Мадам приказывала мне садиться и вставать, поворачиваться к нему спиной и лицом, снять с шеи шаль, чтобы он мог видеть движение поднимающейся и опускающейся при дыхании груди, давала указание прохаживаться перед ним, чтобы он полностью оценил мою прелесть и очарование. Этот всесторонний показ встретил с его стороны полное одобрение. Он ощупывал меня жадным взглядом и кивал головой. Глазами пожирал мое тело, а когда я, натолкнувшись на его скотский взгляд, отшатывалась со страхом и отвращением, он наверняка объяснял это всего лишь моей девичьей застенчивостью.
Наконец после длившихся вечность минут этого тяжкого осмотра моих прелестей мадам Браун позволила мне покинуть гостиную и удалиться с Фебой наверх, в нашу комнатку. По своей наивности я еще не понимала намерений хозяйки. Я считала, что «племянник» не должен занимать мои мысли дольше, чем того требует вежливость и благодарность хозяйке дома.
— Ты знаешь о том, что этот почтенный и благородный господин мог бы на тебе жениться? — начала Феба. — Что ты об этом думаешь, малышка?
На мгновение я потеряла дар речи. Эта мысль была просто ужасна! Овладев собой, я, однако, пытаясь быть спокойной, возразила:
— Я не думаю о замужестве. А если когда-нибудь выйду замуж, то скорее всего за человека моего положения.
В тот момент я была обижена на всех господ, поскольку к их кругу принадлежал также и «племянничек» мадам Браун.
Между тем, как я позже узнала, мадам Браун как раз закончила торги со своим «племянничком». Сошлись на том, что хозяйка получит 50 гиней за само разрешение на его пробу со мной и еще 100 гиней, когда ему удастся удовлетворить со мной свое желание и овладеть моей девственностью.
Наградой же для меня было лишь его признание.
Когда с торгами было покончено, клиент загорелся желанием тут же получить товар. Он не хотел и слушать объяснений сводницы, что я еще не достаточно подготовлена, что не прошло и двадцати четырех часов моего пребывания в этом доме.
Желание его ослепило, нетерпение возбуждало. А самомнение мешало сообразить, что не только стыд и страх, но и, прежде всего, отвращение девушки может стать причиной его провала.
Такому напору со стороны клиента хозяйка вынуждена была уступить. Было окончательно решено, что проба состоится тем же вечером после ужина.
Во время ужина Феба и мадам Браун без устали хвалили «племянника».
— Этот великодушный джентльмен влюбился в тебя с первого взгляда, — твердила хозяйка. — Тебе так повезло, что он заинтересовался тобой. Если будешь умницей, получишь все, что душа пожелает: состояние, наряды, кареты, тебя ждут даже путешествия в другие страны. Ничего плохого с тобой не случится. Можешь положиться на его рыцарскую честь.
И чтобы еще больше ослабить мою волю к сопротивлению, обе женщины все подливали и подливали мне вина.
Около шести я вернулась в мою комнатку. Там уже стоял столик, накрытый к чаю. Вскоре вошла мадам в сопровождении «племянника».
Он сел рядом и вперился в меня своими выпученными глазищами. Его пристальный взгляд вызывал во мне почти физическую боль.
Вскоре хозяйка заявила, что, к сожалению, очень занята и должна нас покинуть на некоторое время, но потом вернется.
— А пока, — с металлом в голосе обратилась она ко мне, — составишь компанию моему племяннику, а ты, — повернулась она к чудовищу, — будешь добр и снисходителен к этому слабому ребенку.
Сказав все это, она исчезла за дверью, оставив меня наедине с отвратительным мужчиной. Меня затрясло от страха. Я забилась в угол кровати, замерла, не зная, что делать.
К сожалению, нападения с его стороны не пришлось долго ждать. Чудовище приблизилось к постели. Упало на колени и, не проронив ни слова, зажало меня, как в тиски, в свои ужасные объятия. Прильнув ко мне всем телом, оно не обращало ни малейшего внимания на мое отчаянное сопротивление, вынуждая меня терпеть свои зловонные поцелуи. От его смердящего дыхания тошнота подступала к горлу, силы покинули меня.
Почувствовав, что я перестала сопротивляться, этот тип сорвал с моей шеи шаль, укрывавшую от его похотливых глаз и рук мою грудь. Как парализованная, я сносила все это. У меня не было сил ни защищаться, ни кричать.
Он осмелел еще больше. Налег на меня так сильно, что повалил на спину, и тотчас же начал страстно обслюнявливать нижнюю часть моих открытых бедер.
