— Приезжай сегодня. Ко мне такие две телки вечером зайдут, ахнешь!
После бурного вечера с водкой и вином, Андрей уходил из квартиры приятеля в обнимку с девчонкой. Сам он никогда не старался их «клеить», но случая не упускал…
По старой и заросшей лесной дороге с трудом пробиралась грузовая машина. В кузове были сложены узлы, набитые чем–то мешки, никелированные спинки от кровати, старенький шкаф, стол, пара стульев и еще что–то, прикрытое вытертым покрывалом. На большом тюке сидели Таня и не молодой мужчина с седыми висками в низко надвинутой на глаза кепке. Сзади из–под нее выбились русые, с проседью волосы, давно не стриженные. Подбородок ощетинился пегой бородой. Он явно не брился пару дней. Скулы обтянуло продубленной ветрами и солнцем кожей, на которой прослеживались морщины, хотя ему было чуть за сорок. Мужчина кутался в ватник, из–под которого снизу торчали черные брюки, заправленные в кирзовые сапоги.
Девушка была одета в старенькое серое демисезонное пальто и черный большой платок, завязанный сзади на шее, как у деревенских вдов. На ногах обуты резиновые черные сапоги. Голенища плотно обхватывали икры ног в черных трикотажный колготках. Из косметики на лице ничего не было. Глаза смотрели печально и задумчиво.
На деревьях черными стрелками торчали набухшие почки. В глубоких ямах по сторонам дороги еще лежал снег, а сами колеи были полны воды. Зелени нигде не наблюдалось. Земля выглядела черно–коричневой и мрачной. В лужах купалось яркое солнце. На вербах клочками ваты застыли пушистые почки. Из–за деревьев и редкого кустарника появились черные крыши домов. Их было четыре. Здесь никто не жил уже лет пять. Деревенская улица давно заросла.
Машина выехала из леса на открытое пространство. Три избы были заколочены, а крайний дом поблескивал под солнечными лучами чистыми стеклами окон. К нему вела легкая, еще не протоптанная основательно, тропа. Метрах в пяти от крыльца стояла здоровенная старая береза с плакучими, словно у ивы, черными ветками. В метре над землей, на здоровенном чурбане, стояла обычная стеклянная банка. В нее, по металлическому желобку капал березовый сок. Банка давно наполнилась и жидкость стекала по чурке на землю.
Грузовик остановился возле этого дома. Татьяна ловко соскочила на землю. Торопливо схватив наполненную банку, бросилась в дом. Он оказался запертым на щепку. Выскочила со второй банкой и тут же подставила под желоб. Из кабины за это время вылезли молодой шофер и мама Тани. Отец и водитель откинули задний борт. Вчетвером начали носить вещи в дом. Вскоре в кузов забралась мать Татьяны и принялась подтаскивать к краю тюки и мешки.
Закончив разгрузку, вышли на крыльцо. Шофер направился к машине и открыв капот, склонился над мотором. Попросив ведро, ушел к колодцу, находившемуся чуть дальше. Долил воду в радиатор и забрался в кабину. Положив голову на руль, искоса наблюдал за семейством. Родители Тани присели на верхней ступеньке отдохнуть. Девушка облокотилась на перила, разглядывая поломанную изгородь у заросшего бурьяном огорода. Сухие стебли лопуха, череды и осота поднимались выше плетня. Она думала, что уже сегодня к вечеру выжжет сорняки и сухую траву вокруг дома и дальше, чтобы семена сорняков не расползались. Отец закурил и тяжело вздохнув сказал:
— Ты, дочка, свою голову на плечах имеешь. Так–то… Отговаривать не буду, раз решила на кордоне жить — живи. Поможем, если что. Я тут, чтоб не обидел кто, свое старое ружье в матрас ввернул. Патроны в узлах найдешь, а стрелять ты лучше моего умеешь. Может и к лучшему для тебя одной побыть. Вернуться не долго. Мы с матерью всегда рады тебе, ты знаешь…
Мать горько вздохнула и обвела тоскливым взглядом окрестности. Со всех сторон подступал лес. Смахнула набежавшие слезы ладонью:
— Одна–одинешенька среди леса. Хуже, чем монахиня в скиту. А если случится что? Ведь даже на помощь позвать некого! Кто знает, когда мы приедем теперь… — Немного помолчала и с надеждой в голосе спросила: — Таня! Может все же лучше дома? Ты еще молоденькая, другого найдешь…
Девушка устало посмотрела на родителей и не громко, но твердо произнесла:
— Нет, мама, мне другого не надо. Я Сашу больше жизни любила и любить буду. За меня не переживайте, мне здесь хорошо будет. Вы семян купите, я недели через две в город наведаюсь. А пока огород расчищать стану. И узнайте в лесничестве, нужны им лесники на этот кордон или нет? Если что, договоритесь насчет работы для меня. Научусь…
Из кабины выглянула голова шофера:
— Дядь Вань, ехать пора! Я все понимаю, но путь–то не близкий, да по такой дороге. Оба в кабину залазьте, поместитесь…
Родители вскочили со ступеньки. Начали торопливо прощаться с дочерью. Таня метнулась в дом и вытащила банку с соком в обычной авоське:
— Заберите с собой, попьете дома.
