Только богатые люди умеют обращаться с деньгами. Люди труда испытывают перед богатством зачастую род суеверного страха. Не они управляют своим состоянием, а состояние управляет ими. А это уже никуда не годится!
Так думал граф Владимир Петрович Белавин.
Это слышалось между строк его последней фразы.
Федор Дмитриевич понял намек.
Да и на самом деле, разве касается его вопрос, что будет делать граф с упавшими ему с неба миллионами.
Он встал и потянулся за фуражкой, лежавшей на одном из стульев.
Владимир Петрович, однако, усадил его снова.
— Нет, это уж из рук вон что такое… Ты отказываешься быть моим шафером… Пусть так… Я уважаю высказанные тобою причины… Неужели у тебя уж так рассчитаны твои минуты и секунды, что ты не можешь уделить их несколько для твоего старого друга.
Граф был эгоист, как все счастливые люди.
Он не понимал, что после перенесенного страшного горя Караулову порой необходимо было уединение, чтобы собраться со своими мыслями. Что иногда эта жажда уединения приходила так же внезапно, как желание уйти из одиночества, желание, приведшее его к Владимиру Петровичу.
Если бы, впрочем, последний был более проницателен, то он, быть может, заметил бы и другие причины грусти и утомления Федора Дмитриевича.
Караулов продолжал слушать исповедь своего друга.
— На мой взгляд это прекрасная партия и для меня, и для нее… — ораторствовал граф. — Между нами будь сказано, я очень нуждался в такой партии… Мое состояние таяло день за днем, я сохранил только мелкие остатки… Обладай Кора даже менее выдающимися душевными качествами и красотой, я бы все равно женился на ней…
По лицу Федора Дмитриевича пробежала судорога чисто физической боли. Ему, который считал в браке любовь первым капиталом, больно было слышать это циническое признание друга в том, что тот обошелся бы и без хороших качеств жены, лишь бы поправить свои дела ее приданым.
— Была бы коза, да золотые рога! — мелькнуло в уме Караулова. — Так и женился бы на козе.
Он поймал себя на злобной мысли против друга и ему стало скверно на душе от собственной негодности.
Граф говорил чересчур ясно.
Красота и добродетели его будущей жены казались ему качествами несущественными. Он получал их как бы в придачу.
— Да, дружище, цену здоровья узнают, когда заболевают, цену богатства, когда разоряются… Найдутся люди, которые будут говорить, что я решился на неравный брак из-за денег, что я продал свой титул… На всякий роток не накинешь платок. Я женюсь на богатой сироте… Ее отец, положим, служил в полиции… горным исправником… Но он все же был офицер… дворянин… К счастью, он умер, а через год умерла и его жена, оставив свои миллионы дочери, т. е. будущему зятю… Судьба решила, что последним буду я… У меня к тому же нет близких родственников, которые бы могли потребовать ответа за то или другое употребление моего имени… Я ответствен лишь перед мертвецами.
Граф весело засмеялся.
Этот смех какою-то болью отозвался в душе Караулова.
Он сидел и слушал по-прежнему, бледный и серьезный.
— Кора так еще молода… Ей всего семнадцать лет.
— Семнадцать лет! — воскликнул Федор Дмитриевич. — Да ведь это дитя! И ты решаешься на такой брак?
— Почему же не решиться… Я совершенно уверен, что сумею завязать с моей женой ее первый и последний роман и таким образом окончательно овладеть ее сердцем… Наивность и иллюзии скоро исчезнут и через пять лет у меня будет жена — самая восхитительная из всех женщин.
Если бы граф не был увлечен слушанием самого себя и обратил внимание на своего слушателя, он испугался бы, увидя его лицо.
Караулов был бледен как полотно. Выражение какого-то беспредельного отчаяния появилось и как бы застыло на его лице. Глаза остановились, и он весь дрожал, как в лихорадке.
Надо было обладать его силой воли, чтобы хоть немного побороть охватившее его волнение.
Какую роковую тайну хранил он в своем сердце?
Но и всякая сила воли имеет свой предел.
Федор Дмитриевич почувствовал, что сделал над собой последнее усилие, что долго оставаться с глазу на глаз со своим другом он не в состоянии.
Он порывисто встал и протянул ему руку.
— Извини меня, но я чувствую себя нехорошо… Пережитое потрясение и усиленные занятия окончательно сломили меня… Мне необходим отдых… Прощай…
Только теперь граф Белавин заметил необычайную бледность своего друга.
