Всякий раз, как она клала слой мази, по телу лошади пробегала дрожь. Привязанная между двумя столбами, кобыла как бы разрывалась между двумя желаниями: с одной стороны, животное противилось манипуляциям с ним, с другой — оно хотело участвовать в планах своей хозяйки. Казалось, животное понимало, что процедуры, которым подвергались его ноги, являются частью более обширного и обдуманного плана — где не имели значения ни выигрыш, ни поражение, где наградой мог быть лишь щелчок хлыстом по крупу или удар шпорами в бока.
Стелла заговорила о наградах Вороной. В ее голосе звучали интонации влюбленной.
— Я наблюдала за теннесийскими прогулочными лошадьми с раннего детства. В них есть гармония, которая отсутствует в других породах. — Кобыла вздрогнула, когда обтянутые перчаткой пальцы девушки стали размазывать мазь. Она согнула переднюю ногу Вороной, чтобы Фабиан мог ее осмотреть. Животное было дернулось, но Стелла крепко держала ногу. Девушка посмотрела на Фабиана невинным и безмятежным взглядом, повернув к нему нежную шею. — Мне нравится считать Вороную своей партнершей. В ней столько мощи, однако, если бы не я, животное не смогло бы показать все, на что оно способно, — продолжала она.
Она обошла Вороную и занялась другой ее ногой.
— Но разве вы не калечите лошадь только ради того, чтобы она научилась такой манере ходьбы — покачивая в такт головой? — спросил ее Фабиан.
— Калечу? — усмехнулась она в ответ. — Самое главное — это выработать у ней такой аллюр. Другого способа добиться плавной походки нет.
— В Южной Америке я ездил на лошадях породы «пасо финос», обладающих врожденной иноходью, им незачем надевать на копыта «башмаки» и калечить их, — возразил Фабиан, не убежденный доводами Стеллы. — Если ваш теннесийский иноходец от природы наделен особым аллюром, то зачем покрывать язвами его ноги и заставлять таскать эти башмаки и цепи?
— Нужно, чтобы эта природная иноходь проявилась, — пожав плечами, отвечала девушка. — Ее нужно сформировать, улучшить, усилить с помощью тренировок, так же, как вам приходится тренировать чистокровку, чтобы та проявила свои способности к скачкам или прыжкам.
— Тренировать — да, но не губить, надевая на нее грузы, «башмаки» и цепи!
— Мой способ не так уж отличается от тех, которые используют тренеры, работая с другими породами. — В голосе Стеллы появились резкие нотки, но она по-прежнему осторожными движениями наносила едкую мазь на переднюю ногу лошади. — Сколько времени нужно тренировать чистокровку, чтобы заставить ее выложиться на скачках? Или преодолевать изгороди высотой шесть футов и тройные перекладины шириной шесть футов на состязаниях по прыжкам? Совершать прыжки противоестественно для лошади. Даже в том случае, если она голодна, она не станет перепрыгивать через изгородь или ров, чтобы добраться до еды. — Стелла посмотрела на Фабиана с легкой иронией. — А что вы скажете о пони моргановской породы, запертой в вашем трейлере? Сколько ему пришлось вытерпеть, чтобы оказаться пригодным для игры в поло? А что приходится выносить поло-пони во время матча?
— Прыжки и преследование, сам дух бега — это неотъемлемые элементы породы лошади, — отвечал Фабиан. — А вот язвы, цепи и «башмаки» таковыми не являются.
— То же самое можно сказать и об удилах, хлысте, шпорах и седле, даже всаднике, — огрызнулась Стелла. Затем заговорила в ином, рассудительном, как бы абстрактным ключе. — Я не заставляю свою Вороную проделывать трюки или фокусы, которые противоречат ее природе. Я просто помогаю лошади раскрыть свою суть. Как же это может ей повредить?
— Некоторое время тому назад, — учтиво начал Фабиан, — я был одним из членов Американской ассоциации защиты лошадей, которая выступала в Конгрессе с показаниями по поводу нарушения Закона о защите лошадей. — Стелла слушала его с настороженным выражением лица, которое не менялось, пока Фабиан продолжал: — Тот закон запрещает причинять страдания и надевать на лошадей тяжелые «башмаки». Он также запрещает применять какие бы то ни было снадобья или приспособления для изменения походки у лошади. Он также объявляет незаконной любую практику, которая может причинить лошади физическую боль, страдания, воспаление или же вызвать хромоту. А что, если Вороную дисквалифицируют до начала праздника из-за того, что вы с ней сделали? А что, если инспекторы предъявят вам иск?
