— Угу… отдам тебе потом.
— Я сегодня поздно. Не жди меня, — сказал Грифф.
— Когда?
— В два. Может, еще позже.
— А что такое?
— Обычное пьянство — Джонатан, Роберт, Найджел…
— Значит, мальчишник?
— Да.
— Хорошо. Я посмотрю какой-нибудь фильм.
— А мне можно? — вступил в разговор Уилл.
— Зависит от того, что удастся найти, — ответила мать. — Зайду в магазин на нашей улице, гляну, что у них есть.
— Ну как, вы двое закончили? — спросила Мерси.
— Не совсем, — отозвался Гриффин, поднимая бокал. — У меня еще есть немного времени.
— В таком случае не стоит спешить. Ты в порядке, Уилл?
— Да.
— Тащи бокал, — обратилась Джейн к Мерси. — Садись.
Когда Мерси села и налила себе вина, Джейн обвела взглядом стол.
— По-моему, я самая счастливая на свете женщина. У меня есть все, чего я хотела.
Она поцеловала кончики пальцев и коснулась ими губ мужа.
— Похоже, самое время Малютке Тиму сказать: «Да осенит нас Господь своей милостью!»[7] — Гриффин улыбался, но его тон странно не соответствовал словам.
Джейн потупилась и посмотрела в бокал.
Ее неприятно поразило, что Грифф явно отмахнулся от ее радости.
Она ожидала совсем не такой реакции.
2
Пятница, 3 июля 1998 г.
На следующее утро к восьми тридцати Джейн и Грифф уже были на кухне вместе с Уиллом и Мерси. Редьярд гулял во дворе, где Люк Куинлан сгружал множество дополнительных ингредиентов для будущей клумбы.
— Ужасная жара, — пожаловался Гриффин, одетый в незастегнутую рубашку и спортивные шорты. — Проснулся в половине шестого и больше не сумел заснуть.
— То ли еще будет, — отозвалась Джейн. — Когда ты принимал душ, я слушала прогноз погоды. Температура повышается.
Уилл поедал отруби с изюмом — свое любимое кушанье. Но при этих словах встрепенулся.
— В Канзасе был торнадо, — сообщил он. — Прямо как в «Волшебнике из страны Оз». Двенадцать человек погибли.
— Боже праведный! А я считала, что сезон торнадо уже закончился, — ужаснулась Джейн.
— Те, что погибли, тоже так считали, — ухмыльнулся Уилл.
— Нехорошо говорить об этом с таким удовольствием, — сделала замечание стоявшая у плиты Мерси.
— Так ведь интересно.
— Только не тогда, когда погибают люди. Это совсем не интересно.
— Что верно, то верно. — Джейн улыбнулась сыну. — Прислушайся к этим словам, дорогой. Ведь такое могло случиться и с нами. — Она доедала йогурт, который, как обычно, подсластила абрикосовым джемом.
— Мы живем не в Канзасе.
Гриффин взъерошил Уиллу волосы и подмигнул.
— Куда вы оба спешите? — спросила Мерси. — Ведь еще рано. Идете играть в гольф, Грифф?
— Нет. У меня репетиция с Джонатаном и Зои.
С Джонатаном? С Джонатаном и Зои? Зои? — удивилась Джейн. Затем отложила ложку и спросила:
— Репетиция? Но ведь обе твои пьесы уже запущены.
— Джонатан хочет нам что-то рассказать о наших персонажах. Он такой. Никогда не прекращает репетировать. Это все говорят, кто раньше с ним работал. А ты чем займешься?
— Буду мучиться с окнами, — вздохнула Джейн. — Надо же их когда-нибудь доконать. Все та же старая проблема — лицо святого Георгия.
— А ты сделай ему лицо Гриффа.
Джейн рассмеялась.
— Грифф не святой — и слава богу! — Она перекрестилась.
— Аминь, — согласился муж. — Святость чрезвычайно утомительна. Уто-ми-тельна.
— Откуда тебе знать? Ты же никогда не был святым.
— Был в глазах своей матери, — и он расплылся в самодовольной улыбке.
— Да, да, об этом мы слышали, и не однажды, — отозвалась Джейн. — Только, умоляю, никогда больше так не улыбайся. Уф!
— Помнишь, Никсон говорил, что его мать была святая?
— Кто ж это забудет.
— А кто такой Никсон? — заинтересовался Уилл.
— Не спрашивай, — встрепенулась Мерси, разбивая яйца для яичницы.
— Он был американским президентом, — объяснил Гриффин сыну. — Задолго до твоего рождения. Очень плохой, никчемный человек. Тебе повезло, что ты его не застал.
— А президент Клинтон тоже плохой?
— Некоторые так считают. Но я — нет.
