Отчего ты не хочешь приехать в Париж? Тебя ждали сюда весною — весна прошла, и я все-таки тебя не видела. Если муж твой не может ехать, приезжай одна. Париж не погубит тебя, тем более что в нем ожидает тебя суета.
Пожалуйста, не тревожься, если письмо мое покажется тебе написанным под влиянием грусти. Ведь серые тучки, затмевающие в жаркий летний день солнце, ни для кого не предрекают зимы, а иногда даже не дают и дождя».
Возвратимся к Юлии Ловели.
Может быть, читатель был изумлен той странностью, с которой Юлия предалась маркизу де Грижу; но, да будет ему известно: она не слишком дорожила собою, в особенности в тех случаях, когда это могло быть сильным средством к достижению ее целей. Как опытная интриганка, она поняла в одну минуту, к каким результатам могла привести любовь Леона к девице д’Ерми, и, чувствуя себя в состоянии вести это дело с неподражаемой тонкостью, она первым делом решилась приобрести над ним влияние, чтобы не дозволить ему уехать из Парижа. Она предвидела, что развязка этой интриги будет нескоро; но терпение есть свойство вечности, а Юлия поклялась в вечной ненависти к Эмануилу.
Где же было начало этой ненависти? Ведь многие поступали с ней подобно Эмануилу, а между тем, они вовсе не возбуждали в ней этого чувства? Отчего же она не могла простить Эмануилу? Оттого, что он был выше других; оттого, что среди своих бесплодных надежд она решилась на одну минуту слить свое существование с жизнью молодого человека; оттого, что эта связь послужила ей основой многих самых безумных мечтаний, и оттого, что все они были разрушены в одно мгновение посланием де Бриона — посланием, полным презрения, и, наконец, тем страстным и глубоким чувством, которое зажгла в его душе девица д’Ерми и которое заставило его забыть даже самое имя Ловели.
Мы сказали, что Юлия была одним из тех созданий, которых никакие препятствия не могут остановить на пути к цели, которые не выбирают этого пути и идут к достижению цели с непреклонною волей. Юлия вообще ненавидела то общество, которое оттолкнуло ее от себя и которое, однако, не могло поступить иначе. Долго она искала случая проявить эту ненависть каким-нибудь необыкновенным образом, желая доказать, что женщина, подобная ей, нисколько не хуже всех светских женщин. К ее несчастью, разумеется, случай этот не давался ей в руки, пока она не узнала, что де Брион женится на дочери графа, самой невинной, самой хорошенькой, самой счастливой и бесконечно любимой из всех девушек.
С этой минуты общая, если можно так выразиться, ненависть Ловели получила значение личной. Выставить на позор представительницу красоты, молодости, любви и добродетели, уничтожить, очернить ее и сказать себе: «Это я — Юлия Ловели, падшая женщина, я сделала все это», — вот что стало неотступным предметом желаний нашей героини. Теперь, я думаю, понятно, к чему могла послужить ей любовь маркиза де Грижа к Мари д’Ерми.
О, можно держать сто против одного, что это безумное предположение больше чем невозможно, что оно разлетится в прах против непорочности молодой девушки, но тогда что же это за победа, если она легко досталась?
Лишь только Мари сделалась женою Эмануила, Юлия не выпускала ее из виду, и если бы кто-нибудь мог читать в душе Ловели, он содрогнулся бы от прочитанного, как путник, повисший на краю пропасти, содрогается при виде страшной бездны, на дне которой он слышит рев потока.
Юлия окружила Леона всеми чарами обольщения, которые были ее неотъемлемым достоянием и которые заключали человека, которого она называла в настоящее время своим любимым, в такой магический круг, из которого он не имел силы выйти, если судьба не даст ему особенной силы воли. Она старалась, чтоб эта новая связь с Леоном сделалась общеизвестною; она показывалась с ним повсюду; она поселила в нем необходимость видеть себя ежедневно; она управляла его страстью с непостижимым искусством — словом, она овладела им совершенно.
Но в глубине души своей, хотя мы могли бы и не говорить этого, она презирала Леона, как презирают орудие, которым можно располагать по произволу; как презирают существо, в котором нуждаются и которое считают ниже себя во всех отношениях. Поэтому-то дни, проводимые Юлией, не всегда были ясны, и часто она впадала в уныние, не оттого, что она отчаивалась в своем предприятии, — нет, она не принадлежала к этой категории, но от страха, видя, на какое долгое время следовало отложить самое начало своих действий. Если б Юлии удалось прочесть последнее письмо Мари к Клементине, она бы пришла в восторг, заметив первый след раздумья, который, как туман, подымался в душе супруги Эмануила. Когда она прочитала в газете, что г-н де Брион, пэр Франции, вступает в брак с дочерью графа д’Ерми, то, передав ее Леону, Юлия сказала: «Прочтите» — и пристально следила за тем впечатлением, которое могла произвести на него эта новость.
