Во дворе хлопнула калитка, послышались тяжелые шаги. Борис замахал руками и ногами, пытаясь подняться с дивана. Не сразу ему удалось это.
Уже пришли? Нужно в Москву ехать?
Пошатываясь, он подошел к окну, рванул в сторону занавеску. По асфальтовой дорожке от калитки к двери веранды уверенно шагали люди в пятнистой форме. Сколько их было, Борис не мог сосчитать — много. Но человека, идущего впереди, узнал. Гена Бугаев, «мушкетер королевы»…
Пришли за ним? Пронюхали?!
Он замер у окна, раскачиваясь из стороны в сторону. И вдруг страшная усталость рухнула на его плечи. Физическая, невыносимая усталость сменила нервное напряжение. Захотелось лечь на диван, свернуться калачиком и уснуть.
И уснуть…
Громкий стук в дверь заставил его вздрогнуть. А дверь-то наполовину стеклянная, вышибить такую здоровому бугаю Бугаеву ничего не стоит. Ноги сами шагнули к столу, руки наполнили рюмку. Выпил, вытер губы рукавом — раньше бы никогда не позволил себе такого, — медленно побрел на веранду. А мысли были не о том, кто пришел, как с ними разговаривать — о том, как хорошо бы сейчас упасть на диван и уснуть.
— Чего… надо? — подошел к двери веранды, за стеклом которой торчала суровая морда Бугаева.
— Борис Васильевич, откройте, нам нужно поговорить.
Остальные стояли поодаль. Пятнистые какие! И пистолеты болтаются на поясах…
— По какому… поводу? — машинально спросил Борис.
— По очень серьезному. Откройте, мы поговорим без свидетелей.
— Да? А я, может быть, хочу со свидетелями… И вообще… не хочу. Уходи, это частная собственность. Моя… частная собственность, а не твоя…
Бугаев демонстративно вздохнул, покачал головой.
— Вы попали в очень серьезную ситуацию, Борис Васильевич. Вам и Валерии Петровне угрожает опасность.
— А ты не попал? — пьяно хмыкнул Борис.
Ничего другого на ум не пришло.
— Я не попал! — зло ответил Бугаев и, достав из кармана куртки фотографию, прижал ее к стеклу двери. — Теперь понимаете, в чем дело? Откройте, нам нужно поговорить.
Борис понял, в чем дело. Белая попка Анжелы, кровать, забрызганная кровью, его испуганное лицо, пистолет в руке… Они все знают. Пришли за ним. Другого бы с ходу скрутили, выбили ногами дверь, связали преступника и увезли. А здесь хотят, чтобы он сам открыл. Дверь выбивать нельзя: дача-то принадлежит мэру, Валерии Петровне… Потом будет принадлежать…
Вот и все. Жизнь кончена. Дальше — позор, тюрьма, издевательства, нескончаемые муки. А все из-за того, что жена не простая женщина, а мэр.
— Не женитесь, ребята, на мэрах… — пробормотал Борис.
— Открывайте, Борис Васильевич, у нас мало времени. — Бугаев стукнул кулаком по двери. Задребезжали стекла во всей веранде.
— Конечно, — кивнул Борис. — Сейчас открою… Только оденусь… Минуточку.
Он повернулся и пошел в комнату.
— Вы же одеты! — крикнул вслед ему Бугаев.
— Минуточку, — бормотал Борис.
Он вернулся к столу, схватил початую бутылку, из горлышка выпил почти половину, взял в руки ружье, сел на диван.
Позор, тюрьма, нескончаемые муки…
Где-то читал, что спусковой крючок нажимают большим пальцем ноги. Разуваться надо, носки снимать… Чепуха! Приклад на пол, дуло в левую сторону груди. Осталось только нагнуться и достать указательным пальцем правой руки спусковой крючок. И посильнее ткнуть в него…
Громыхнул выстрел, отбросивший Бориса на спинку дивана. А потом его тело медленно завалилось в сторону, оставляя на спинке широкую красную полосу.
Бугаев одним ударом выбил дверь, в несколько прыжков достиг комнаты и замер в дверях, заскрежетав зубами.
— Дурак! — простонал он. — Идиот!
И непонятно было, кому адресованы эти слова, то ли мертвому Борису Агееву, то ли живому Геннадию Бугаеву.
За ним уже толпились другие «мушкетеры». Бугаев повернулся, качая головой, взглянул на часы и приказал:
— Время семнадцать тридцать две. Срочно сообщите Чупрову, что минуту назад на своей даче застрелился Борис Агеев. «Скорая» не нужна. Опергруппа тоже. Пусть возьмет медэксперта и приезжает сам. Все объясним на месте.
Бугаев вышел из комнаты, сел на ступеньки веранды, обхватив голову руками. Теперь нужно было придумать оправдание, почему не поставил в известность начальника милиции. Да кто же знал, что так получится?! Бугаев бросил взгляд в сторону распахнутой двери, прорычал:
— Дур-рак!