— И я не считаю, — поддержала мужа Джейн. — Клинтон делал глупости, а Никсон — ужасные, опасные вещи. Я тебе позже объясню. Это все очень сложно.
— Если я захочу знать.
— Надо знать. Это важная страница американской истории, — сказала мать.
— Американской. А мы — канадцы.
— И тем не менее. На нас это тоже влияет. Кроме того, мистер умник, я — американка, родилась там и выросла. Значит, и ты американец, по крайней мере частично.
Мерси подала три тарелки с яичницей и блюдо с тостами. Маргарин, джем и мармелад уже были на столе.
— Ненавижу яичницу, — заявил Уилл и оттолкнул тарелку.
— Ничего подобного, — возмутилась Мерси и водворила тарелку на место. — Ешь! — Она повернулась к плите, сняла с конфорки сковороду и поставила в раковину.
— Что на тебя сегодня нашло? — спросила Джейн. — Ты же любишь яичницу.
— Горячая, — подсказал сыну Грифф. — Горячая, только и всего. Правда, Уилл?
— Уж точно не холодная, — буркнул мальчик и начал есть.
— Дорогой, когда тебе надо в театр? — спросила Джейн.
— До десяти.
— Я тебя подвезу. Собираюсь заехать в театр, кое-что выяснить и взять свой альбом с набросками. А потом хочу поработать дома. Ты сам доберешься обратно?
— Конечно. Там сегодня утренник. Я, может, пообедаю в «Зеленой комнате»[8], а после спектакля попрошу Найджела меня подбросить. Он не откажет. Как и раньше не отказывал. Без пятнадцати десять Джейн высадила Гриффина у служебного входа и, поцеловав на прощание, отправилась в бутафорский отдел.
А он зашел в свою уборную, взял текст, выкурил недозволенную сигарету и, заложив за ухо карандаш, пошел на сцену. Джонатан и Зои уже ждали его.
— Итак, что мы будем делать?
— Мы собираемся поболтать. Сегодня у нас необычная репетиция. Поэтому здесь нет никого из рабочих сцены.
— Хорошо…
Артисты были заинтригованы, но почли за лучшее вопросов не задавать.
Зои в доходившем до колен свободном белом хитоне из чистого хлопка выглядела великолепно. Она обошлась без косметики, а волосы стянула в конский хвост черной лентой.
Джонатан, как всегда, был в отутюженных, прекрасного покроя брюках и полосатой синей рубашке, аккуратно заправленной под узкий кожаный ремень, в котором Гриффину увиделось нечто угрожающее. На ногах — кожаные сандалии. Ногти босых ног ухожены так, словно над ними поработала профессиональная педикюрша. Впрочем, скорее всего, так оно и было.
Гриффин почувствовал, что сам он смотрится как-то непрезентабельно в своих мешковатых шортах, расстегнутой рубашке, коричневых мокасинах и без носков. Отвернувшись, он украдкой застегнул две пуговицы на рубашке и одернул шорты, чтобы выглядеть поприличнее.
Джонатан занял место в центре сцены и сказал:
— Садитесь.
Гриффин и Зои устроились на ступенях левой ведущей со сцены лестницы и разложили уже и без того испещренные пометками тексты ролей.
— Сегодня я хочу особо поговорить о подтексте, — начал Джонатан. — О том, что не написано, но явно подразумевается, не сказано, но имеет колоссальное значение для понимания того, как вам строить ваши роли и какими мы видим ваших персонажей…
Гриффин выпрямился. Зои непринужденно положила ему руки на плечи, и в этом жесте ощущалась явная симпатия. За последние несколько месяцев они крепко сдружились и целиком доверяли друг другу — как частенько случается между актерами, сблизившимися во время игры.
— На репетициях мы уже обсуждали многое, например, то, что актер должен знать, где был его персонаж до своего выхода на сцену и куда направляется, когда уходит. Это вещи элементарные. Нам всем известно — те, кого вы играете, появляются не из боковых кулис и уходят не в актерские уборные. Но гораздо важнее, и я хочу внушить это вам обоим: выходя на сцену, вы еще понятия не имеете, что собираетесь сказать и что вам ответят другие. Или что должно произойти потом. В пьесе всегда есть только теперь и никакого предвидения дальнейшего. Вы не представляете последствий происходящего. Вы не знаете ничего. И мы должны поверить, что вы действительно ничего не знаете…
Зои убрала с плеч Гриффина руки и подсунула их под себя. Волосы ее свесились вперед.
— Конечно, вам необходимо выучить текст. Но вы должны его знать настолько хорошо, настолько абсолютно, чтобы иметь возможность забыть, что вы его знаете. Добивайтесь того, чтобы строки возникали в голове как естественная реакция на происходящее. Как если бы вы в жизни отзывались на возникшую неожиданно ситуацию.
