«О, когда же я буду избавлена от этих ужасных чувств — неловкости, вины, ревности, подозрительности?»
Джейн села за пианино и заиграла, она и сама затруднилась бы сказать, что именно. Все присутствующие исключительно вежливо похвалили ее исполнение и звучание нового инструмента.
— Кому бы полковник Кэмпбелл ни поручил выбор инструмента, — громко сказал Фрэнк Эмме, — он не ошибся. Я успел изучить вкусы полковника в Уэймуте и могу утверждать, что мягкое звучание высоких нот особенно нравится ему и всей той компании. Осмелюсь предположить, мисс Фэрфакс, что полковник дал своему доверенному лицу очень подробные указания или написал самому Броудвуду. Как вы считаете? — Его голос был веселым и дразнящим.
Джейн не ответила, поэтому он продолжил:
— Должно быть, ваши друзья в Ирландии очень рады за вас. Они же знают, сколько удовольствия вам доставил их подарок. Ну вот, все сделано. Я починил ваши очки, мэм. — Это было сказано миссис Бейтс.
Отдав старой леди ее собственность, он подошел к пианино и стал перебирать ноты. Выбрав один листок, он поставил его перед Джейн.
— Такая прелестная мелодия. Вчера вечером вы не смогли насладиться ею так, как я, мисс Фэрфакс. Вы слишком устали. Думаю, вы были рады, что танцы быстро закончились. Но я бы отдал все на свете за лишних полчаса. Молю вас, сыграйте это сейчас.
Она заиграла.
Через несколько минут Фрэнк сказал:
— Если не ошибаюсь, этот вальс мы танцевали в Уэймуте?
Покраснев от раздражения, остро чувствуя присутствие рядом Эммы, жадно ловящей каждое слово, Джейн перешла к другой мелодии и услышала, как Фрэнк сказал Эмме:
— Эти ноты прислали вместе с инструментом. Очень предусмотрительно со стороны полковника, не так ли, мисс Вудхаус? Следует отдать ему должное. Он ничего не делает поспешно и все доводит до конца. Так может вести себя только по-настоящему любящий человек.
«Как он может?!» — подумала Джейн.
С еще большим негодованием она услышала ответ Эммы:
— Тише! Ваши слова слишком очевидны. Она все поймет.
— Надеюсь, что да, — беспечно сказал Фрэнк. — Сейчас она играет «Робина Адэра» — его любимую вещь.
В ярости Джейн заиграла громче, и пара за ее спиной отошла в сторону.
В это время мисс Бейтс заметила из окна мистера Найтли и пригласила его подняться к ним.
— Здесь мисс Вудхаус и мистер Фрэнк Черчилль. Разве они не превосходно танцевали вчера вечером? Вы когда-нибудь видели что-то подобное?
— О да, действительно превосходно, — сухо ответил он. — Не могу сказать ничего другого, потому что, насколько я понял, мисс Вудхаус и мистер Черчилль слышат каждое слово. Но, — он заговорил еще громче, — не понимаю, почему не упомянуть и мисс Фэрфакс? Она тоже великолепно танцует; а миссис Уэстон — самая лучшая исполнительница народных танцев во всей Англии…
— О, мистер Найтли, но ведь влиятельные люди… — И миссис Бейтс начала велеречиво благодарить его за яблоки. — Ах, он уже ушел. Не любит, когда его благодарят…
«Мистер Найтли не любит Фрэнка Черчилля, — подумала Джейн. — Интересно, может быть, он видит его игру?»
— Нам пора идти, — сказала миссис Уэстон. — Уже поздно. Пойдемте, Эмма, мисс Смит. Мы доставили хозяевам много неудобств. Фрэнк и я проводим вас до Хартфилда.
Гости ушли, и у Джейн хватило времени бросить лишь один взгляд, полный укора, на Фрэнка.
Прошло несколько дней, прежде чем Джейн снова увидела Фрэнка. Он больше не появлялся на почте; но она слышала, что его часто видят прогуливающимся с миссис Уэстон и мисс Вудхаус и обитатели Рэндаллса провели вечер в Хартфилде.
Он непостоянен, подумала Джейн. Потом она стала винить себя. «Я отпугнула его своей холодностью и раздражительностью. Это все моя вина».
Но боль не уходила.
* * *
Следующая ее встреча с Фрэнком произошла при совершенно других обстоятельствах.