Теперь ясно было, к кому это относилось.
— Ты думаешь, нас никто не заметил? — спросила Лера, с опаской входя в квартиру Кости Богаченко.
Андрей закрыл дверь, запер ее на два замка.
— Не думаю, а знаю, — улыбнулся он.
— И никто не задумался, что делает здесь неизвестная брюнетка в темных очках?
— И почему она — брюнетка, — продолжил Андрей.
— Потому что парик надела. — Лера сдернула парик, привычно тряхнула головой, расправляя свои густые рыжие волосы. — Но все же мне страшно, Андрюша.
Она расстегнула пальто. Андрей замер, не в силах отвести взгляд от ее длинных ног. Перед ним была девушка, которая шестнадцать лет назад провожала его в армию. Она ничуть не изменилась — именно такою он видел ее в своих снах. Была одна Лера — любимая, родная, но все же не совсем знакомая в строгом сером костюме; и он, хоть не подавал виду, в глубине души опасался сделать что-то не то, разбудить в ее душе спящую начальницу. Но сейчас, когда она оделась так, что и следа начальницы не осталось в ее душе, он почувствовал радостную легкость, прилив счастливого восторга.
Она это сделала для него!
— Лера!.. — восхищенно вытаращился Андрей. — Лера… это ты ради меня стала такой? Ты всегда была красивой, самой красивой. Но сейчас!..
— Тебе нравится? — настороженно спросила она. — Я не кажусь чересчур вульгарной, легкомысленной?
— Ты кажешься невероятно красивой, Лера. — Андрей смотрел на нее широко раскрытыми глазами. Как будто впервые видел.
Потом, опустился на циновку у ее ног, обнял их, прижавшись щекой к черной замше сапог. Она опустила руку на его голову, ласково взъерошила волосы.
— О чем ты думаешь, Андрюша?
— Помнишь, вчера ты сказала, что тебе страшно? Теперь мне страшно. Если я когда-нибудь снова потеряю тебя, я просто не смогу жить.
— А я уже не боюсь. Вчера ночью звонил муж, я предупредила его, что после выборов мы разведемся. Представляешь, он сказал, что давно пора было это сделать.
— Он совершенно не знает тебя, моя любимая, и не хотел узнать. И не мог.
Андрей вскочил, обнял Леру, впился в ее губы. Долгий этот поцелуй соединил не только губы, но и сердца, и души, в которых зияла черная пустота шестнадцати бессмысленных лет. Но она была уже не такой черной, не такой страшной, радужные блики робко блуждали в ней, превращая пустоту никчемного существования в годы ожидания нечаянной счастливой встречи. Они ждали друг друга, только не знали этого! А теперь знают…
Андрей подхватил ее на руки, закружил в тесной прихожей, как вчера под дождем.
— Хочу, хочу, хочу, Лера! Тебя. А ты?
— Я хочу только одного: быть с тобой и знать, что тебе хорошо, любимый…
Он снова подхватил ее на руки, отнес в комнату, бережно уложил на диван. Ее зеленые глаза с невыразимой нежностью смотрели на него.
— Я твоя, Андрюша, — прошептала она. — Я всегда была только твоей… только твоей…
Андрей снял с нее сапоги и лег рядом, уткнувшись губами в рыжие волосы, и долгое время не двигался, вдыхая нежный аромат легких духов. А Лера ласково гладила его по голове.
— Ты рядом, — наконец выговорил он. — Ты со мной… Сколько же я мечтал об этом, нет, не мечтал, а видел, просыпаясь со слезами на глазах. Просыпался, а тебя нет рядом. И тогда я думал, уже никогда не будет. А во сне ты приходила и приходила ко мне, так не хотелось просыпаться…
Ее пальцы судорожно вцепились в его плечи. Он поднял голову, посмотрел в ее глаза — они были влажными. И тогда он склонился над нею, и снова их губы соединились в жадном, нескончаемом поцелуе.
А потом, ослепленные страстью, они судорожно срывали друг с друга одежды, освобождая рвущиеся навстречу друг другу тела. Она стонала, царапала его спину ногтями, бессвязно бормотала, плакала навзрыд, а потом смеялась и снова стонала, откинув голову, а он целовал ее ноги, живот, груди, все ее прекрасное, распростертое на диване тело, и хриплый стон, похожий на рычание голодного тигра, терзающего лань, время от времени срывался с его губ. Но прикосновения были нежными, ласковыми, по-другому он просто не мог прикасаться к любимой. И позже, в долгой, сумасшедшей пляске обоюдного вожделения, соединив тела, соединив губы, они восходили все выше и выше по ступеням наслаждения, каждая из которых была выше самой высокой ступени, на которую они ступали порознь. А когда почти одновременно шагнули на высшую ступень, сладкая молния пронзила трепещущие тела, унося их в звездную высь, а потом разноцветные лучи нежности спеленали влюбленных и бережно понесли снова к Земле.