Я сжимала их как только могла, а он пытался развести их руками. Когда же я почувствовала, что его пальцы пробираются вглубь, я наконец-то очнулась от сковывавшего меня ужаса, резко вскочила с кровати и пала к его ногам, моля о пощаде.
— Прошу вас, — меня душили рыдания, — пожалуйста, оставьте меня в покое… Не причиняйте мне зла…
— Причинить тебе зло? — возразил подлец. — Я просто не в состоянии этого сделать. Разве мадам Браун не говорила, что я влюбился в тебя и желаю тебе только добра?
— Да, говорила, — подтвердила я. — Но, святая правда, я не могу вас полюбить. Умоляю, оставьте меня. Может, позже я и смогу, но только не теперь.
Но все было напрасно. Мои переживания, мои слезы, моя разодранная одежда лишь разжигали еще больше бушевавшую в нем звериную страсть, и, уже совершенно не владея собой, он возобновил свои атаки с еще большей яростью и распластал меня на краю постели.
Задрав нижнюю юбку, он снова набросился на мои судорожно сжатые бедра и попытался их раздвинуть рукой. Когда же ему это не удалось, он начал втискивать колено мне между ног. В то же время он как в горячке расстегивал пуговицы на своей жилетке и брюках. Тяжесть его тела вдавила меня в кровать. Я отчаянно сопротивлялась.
В ту самую минуту, когда я почувствовала, что силы мои на исходе, произошло что-то странное, чего я тогда не поняла, — наглец вдруг оставил меня в покое! Встал, тяжело сопя и кашляя. Зверь пережил верх наслаждения, не успев проникнуть в мое тело. Извержение семени залило мои бедра и нижнюю юбку.
— Встань! — приказал он злым, полным разочарования голосом. — Никогда больше ты не удостоишься такой чести, — произнес он с презрением. — Эта старая проститутка, — он наверняка имел в виду госпожу Браун, — может подыскать тебе кого-нибудь более подходящего. Я не позволю больше выставлять себя посмешищем перед такой, как ты, девкой, которая наверняка где-то в кустах уже давно потеряла невинность с каким-то батраком, а теперь разыгрывает передо мной недотрогу.
Я с радостью слушала его оскорбления. Они звучали как сладкая музыка, как клятвы возлюбленного в ушах любящей женщины. Потому что, пока он это говорил, я была в безопасности.
Теперь я уже знала, чего желает от меня мадам. Сцена с чудовищем открыла мне глаза. Но у меня не хватило смелости покинуть этот дом. Я понимала, что целиком и полностью нахожусь во власти старухи. Лучше было здесь остаться, чем погибнуть от голода без денег и знакомых в чужом, враждебном городе.
Так размышляла я, сидя у камина и горько рыдая. В это время чудовище после первой попытки снова начало возбуждаться при виде разодранного белья, сквозь которое проглядывало нагое тело. Моя цветущая молодость его искушала. Он должен был во что бы то ни стало овладеть мною.
— Может, хочешь еще раз со мной попробовать, прежде чем придет старая госпожа? — Он начал спокойно и сдержанно. — Тогда все наладится. Мы бы могли подружиться. Увидишь, что не пожалеешь…
И он снова начал осыпать поцелуями мое тело и мять руками мою обнаженную грудь. Я чувствовала, что второй раз уже не вынесу всей этой мерзости!
С неожиданной силой я вырвалась из его объятий и дернула шнур от звонка.
Служанка Марта наверняка подумала, что это клиент чего-то пожелал, и вошла в комнату.
Я лежала на полу с разметавшимися волосами и кровоточащим носом, а чудовище упорно силилось довести свое черное дело до желаемого конца.
Марта, конечно же, привыкла к подобным сценам, но мои рыдания тронули, видимо, ее женское сердце. К тому же она была уверена, видя меня и клиента лежащими в этой недвусмысленной позе, что мужчина уже достиг своей цели и доброму имени дома ничего не грозит. Поэтому она попросила чудовище пройти в гостиную и оставить меня одну, чтобы я могла после всего, что произошло, отдохнуть, а позже, когда я отдохну, он снова сможет приняться за меня. Мадам и мисс Феба уж постараются, чтобы он был мною доволен. В этом он может не сомневаться. Немного терпения и снисхождения к бедной детке, нежному созданию, — она указала на меня, — наверняка благородному джентльмену не повредят. За это он потом будет вдвойне вознагражден ее любовью.
Она столь убедительно все это говорила, что чудовище встало с меня и, понимая, что сейчас ничего больше ему здесь не светит, взялось за шляпу. Кривясь и бормоча себе под нос проклятия, он вышел из комнаты.
Марта дала мне какие-то капли и велела лечь в кровать.
