— По крайней мере это тебе так кажется. И так тебе хочется. К несчастью, моя мать была не в лучших отношениях с твоей матерью. Не то чтобы я кого-то из них в чем-то виню, однако…
— Но почему?! Па показывал мне письма моей матери, где она описывала, как гостила здесь, в замке, и как сильно она восхищалась маркизой!
— Да, так и было… тогда. Или, вероятно, тогда она пребывала в таком настроении, когда восхищаешься всем и вся. Она же проводила свой медовый месяц! — Пьер взял со стола ножик для разрезания бумаг и стал поигрывать. — Но потом, когда мы с матерью приехали в Луизиану — это было весною, почти за год до твоего рождения, — они с Кэри, очевидно, раздражали друг друга и два раза сильно поссорились, — продолжал Пьер. — Я при этом, правда, не присутствовал и не знаю точно, что произошло между ними. Моя мать никогда не рассказывала об этом, да, честно говоря, я и не спрашивал.
— Но ведь вы не думаете, что маркиза будет против моей женитьбы на Луизе только из-за того, что была не в очень дружеских отношениях с моей матерью?!
— Не знаю, не знаю… В любом случае, это станет известно очень скоро.
Пьер положил на место ножик для разрезания бумаг и поправил на письменном столе блокнот в кожаном переплете.
— Во Франции это большая редкость, чтобы девушка из благовоспитанной семьи пыталась расстроить планы своего отца, — проговорил он. — Однако Джанина поступает именно таким образом. Она зашла ко мне сегодня утром, еще раньше Луизы, и сообщила, что написала письмо бабушке, которая, как обычно, находится в Париже. И еще она написала письмо Жозефине. В обоих письмах она настоятельно просила и бабушку, и Жозефину незамедлительно приехать. Она отослала эти письма с первой почтой — до того, как сообщила мне о них. Похоже, ее весьма шокировало то, что вы с Луизой задержались в саду до такого позднего времени.
— Весьма шокировало! Но почему, мы же ничего такого не сказали, не сделали…
— Знаю, Ларри. Знаю. И в глубине души я уверен, что и Джанина прекрасно знает это. Однако она пребывает в очень странном… в очень печальном состоянии. И боюсь, что эти длительные периоды ее депрессии в значительной мере — моя вина. Видишь ли, Ларри, я не преуспел ни в качестве мужа, ни в качестве отца. То есть я действительно не сумел сделать мою жену счастливой и дочь тоже, хотя мне это полностью удалось с сыном. Мы с ним всегда понимали друг друга и говорили на одном языке. Мы были очень близки с ним. — Пьер снова устремился к письменному столу, и Ларри заметил, что взгляд его сосредоточился на фотографии светловолосого мальчика, выглядевшего слишком юным для солдата, хотя он и был в форме. Выражение его лица было таким же искренним и веселым, как у Луизы. — И с Луизой мы отлично понимаем друг друга, — продолжал Пьер, поднимая глаза от фотографии. — Я уверен, что в конце концов все будет в порядке. Пока же я должен напомнить тебе о двух вещах, которые, возможно, покажутся тебе противоречащими друг другу. Первое: вы с Луизой не сможете обручиться до тех пор, пока не состоится семейный совет в этой связи; и второе: вероятно, в течение двух-трех дней сюда приедут моя мать, племянница и ее муж, член кабинета министров, и с их появлением тебе придется вести себя очень сдержанно… воспользуюсь старым добрым американским выражением. Ну, насколько я понимаю, какое-то время вести себя так — не настолько уж страшно… Ведь ты сам все прекрасно понимаешь!.. Что же, не стану больше отнимать у тебя время длительными разговорами, Луиза сказала мне, что у нее неограниченное количество свободного времени. И если ты ее поищешь, то, полагаю, найдешь в библиотеке. И, кстати, ты можешь передать ей вот это… от меня, разумеется.
Пьер держал на ладони обшитый потертым от времени бархатом небольшой футляр, который только что лежал на столе рядом с фотографией Пьеро. Он протянул футляр Ларри.
— Если я не ошибаюсь, брошь в форме сердца, лежащая внутри, принадлежала одной из твоих знаменитых прапрапрабабушек. Во всяком случае, по преданию, эту брошь подарил ей английский король, когда она со своим будущим супругом явилась получить королевское пожалование в Виргинии. Эта брошь передавалась от одного поколения к другому, пока не попала к твоей бабушке. И та, проявив неслыханную щедрость, подарила эту брошь не собственной дочери, а моей невесте. Теперь мне хотелось бы подарить ее Луизе, а не Джанине — уверен, что моя бедняжка жена согласилась бы со мной, иначе я просто не сделал бы этого. Кто знает? Может быть, это будет той самой частичкой счастья, и в один прекрасный день твоя невеста наденет эту брошь, приехав в Синди Лу — в то самое место, которому и принадлежала эта драгоценность много десятилетий.
