— А потом… потом пошли канонерки, — продолжал он. — Затем… ну, я не знаю, сможешь ли ты вынести ту часть рассказа, что касается моих занятий во время войны и сразу после нее. Сейчас я рассказал тебе о том, чем я занимался на реке, но не знаю, удастся ли мне объяснить, почему мне казалось, что нам лучше жить не в Виргинии.
— Не надо, дорогой. По-моему, я все это знаю. По крайней мере догадываюсь. И я давно догадывалась кое о чем из твоего рассказа. Когда после нашей свадьбы кузина Милдред везла сюда детей… ну, ты же знаешь, что большинство женщин любят в свободное время поболтать друг с другом, и, конечно же, они занимаются этим день-деньской на пароходе. Если бы кузина Милдред поверила в то, что она услышала в Своей поездке, она ни за что не рассказала бы об этом мне. Кроме того, ты ей очень нравишься. И она восприняла это как отвратительные, мерзкие сплетни. И была предельно возмущена. Она пришла тогда в страшное негодование.
— Выходит… все эти годы… ты знала?
— Я не сказала — знала. Я сказала — догадывалась.
— И ты любила меня, несмотря на эти свои догадки?!
— Ничего не поделаешь, — улыбнулась Люси. — Я полюбила тебя с самого начала. Ты знаешь это.
Она встала и обняла его. Ее чистый, искренний взгляд встретился с его взглядом.
— И все-таки справедливо, что эти деньги пропали. И как хорошо, что ты мне все рассказал о себе. Правда, Клайд? Теперь это не тайна, которая тяжелым бременем должна была пасть на мои плечи. Я очень боялась этого прежде. Все эти годы ты очень старался делать все как надо и весьма преуспел. Но теперь, когда ты облегчил душу и рассказал мне все…
Люси недоговорила, ибо сочла, что это ни к чему. Она, очевидно, решила, что ее последние слова говорят сами за себя и что Клайд воспринял их как само собой разумеющееся, ведь он признался во всем и теперь его сердце не тяготит больше бремя вины, сознание, что он что-то скрывает от нее. Однако сам Клайд знал, что это совсем не так и что его сердце не облегчилось на самом деле. Потому что он ничего не рассказал жене о Доротее.
* * *
Между тем это его признание отвлекло мысли Люси от Бушрода, и Клайд был очень рад этому. Но день тянулся медленно, и по прошествии нескольких часов Клайду становилось все яснее, что Люси продолжает размышлять над этим взволновавшим ее письмом, погружаясь в тот позор, который оно принесло с собой. Клайд понял, что она непрестанно думает о письме, причем мысли эти почти затмили впечатление от его исповеди, и что письмом она обеспокоена больше, нежели болезненным состоянием Кэри, о котором Клайд ей напомнил. Позже он напомнил еще раз, сказав, что она обещала заглянуть в Монтерегард; когда же Люси впервые за много месяцев пожаловалась на усталость, ему стало ясно, что его любимая жена совершенно изнурила себя эмоционально. И он перестал просить ее отправиться к дочери, настояв на том, чтобы она отдохнула. Убедившись, что Люси, устроившись поудобнее, задремала, Клайд сам отправился в Монтерегард.
На галерее его встретил Савой, Клайд заметил, что выражение тревоги на лице молодого человека сменилось выражением гордости. Савой просто сиял от счастья. Он сообщил, что приходил доктор Брингер. Нет, нет, беспокоиться не о чем, совершенно не о чем. Сейчас Кэри бодрствует, и ей хотелось бы повидаться с отцом. Она хочет поговорить с ним…
Клайд стремительно спустился в холл, подошел к двери будуара и постучал. Будуар вел в просторную спальню, расположенную в левом крыле дома. Кэри сама выбрала это крыло для себя. Войдя, Клайд заметил, что ставни открыты, и при ярком свете видно было, насколько элегантна и роскошна обстановка спальни падчерицы. В то же время в комнате ощущался беспорядок. На туалетном столике валялись разные безделушки, в шезлонге — мятая одежда, и, хотя Кэри уже неделю пребывала дома, почти все свободное пространство занимали саквояжи, сумки и чемоданы, которые она не удосужилась распаковать. Кровать выглядела так, словно ее несколько дней не убирали, на самой Кэри был несвежий розовый атласный пеньюар, открывающий шею и руки, а волосы ее неопрятной и беспорядочной массой раскинулись по плечам. Она восседала среди подушек, глядя на отчима с тем же дерзким вызовом, с каким разговаривала с ним несколько дней назад.
— Ну, надеюсь, теперь-то ты удовлетворен! — язвительно и гневно проговорила она вместо приветствия.