Мисс Бейтс и ее мать были, конечно, не настолько богаты, чтобы заниматься благотворительностью, как богатая мисс Вудхаус; но обе леди все же делали немало добрых дел; от миссис Коул и других добрых людей они получали нитки и фланель, из которой шили одежду для нищих, и многие старые служанки и отошедшие от дел полевые рабочие имели основания благодарить их за теплые нижние юбки или добротно связанные носки. Дамы Бейтс всегда направляли свои усилия против болезней и бедности; у мисс Бейтс имелось множество проверенных рецептов самых разных лекарств, которые в прежние дни в доме викария мог получить любой нуждающийся; и она до сих пор держала в кладовке баночки с мазями, бутылки с примочками и сиропами. Джейн однажды доверили одну из баночек с мазью от ревматической подагры, и она обрадовалась возможности совершить одинокую прогулку в коттедж, находившийся в некотором удалении от деревни — на дороге, где стоял дом викария, но в четверти мили от него. Добравшись до места назначения, она отдала баночку, выслушала сердечные изъявления благодарности от старого Джона Эбди и несколько историй о своем дедушке, бывшем викарии, у которого Эбди работал двадцать семь лет. Джейн засиделась, слушая старика, — ей не хотелось уходить до того, как его поток красноречия иссякнет сам собой, — и через какое-то время услышала голоса снаружи. Затем раздался громкий стук в дверь и кто-то спросил:
— Можно войти?
В следующий момент дверь распахнулась и на пороге появилась мисс Вудхаус, за ней вошла миссис Уэстон с кувшином супа, а за ее плечом топтался Фрэнк Черчилль, лицо которого засияло, едва он ее увидел.
Эмма была сама любезность.
— Мазь вашей бабушки, мисс Фэрфакс? Как мило! Я слышала чудеса о ее целебных свойствах.
Эмма, судя по всему, пришла, чтобы помочь старику написать письмо относительно приходского пособия. Бумагу и чернила она принесла с собой, и сразу же приступила к делу.
Джейн вежливо попрощалась с вновь прибывшими и собралась уходить, когда, к ее немалому удивлению, Фрэнк заявил, что проводит ее.
— Отец будет ждать меня в «Короне», и оттуда мы вместе поедем в Кингстон. День показался мне замечательным, и потому я решил сопровождать мачеху, отправившуюся по делам. Мисс Вудхаус мы встретили случайно. Но они прекрасно обойдутся на обратном пути без меня; возможно даже, мое отсутствие станет для них предпочтительным. — И он сказал что-то смешное относительно всяких женских штучек, но Джейн, пребывая в смятении, шутки не поняла.
— Разве это благоразумно? — нервно спросила она, когда они отошли от коттеджа и оказались в относительном уединении небольшой низины — там, где дорога спускалась с холма между высоких насыпей.
Вместо ответа он подбросил шляпу, а потом поцеловал ее руку в перчатке, прежде чем она успела запротестовать.
— Мне так редко удается увидеть вас без толпы свидетелей — всех этих милых, добрых, но таких скучных людей, которые прислушиваются, словно жующие коровы, к каждому нашему звуку, но понимают разве что одно слово из двадцати. Я уверен, что в Хайбери живут люди, обладающие множеством добродетелей, но вы должны согласиться, что они не слишком сообразительны. Взять хотя бы вечеринку у Коулов. Вы ничего не потеряли, пропустив ужин; уверяю вас, танцы — единственная часть вечеринки, которую еще можно было терпеть, да и та для меня оказалась испорченной — ведь я не смог потанцевать с вами. Но это выше моего понимания — как здешние жители могут ценить вас так низко? О да, мисс Фэрфакс! Они говорят: симпатичная молодая леди, которая хорошо играет на фортепиано. И это о вас, которая говорит на нескольких языках, путешествовала за границу, побывала в Вест-Индии, которая за несколько месяцев прочитала больше книг, чем они все вместе…
Джейн засмеялась и простила ему фразу, сказанную Эмме у Коулов.
— Признаюсь честно, мне они тоже кажутся скучными, но они добры и вовсе не хотят меня обидеть, не интересуясь моими впечатлениями о Вест-Индии. Просто их совершенно не интересует то, что происходит за пределами деревни.
— Меня возмущает то, что вы заперты здесь, в этой пустыне! — с чувством воскликнул Фрэнк. — В Хайбери хорошо приехать с коротким визитом, но жить здесь месяц за месяцем…
— Я сама устанавливаю время своего пребывания здесь, — напомнила Джейн. — Я в любой момент могу начать искать место учительницы…
— Не говорите об этом! Мне не нравится эта идея.
— Но этого не избежать…
— Взгляните! — перебил он. Они как раз дошли до вершины короткого подъема, где дорога слегка поворачивала и в ряду кустов, тянувшихся вдоль дороги, рос красивый старый дуб, раскинувший свою густую крону над орешником и терновником. В бугристом и растрескавшемся стволе дуба было глубокое дупло, незаметное с дороги, поскольку располагалось довольно низко. — Смотрите, — повторил Фрэнк и засунул в эту полость руку по самый локоть. — Здесь совершенно сухо, вероятно, какая-нибудь запасливая белка хранила здесь орехи на зиму. Это великолепный почтовый ящик для нас. Я уже давно ломал голову над тем, как, проводя время с отцом, связываться с вами. Вот решение.