Отец крепко прижал дочь к себе и отошел в сторону, пряча лицо. Мать заплакала, уткнувшись ей в плечо. Она продолжала плакать, садясь в машину. Расставание с дочерью оказалось для родителей мучительным. Грузовик отъехал, а Таня стояла на крылечке и смотрела вслед, пока он не скрылась за поворотом. На лице застыла маска печали. Возле глаз появились первые тоненькие лучики морщинок.
Андрей поступил в институт на заочное отделение, а к осени купил машину. Он перестал копить специально. Иногда заходил ужинать в ресторан. Время от времени «снимал» девочку, чтобы снять стресс. Такие знакомства ни к чему не обязывали. Через день он забывал имя случайной знакомой. Дважды виделся с сослуживцами по Афгану, живущими в Москве и Подмосковье. С горечью видел, что друзья спиваются, некоторые озлобились. Пытался поговорить и услышал:
— А что еще делать в этой долбаной мирной жизни? Там мы людьми себя считали, а здесь нам в открытую говорят — «убийцы»! Какие мы убийцы? В нас ведь тоже стреляли! И мы не сами туда шли…
После этих разговоров Горин по несколько дней ходил сам не свой. Его жизнь по сравнению со многими складывалась весьма удачно, благодаря отчиму, но благодарности он почему–то не испытывал. С матерью встречался не часто. Старался попасть в те часы, когда Николая Васильевича не было дома. Хотя тот за все это время не сказал ему дурного слова, Горин не любил его и старался не встречаться. Почему возникла такая неприязнь, он и сам не знал. Тамара Алексеевна за это время заметно пополнела. Модно одевалась, выглядела холеной и очень довольной жизнью. Она научилась говорить не спеша, как бы в раздумье, не частила словами, как раньше. Читала дорогие журналы и вполне могла сойти за светскую даму. Андрея такие перемены в матери удивляли. Николай Васильевич любил ее и ни в чем не отказывал.
Прошло четыре года прежде чем мечта Андрея о смене работы осуществилась. Причем самым неожиданным образом. Наступила перестройка. С прилавков магазинов с умопомрачительной скоростью исчезли продукты. Казалось, что в стране больше вообще ничего не производят и не выпускают. Потом продукты начали выдавать по карточкам, как в войну. Сменились деньги. Вместо одних бумажек, стали выдавать другие, такие же бесполезные. Многочисленные компании громко трезвонили о своих появлениях и тут же исчезали в безвестности.
Гастроном держался на последнем издыхании. Мяса не было. Потом магазин вообще закрыли и Горин оказался безработным. Идти просить помощи у отчима Андрей не хотел и попытался найти работу сам. Скопленные деньги понемногу таяли, он перестал ездить на машине и уже подумывал о продаже «семерки». Бродил целыми днями по Москве и читал многочисленные объявления. Потом обзванивал организации по указанным телефонам. Ходил на собеседования, где подобных ему скапливались сотни и каждый раз зря. Надежды таяли, в душу медленно заползало отчаяние. Он все чаще стал заходить по вечерам к Димке Сапожникову, ставшему таким же безработным. Купив бутылку водки, распивали вдвоем. Оба старались не вспоминать о «девочках». Денег на них не было. Мрачно курили и молчали. Ни тот, ни другой не знали, что им теперь делать.
Однажды вечером в квартире Андрея раздался звонок. Горин поднял трубку. Это был Николай Васильевич:
— Слышал от Тамары, что ты безработный. Почему не позвонил? Не чужие все–таки. Или загордился?
Андрей промямлил:
— Да вроде неудобно беспокоить. Вы и так для меня столько сделали…
Отчим прервал его:
— Дурак! Сейчас всяк о себе думает! Вот что, я сейчас управляющий банка «Славутич». Знаешь, где он находится? Приходи завтра к девяти. Нам нужны люди в охрану. Зарплата триста долларов в месяц. График работы сутки через трои. Институт легко закончишь. Времени для занятий предостаточно…
Горин не успел ничего сказать, а Николай Васильевич уже повесил трубку. Андрей немного послушал длинные гудки и положил трубку на рычаги. Весь вечер он раздумывал над неожиданным предложением. Деньги были нужны позарез и он отправился в банк. Работа вполне устроила его, к тому же с отчимом приходилось сталкиваться не часто. Подумав о бедственном положении Димона, поговорил с отчимом, хоть это и было не приятно. Тот взял Сапожникова дежурным на пульт наблюдения.
