— Вы на редкость добры ко мне.
Зора хотела рассердиться на него и не могла — он произнес это очень просто и ласково. Она улыбнулась.
— Так это или нет, все же я выиграла для вас пятьдесят шесть фунтов, и вы должны быть мне признательны.
Молодой человек слегка кивнул в знак согласия. Если бы он был смелее и находчивее, то, вероятно, выразил бы ей свою признательность уже за то, что такая красивая женщина столь любезно с ним беседует. Они незаметно удалились от игорных столов, возле которых толпились игроки, и очутились в менее густой толпе просто зрителей. Все происходило в самый разгар сезона, и бриллианты, перья, кружева, накрашенные губы, крючковатые носы, алчные глаза и умопомрачительные шляпки слепили взор и парализовали мысль. Но Зора Миддлмист выделялась даже среди этих женщин, съехавшихся сюда со всего мира. Как Септимус Дикс объяснял позже, в тот вечер в казино присутствовали некий сборный женский тип и Зора Миддлмист. И все мужчины завидовали счастливцу, которому она так ласково улыбалась.
Зора была вся в черном, как и приличествует молодой вдове, хотя ничто в ее туалете не указывало на траур. Черный берет с длинным страусовым пером придавал ей немного торжественный вид. Черные перчатки выше локтя, не полностью закрывавшие красивые руки, и снежная белизна шеи в вырезе черного шифонового лифа тревожили мужское воображение. Она на голову возвышалась над своим тщедушным собеседником, рост которого не превышал пяти с половиной футов.
— Что же мне делать с деньгами, которые вы мне принесли? — спросил он беспомощно.
— Не взять ли их мне, чтобы спрятать для вас?
Как-никак перед ней стоял живой человек, с которым можно было поболтать; в его обществе Зора не так остро чувствовала свое одиночество и потому не спешила закончить разговор. Лицо незнакомца выразило радостную готовность. Он вытащил из кармана и вторую пригоршню золота.
— Я бы очень хотел, чтобы вы взяли. Мне было бы куда приятнее.
— Неужели вы не можете удержаться от игры? — засмеялась Зора.
— О, нет! Не то. Совсем не то. Игра нисколько меня не интересует. Мне даже скучно.
— Зачем же тогда вы играете?
— Я не играю. Поставил один луидор, чтобы посмотреть, заинтересует ли это меня. Оказалось, что нет, и я стал думать о пушках. Вы уже завтракали?
Снова Зора изумилась. Человек в здравом уме не заводит речь о завтраке в девять часов вечера. Но если это помешанный, лучше ему не перечить.
— Да, — ответила она. — А вы?
— Нет еще. Я только что встал.
— Вы хотите сказать, что весь день проспали?
— Что же еще делать днем, если не спать? Днем везде так шумно.
— Давайте присядем, — предложила Зора.
Они нашли у стены свободный диванчик, обитый красным бархатом, и сели. Зора с любопытством смотрела на своего соседа.
— Почему вам было бы приятнее, если бы я спрятала ваши деньги у себя?
— Потому что тогда я бы их не растратил. А то я могу встретить человека, который захочет продать мне газовый мотор.
— Но вы же не обязаны его покупать?
— Эти агенты умеют убеждать… В прошлом году в Роттердаме один такой уговорил меня купить подержанное зубоврачебное кресло.
— Разве вы дантист?
— Боже мой! Нет. Если бы я был зубным врачом, я бы мог использовать это ужасное кресло.
— Что же вы с ним сделали?
— Велел упаковать и отправил, уплатив за пересылку, несуществующему другу в Сингапур.
Он проговорил это своим обычным усталым кротким голосом, даже не улыбнувшись. И задумчиво добавил:
— Такого рода развлечения стоят довольно дорого. Вы не находите?
— Попробовал бы кто-нибудь мне навязать ненужную вещь! Ну уж дудки!
— А! — Он поднял на нее печальный восхищенный взгляд. — Это потому, что у вас рыжие волосы.
Если бы какой-нибудь другой незнакомый мужчина заговорил о ее волосах, Зора Миддлмист поднялась бы, величественная, как Юнона, и уничтожила его одним взглядом. Она раз навсегда покончила с мужчинами и их любезностями и даже гордилась своей непреклонностью. Но нельзя же было сердиться на безобидное существо, сидевшее подле нее: это все равно что рассердиться на какое-то замечание четырехлетнего ребенка.
— При чем тут мои рыжие волосы? — шутливо спросила она.
— У того, кто продал мне зубоврачебное кресло, волосы тоже были рыжие.
— О! — только и смогла произнести растерявшаяся Зора.