Как ни в чем не бывало Стелла поднялась со словами:
— Вороная лишь одна из тысяч теннесийских прогулочных и американских верховых лошадей, которые подвергаются такому тренингу. Федеральных инспекторов всего два десятка. Вряд ли они сумеют осмотреть всех лошадей!
— Неужели вы хотите нарушить закон?
— Какой еще закон? Закон о защите лошадей был принят людьми, которые ничего не знают о Юге, ничего не смыслят в наших теннесийских прогулочных лошадях. Они до сих пор не могут понять разницу между смазыванием мазью для вызывания язв и смазыванием лечебной мазью, между подкладками и грузами, и поэтому хотят запретить все! — Стелла вытерла мазь на перчатках так же методично, как делала это, намазывая ею Вороную.
— А что, если все эти разговоры насчет «сути» лошади всего лишь миф, удобная отговорка для оправдания методов тренировки, которые позволяют животному конкурировать с другими породами, более одаренными от природы? — спросил Фабиан, поглаживая лошадь по крупу. — Не обращаетесь ли вы с этими лошадьми приблизительно так, как обращались плантаторы-южане со своими рабами?
Сорвав перчатки, Стелла швырнула их в угол.
— Что за чушь! — заявила она решительно. — Наши лошади — результат тщательного отбора, и наши методы тренировки выявляют унаследованные генетические характеристики, которые, как было научно доказано, существуют. Закон о защите лошадей грозит исчезновению этих южных пород, приведет к уничтожению целой индустрии. Сотни тысяч человек, которые любят, выращивают, торгуют и показывают на выставках этих лошадей — целый пласт жизни, — все это исчезнет.
Девушка принялась освобождать Вороную от пут, связывавших ее.
— Во всяком случае, — продолжала она, недобро посмотрев на Фабиана, — согласно этому Закону о защите лошадей, который вам так дорог, еще никого не осудили за причинение язв и надевание «башмаков», и, как мне кажется, вряд ли осудят. — Стелла простодушно улыбнулась.
Почувствовав свободу, Вороная принялась грызть удила и потягиваться. Фабиан продолжал молчать, и девушка небрежным тоном заметила, что после Национальной выставки поедет учиться в колледж в Кентукки. Это единственное в стране учебное заведение, где студентам разрешают специализироваться по выездке и ведению конного хозяйства. Она желает изучать новые методы тренировки теннесийских прогулочных лошадей.
В ее манере разговаривать проявились ум и решительность, привлекшие внимание Фабиана. В то же время он убедился, что ему не удалось нарушить ее душевный покой, что если не решиться на смелый поступок до конца лета, то придется уступить новому призванию Стеллы. Она отказалась от его приглашения прийти в гости к нему в дом на колесах и противилась другим его попыткам завести более близкие отношения. Ее упрямство подзадоривало его, ему не терпелось узнать, нет ли у нее связи с каким-то другим мужчиной. Сила воображения все больше влекла его к конюшне, где она работала. Фабиан ломал голову над тем, как подступиться к Стелле. Малейшие детали ее поведения, ее привычки, события ее повседневной жизни — все это интересовало его. Он пытался найти в ней слабину, какой-то изъян в ее неприступности. Но тщетно. Ее способность сочетать любовь к Вороной с причинением животному боли от тренировок лишь делало ее еще более таинственной.
Ему пришло в голову, что простой акт обладания, потеря ею девственности, означал бы для Стеллы меньше, чем память о его ожидании. Прежде чем он сможет овладеть ею, она должна вообразить себя партнершей, готовой к участию в акте, должна подготовить путь к тому, чтобы сдаться. Как только это произойдет, он сможет овладеть ею в любое время.
Таким образом, если он этого захочет, то в будущем сможет вернуться к ней в качестве необъявленного любовника и овладеть ею, уже больше не девушкой, а женщиной, возможно, уже обрученной или даже замужней. И в тот день, как надеялся Фабиан, он получит свою награду в той валюте, которую отчеканит ее память — для него и ни для кого больше.
Однажды утром, когда Стелла привязывала на конюшне цепи к передним ногам лошади, Фабиан наклонился, чтобы помочь ей, и коснулся головой ее волос.
В этот момент из-за стойла неожиданно вышел конюх, старый негр, и едва не наткнулся на них. Дверь конюшни хлопнула слишком поздно, и Фабиан, вздрогнув, поспешно отодвинулся. Ему было неприятно оттого, что их застали врасплох.