— Я знал это, — отвечал маркиз. — Какое впечатление, думала ты, может произвесть на меня эта свадьба?
— Так ты не влюблен в нее? — спросила Юлия.
— Тебе это лучше всех должно быть известно.
Де Гриж лгал, но он не обманул свою собеседницу.
— Тем хуже! — сказала Ловели. — Это служит мне доказательством, как непрочны ваши чувства, и заставляет меня бояться за себя.
Сказав эту фразу, она села перед маркизом и положила свою голову на его колени.
— Я люблю только тебя, — говорил Леон, перебирая рукой волосы своей любовницы.
— Итак, я была слишком неосторожна, — говорила Юлия. — Я отдалась тебе, желая хоть немного заставить забыть твою печаль, причиненную браком девицы д’Ерми, — теперь же чувствую, что люблю тебя действительно и боюсь, что ты презираешь меня, а еще хуже того — не любишь вовсе. И точно, что такое я в сравнении с нею? Какое вознаграждение даст тебе моя любовь взамен ее любви? Быть может, я уже начинаю надоедать тебе, и ты только из-за сострадания остаешься при мне, чтобы не разбить мои сладкие мечты.
— Ты не права, Юлия; я люблю тебя и совсем забыл г-жу де Брион, — сказал Леон, прижимая свои уста к губам Ловели.
«Пока все идет хорошо, он еще сильно ее любит», — думала Юлия, которую нелегко было обмануть в деле чувства. Она не упускала случая говорить Леону о любви Эмануила к своей жене, любви, которая сделалась сказкой для всего Парижа.
Чувства Леона к Мари не могли быть сильными; но эти разговоры вели к тому, что он начинал ненавидеть Эмануила, как похитителя того счастья, о котором он мечтал и которое сделалось уделом его счастливого соперника.
Были минуты, в которые, если бы это не превзошло всех границ безумия, Леон готов был искать ссоры с де Брионом.
Посмотрим теперь, до чего ничтожна и гадка натура человека! Леон так слепо отдался Юлии, хотя и не любил ее, что она могла поселить в нем чувство ревности к себе из-за ее любви к Эмануилу, заставила его ненавидеть де Бриона и проникнуться убеждением, что он точно любит Мари до безумия.
Вы видели кошку, играющую с катушкой, и когда слишком быстрым движением она загонит ее куда-нибудь под мебель, тогда, потеряв на минуту свою игрушку и протягивая лапы, она старается достать ее, и это продолжается до тех пор, пока снова не овладеет ею совершенно. Человек, кто бы он ни был, становится в руках умной женщины той же катушкой, которой потешается котенок. Только случай может избавить его от этой участи: если же его оставляют, то значит, что он ни на что более не годится.
Были минуты, когда де Гриж, вникая в свое положение, приходил к такому убеждению, общему для всех: кто, как он, связывал свою жизнь с подобными существами? «Что я делаю? — думал он. — Я являюсь с нею везде и всюду, как бы горжусь ее любовью и тем, что обладаю женщиной, которая так многим принадлежала… Как должен смеяться де Брион, видя, что я принимаю эту женщину за что-то необыкновенное; ее — которую он бросил после первого же свидания! Это похоже на то, что я в восторге от того, что он бросает с пренебрежением. О, если когда-нибудь судьба даст мне случай отыграться, суди меня Бог, если я упущу его!»
Не думайте, чтобы подобные мысли могли ускользнуть от Юлии; напротив, она употребляла все усилия, чтоб они повторялись в мыслях де Грижа как можно чаще. Юлия знала, с кем имела дело, и знала, что каждое ее слово, брошенное Леону, не пройдет без последствий и возбудит досаду, раздражит его самолюбие, расшевелит все его страстишки, словом, все будет служить ее целям.
Между тем граф д’Ерми давал вечер в загородном доме, в окрестностях Парижа; в этот год поездка в Поату не могла состояться, по случаю интересного положения г-жи де Брион. Праздник этот был устроен в Виль-д’Аврэ. Граф, не зная отношения де Бриона к маркизу де Грижу, послал приглашение последнему. Леону очень хотелось быть на этом празднике, но он не смел отправиться туда без позволения Юлии, которая взяла его решительно под свою опеку; но так как она показывала вид, что ревнует его к Мари, то он и боялся спросить этого позволения. Однако она сама предупредила его желание. Известие о празднике графа наделало много шуму. В Париже так легко поднять шум из ничего.