— Я рад, что сейчас ты чувствуешь себя лучше, Кэри, — уклончиво отозвался Клайд.
— Рад, что я чувствую себя лучше! — злобно передразнила она. — Отнюдь! Я не чувствую себя лучше! И долгое время не буду чувствовать себя лучше! Но я проснулась, если ты именно этого хотел. Все в порядке, этот старый докторишка разбудил меня.
— Прости, если он потревожил тебя. Мне показалось, что это необходимо.
— Вовсе это не нужно! Если бы ты не настоял, Савой не послал бы за ним. И я смогла бы отдохнуть по крайней мере еще несколько дней. А теперь Савой ведет себя так, словно прежде ни разу в жизни не испытывал радости.
— Кэри, ты же знаешь, что Савой очень волновался по поводу твоего недомогания. Поэтому он и послал за доктором Брингером. И сделал он это отнюдь не для того, чтобы рассердить тебя. Если он радуется, то это оттого, что тебе действительно стало лучше, как его заверил доктор.
— Он радуется сообщению доктора, что я беременна! И его совершенно не волнует, как ужасно я чувствую себя сейчас и как скверно придется мне в дальнейшем! О, сколько мне придется вынести! Он месяцами с самой свадьбы твердил мне, что надеется, мечтает… А потом ходил мрачный, когда его надежды не оправдывались! Что ж, наконец-то он добился своего! А я, видимо, буду чувствовать себя так же, как сейчас, если не хуже, очень долго, судя по словам доктора Брингера. Не смогу скакать верхом, танцевать… делать то, что мне так нравится! Не смогу устраивать званые вечера и сама не смогу никуда пойти. Я даже не могу посмотреть на еду и пройти по комнате, чтобы не испытать при этом тошноты. А потом я совсем отяжелею и стану отвратительно бесформенной. Да, папочка, ты оказался прав! Пьер де Шане не захочет жениться на мне. Он даже не захочет видеть меня, и я не стану винить его за это!
Гневные пророчества Кэри насчет всевозможных неудобств в будущем не замедлили оправдаться. Подобно многим другим женщинам, обладающим отменным здоровьем, она начала быстро расплываться, как это бывает при беременности. С самого начала ее мучили нестерпимые головные боли, казавшиеся нескончаемыми и достигавшие со временем такой силы, что она чуть ли не кричала. Ее отвращение к пище выразилось в постоянной тошноте по утрам, очень скоро превратившейся в почти непрерывную рвоту. Ее душевное смятение вредно сказывалось на физическом состоянии. Врач никак не мог облегчить ее страдания или помочь ей, и однажды, после очередного визита к Кэри, он высказал свои мысли Савою:
— Должен признать, молодой женщине всегда трудно при беременности, однако то, что происходит с Кэри, я наблюдаю впервые… Полагаю, нет необходимости напоминать вам, что ее не следует оставлять одну.
— Мы только рады поочередно находиться около нее. Но, похоже, ей не хочется этого.
— Что ж… Хочется ей или нет, все же лучше, чтобы вы находились при ней. И под «вами» я подразумеваю любого члена семьи, Савой, может быть, миссис Сердж, если она зайдет… В общем, кто угодно из вас. Кстати, мне известно, что ваши слуги долгое время прослужили у Бачелоров, они способные, умелые и преданные, и вы полностью можете положиться на них. Но я не стал бы им слишком доверять именно в это время.
— Вы не сказали этого матери Кэри, так?
— Пока нет. Но после сегодняшнего осмотра вашей жены, на мой взгляд, будет лучше, если вы прислушаетесь к моему совету.
Доктор ушел, оставив Савоя в сильнейшем расстройстве. Он вошел в комнату жены, сел возле кровати и с сочувствием и угрызениями совести посмотрел на Кэри. Если она и почувствовала его присутствие, то никак не показала этого. Однако, когда позднее в спальню на цыпочках и почти бесшумно вошла Тайтина, сестра Айви, и стала приводить в порядок комнату, Кэри внезапно вскочила на кровати и закричала:
— Разве я не говорила, чтобы меня оставили в покое?! И мои вещи тоже! Мне действует на нервы это постоянное хождение!
— О нет, миссис Кэри, просто когда в последний раз тут побывала миссис Люси, она сказала: «Ох, как плохо, что вещи все разбросаны!» И велела, чтобы я быстро-быстро зашла и привела все в порядок. А то она может выгнать меня из дома и послать в поле.
— Я пошлю тебя в поле, если ты не будешь слушаться моих приказаний! Это мой дом, и ты работаешь на меня!
— Ага, миссис Кэри, — нерешительно проговорила Тайтина. — Но миссис Люси мне приказала, чтобы у вас в комнате не было comme ci, commeca[49] и что я должна привести все в порядок.