Пьер оказался прав: его мать, племянница и ее муж прибыли в Монтерегард через три дня.
Первой появилась маркиза, поскольку член кабинета министров был вынужден задержаться в Париже из-за какой-то неотложной встречи, и маркизе не захотелось дожидаться его отъезда из столицы, подобно супруге, делавшей это весьма неохотно. Как только маркиза обосновалась в замке в своих апартаментах, всегда готовых к ее приезду, несмотря на то, что они случались крайне редко, она послала за сыном и разразилась тирадой, которая по мере ее произнесения становилась все более гневной, в то время как Пьер выслушивал мать с необыкновенным бесстрастием, всегда приводившим ее в бешенство. После того, как маркизе показалось, что ей больше уже нечего сказать сыну, она потребовала к себе Ларри и, тщательно проинспектировав молодого человека через лорнет, словно перед нею находилось нечто странное и омерзительное, начала бомбардировать его вопросами:
— Так, значит, вы — сын Кэри Винсент?
— Да, мадам.
— И всю свою жизнь вы прожили в моем красивом старинном доме?
— Нет, не всю жизнь. Родился я не там. Мне было почти полгода от роду, когда умерли мои родители. С тех пор я и жил там с дедушкой, если не считать полутора лет, проведенных в армии.
— Не хотите ли вы сказать, молодой человек, что ваш дед все еще жив?
— Да, мадам, и я весьма благодарен Господу, что могу вам сказать: он жив.
— Должно быть, сейчас он ужасно дряхлый старик?
— Ему за восемьдесят, но он отнюдь не дряхлый старик. Он все еще верхом объезжает плантации, причем ежедневно, — во всяком случае, он делал это перед тем, как я был направлен в военный лагерь осенью семнадцатого года. И в своих письмах он сообщал, что не прекращает этого занятия.
И тон, и даже манеры Ларри были весьма учтивыми, но и то и другое имело оттенок полнейшей бесстрастности, что так злило маркизу и в Пьере. Вообще-то единственное впечатление, которое она произвела на Ларри, было чувство глубокого отвращения. Он ожидал, что маркиза сумеет взять над ним верх, внушая ему благоговение, а увидел перед собой высохшую старуху с огромным количеством румян на впалых щеках и с множеством колец на худых пальцах, напоминающих когти хищной птицы. В вырезе ее аляповатого платья виднелась дряхлая, морщинистая шея, а из-под кудрявого черного парика, немного съехавшего набок, выглядывали седые волоски, напоминающие мышиную шерсть.
— Значит, вы явились сюда, чтобы просить руки моей внучки? — саркастическим тоном осведомилась маркиза.
— Нет. Я приехал в замок, чтобы повидаться с моей тетей и познакомиться с моими кузинами и дядей. Я ничего не знал о том, что случилось с тетей Армандой и Пьеро. Разумеется, если бы я знал о несчастье, постигшем семью, я бы не стал столь бесцеремонным образом вламываться в замок. Однако я еще раньше хотел заехать, задолго до того, как уезжать из Франции. Еще тогда я хотел познакомиться с Джаниной и дядей Пьером. Я вообще до этого не знал о Луизе — то есть, конечно, слышал о ней, но очень мало. Но, как признали она и дядя Пьер, многочисленные семейные связи семьи де Шане очень сложны для незнакомого человека. А теперь я постепенно в них стал разбираться.
— Как я понимаю, вы надеетесь сейчас жениться на ней?
— На Луизе де Курвилль? Да, надеюсь. Но ведь она не ваша внучка, не так ли? Полагаю, теперь мне более или менее ясны внутренние отношения этой семьи.
— При любых отношениях она — моя внучка совершенно так же, как вы — внук Клайда Бачелора.
— О! А я и не знал!
— Что совершенно естественно, ибо и она не знала, — спокойно заметил Пьер.
— В настоящее время я беседую не с тобой, Пьер, — одернула сына маркиза. — Мы уже закончили наш разговор с тобой. И вообще я не вижу никакой пользы в том, чтобы ты и дальше оставался в этой комнате.
— Ах, раз вопрос стоит таким образом, то я не вижу никакой пользы и в том, чтобы Ларри оставался здесь. Тебе уже известны все ответы на вопросы, которые ты задала ему, равно как известны и ответы на вопросы, которые ты намереваешься ему задать.
— Нет. Пока еще Ларри не сказал мне, что он собирается предложить Луизе… если он вообще собирается что-то предлагать ей. А я пока заключаю, что молодой человек настолько же стремителен и опрометчив, насколько самоуверен и дерзок.