Наступила пауза. Незнакомец откинулся на спинку дивана, обхватив обеими руками колено. Руки у него были вялые, слабые, с длинными пальцами — из тех, которые роняют все, за что ни возьмутся. Зора удивлялась, как у них еще хватает силы поддерживать колено. Некоторое время он смотрел в пространство; глаза у него были светло-голубые, не то сонные, не то мечтательные. Зора засмеялась.
— О чем вы задумались? Опять о пушках?
— Нет, — он вздрогнул, словно проснувшись. — О детских колясках.
Она встала.
— А я думала о завтраке. Ну я пойду к себе, в отель. Здесь страшно душно и вообще противно. Доброй ночи.
— Если позволите, я провожу вас до лифта, — учтиво предложил молодой человек.
Она милостиво позволила, и они вместе вышли из игорного зала. Но уже в атриуме она передумала относительно лифта. Лучше выйти из казино через главный вход и дойти пешком до отеля — хоть свежим воздухом подышишь после этой духоты. Спустившись с лестницы, Зора остановилась и сделала глубокий вдох. Ночь была тихая, безлунная, звезды висели низко над землей, словно алмазы на балдахине из черного бархата. По сравнению с ними ослепительные электрические огни на террасах отеля и Кафе-де-Пари казались поддельными и мишурными.
— Ненавижу их! — сказала Зора, указывая в ту сторону.
— Да, звезды лучше.
Она быстро повернулась к своему спутнику.
— Откуда вы знаете, что я их сравнивала?
— Я почувствовал это, — пролепетал он.
Они медленно спустились с лестницы. Внизу, словно из-под земли, выросла коляска, запряженная парой лошадей.
— Прокатиться не желаете ли? Очень хороший экипаж! — предложил невидимый в темноте кучер. Извозчики в Монте-Карло безошибочно угадывают англосаксов.
Почему бы и нет? Зоре вдруг безумно захотелось насладиться красотой этого дивного уголка земли. Она знала, что ее поступок могут счесть сумасшедшей, неприличной выходкой. А все-таки, почему нет? У Зоры Миддлмист не было никого, кому она обязана была бы давать отчет в своих действиях. Почему же не сделать глоток из чаши завоеванной ею свободы? С незнакомым мужчиной? Что за беда! Тем интереснее приключение. Сердце ее радостно забилось. Чистые женщины, как и дети, инстинктивно угадывают, кому они могут довериться.
— Хотите?
— Прокатиться?
— Да. Если только вы не предпочитаете вернуться к своим друзьям.
— Господи Боже! — ужаснулся он, словно его обвинили в принадлежности к какому-то преступному сообществу. — Какие друзья? У меня нет друзей.
— Тогда поедемте.
Зора первая села в экипаж. Он послушно уселся рядом. Куда же ехать? Кучер предложил двинуться вдоль берега, по дороге в Ментону. Зора согласилась. Лошади уже готовы были тронуться в путь, когда она заметила, что ее спутник без шляпы.
— Вы забыли взять шляпу.
Зора говорила с ним, как с ребенком.
— Не все ли равно? На что она?
— Вы простудитесь и умрете. Сейчас же идите и принесите свою шляпу.
Он повиновался с покорностью, восхитившей миссис Миддлмист. Женщина может питать глубокую антипатию к мужчинам, но ей все же приятно, когда они ее слушаются. Зора была женщиной, к тому же молодой. Когда ее спутник вернулся, кучер хлестнул лошадей, и они помчались в сторону Ментоны.
Полулежа на подушках, Зора жадно впивала чувственную прелесть ночи. Теплый душистый воздух, бархатное небо в алмазах, благоухание апельсиновой рощи, таинственный шелест листьев олив, смутно маячившие вдали холмы, шелковое, винного цвета море с кружевной оторочкой пены вдоль темной дуги залива. Юг простер над ней крылья, любовно убаюкивая ее в своих объятиях.
После долгого молчания она вздохнула, вспомнив о своем спутнике, и благодарно сказала:
— Спасибо за то, что вы молчали.
— Не за что, — ответил он. — Мне нечего было сказать. Я вообще не разговариваю. Я, кажется, год уже как ни с кем не говорил.
Она беспечно рассмеялась.
— Почему?
— Не с кем было. Кроме моего слуги, — добросовестно поправился он. — Его зовут Вигглсвик.
— Надеюсь, он хорошо смотрит за вами, — сказала Зора с материнской заботливостью.
— Его следовало бы подучить. Он плохо вышколен. Я всегда ему это говорю, но он не слышит. Ему уже за семьдесят, и он глух как пень. Рассказывает мне о тюрьмах и обо всем таком.
— О тюрьмах?
— Да. Большую часть жизни Вигглсвик провел в тюрьме. Он, знаете ли, был профессиональным вором, но потом состарился и бросил свое ремесло. К тому же в двери уже стучалось молодое поколение.