— Прости, голубчик! Я тебя утомил своею болтовнею… Ты совершенно болен… Я тебя не смею удерживать, как бы ни хотел этого… Займись собой… Впрочем, кто же лучше как не доктор знает, чем он страдает и чем надо ему лечиться…
Он проводил Караулова до передней и нежно обнял на прощанье…
Только очутившись на лестнице, Федор Дмитриевич дал волю накипевшему в его сердце чувству отчаяния.
Глубокий вздох вырвался из его груди.
— И это он… женится на ней!.. — воскликнул Караулов.
Конкордии Васильевне Батищевой был восемнадцатый год, но она казалась моложе даже этих лет и, действительно, выглядела совершенно ребенком.
С миниатюрной, грациозной фигурой, с точно выточенным из мрамора личиком, белизна которого оттенялась черными, как смоль, волосами, а самое лицо как бы солнечными лучами освещалось светлыми, как майское небо, голубыми глазами, Кора, как звала ее тетка, производила обаятельное впечатление на всех, кто ее видел.
Никто не мог поверить, что нежное тепличное растение родилось и провело первые годы своего детства в холодной Сибири.
А между тем это было так.
Ее отец был в течение двадцати лет горным исправником одной из самых золотоносных округ Восточной Сибири.
Не только в доброе старое время, но даже еще в весьма недавнее горные исправники по справедливости назывались «царями тайги».
Тайгой называют в Сибири девственный лес, по почве которого тут и там струятся мутно-желтые ручьи, получающие свою окраску от золотоносной почвы. В тайге имеет прииски и богатый золотопромышленник, в тайге же ютится и «золотой коршун», как называют в Сибири «приискателей одиночек».
Горный исправник всегда друг первого и гроза для второго.
Власть его над всевозможным сбродом, из которого состоит приисковая артель рабочих, неограниченная.
От этих рабочих требуют по закону паспортов, а между тем громадное большинство их беглые «варнаки» — имя, даваемое в Сибири каторжнику и поселенцу.
Большинство их таким образом бесправно и прямо-таки сама жизнь зависит от «царя тайги» — горного исправника.
В недавно минувшее время для избежания недоразумений золотопромышленники платили горному исправнику по пяти рублей с человека в лето, т. е. время, когда производятся работы, и вопрос о паспортах предавался забвению.
Это не считалось даже взяткой — это был почти официальный доход этой прибыльной должности, о котором говорили явно и просто, как о квартирных или столовых деньгах.
Менее официальные доходы были еще больше, но, конечно, зависели от сметливости и умения исправника.
Василию Никандровичу Батищеву, так звали отца Конкордии Васильевны, нельзя было отказать в этой сметливости и умении.
Он женился поздно на дочери одного богатого иркутского купца, Надежде Ивановне Долгих, другая сестра которой, Ольга Ивановна, была уже замужем за славящимся по Сибири своими торговыми оборотами купцом Тихоном Захаровичем Зуевым.
За женой Василий Никандрович взял тысчонок двести, и таким образом и составился капитал в два миллиона, который, по мнению графа Белавина, был предназначен судьбою ему и который делал хорошенькую Кору, единственную дочь горного исправника Батищева, графинею.
Сам Батищев был из дворян, служил в молодости в военной службе, по неимению средств в армейских полках счастливой судьбой приведен был в Сибирь, в пресловутое «золотое дно» России, переведясь в батальон, расположенный в Иркутске.
Красивый мужчина, ловкий танцор, со столичным лоском, он сумел понравиться градоправителю и особенно градоправительнице и в вознаграждение за «гранд-ронды» и «китайские шены», а быть может за что-либо и другое получить назначение на первую открывшуюся ваканцию горного исправника.
Он сразу освоился с административною частью и был всегда на лучшем счету у начальства.
Происходило ли это от действительной пользы, приносимой им делу, или же зависело от того, что его резиденция была в довольно близком расстоянии от Иркутска и он, наезжая туда по делам службы, продолжал оказывать своему покровителю и особенно покровительнице услуги в форме «гранд-рондов», «шенов» и т. п. — это, конечно, составляло административную тайну властного градоправителя.
Как бы то ни было, но Батищев добыл себе в Сибири «фарт», как называется там «случайное счастье», и только тогда, когда отяжелел для «гранд-рондов», «шенов» и других услуг градоправительнице, вступил в брак, причем «их превосходительства» были у него посаженными отцом и матерью.
