— Не обижайся на меня, но такое решение оправданно: пусть юные девушки надевают белую фату. Я уже три года как могу считаться старой девой.
В этот вечер он узнает Эдит такой, какой она ему еще никогда не раскрывалась, — женщиной, стремящейся покорить.
Наконец она вошла в бар.
Все сидящие там повернули головы в ее сторону. Разговоры стихли.
Жофруа, застыв от изумления, не смог даже подняться, чтобы пойти навстречу этой ослепительной женщине, остановившейся у двери с победной улыбкой на губах. Это была не Эдит — это была Ида! Да, это была Ида, которую он уже однажды видел точно в таком же наряде: накидка из легкого белого шелка на обнаженных плечах, платье из белой ткани, вышитое бисером, белые удлиненные перчатки, длинные волосы, уложенные на затылке, умело подчеркнутая линия чувственных губ, бронзового оттенка грим, контрастирующий с пепельным отблеском волос, — все это принадлежало Иде…
Казалось, между этими двумя представительницами семьи Килинг не было даже никакой разницы в годах. Эдит все пустила в ход, чтобы добиться внешнего сходства со своей матерью, и образ Иды, и без того преследовавший ее бывшего любовника, обрел новые, более явственные очертания.
Сопровождаемая множеством глаз, Эдит пересекла зал походкой королевы и, подойдя ко все еще неподвижному Жофруа, спросила:
— Ты доволен, любовь моя?
С дрожащих губ Жофруа не сорвалось ни звука. Эдит продолжала с улыбкой:
— Искательница приключений, которую ты видишь перед собой, так безобразна?
Наконец он проронил:
— Ты даже духи ее взяла…
— О ком ты говоришь?
— Об Иде.
— Могут же у нас с ней быть в чем-то сходные вкусы… Ты не находишь, что духи «Ночной полет» подходят нам обеим, раз уж мы влюблены в одного мужчину? Поскольку ты нас сравниваешь, то, может быть, наконец признаешься, кто из нас лучше — я или Ида?
— Ты, конечно…
— Вот твой самый удачный комплимент! Однако открою маленький секрет: я была уверена в моей окончательной победе. И ты об этом никогда не пожалеешь. Теперь моя очередь говорить комплименты — ты рожден для смокинга!
Слегка пригубив вино, она добавила:
— Мне просто хотелось узнать твои мысли, и они меня устраивают. А теперь давай уйдем отсюда — на нас слишком глазеют. Впрочем, этого мы и добивались.
Когда они покинули бар, ни один из находившихся там посетителей не сомневался, что был свидетелем редко встречающегося в реальной жизни чуда — идеальной пары.
В течение всего пути от отеля до театра Жофруа задумчиво молчал, а Эдит наслаждалась этим молчанием, празднуя в душе свой триумф.
Вопреки ее надеждам, он вовсе не был уверен, что так удавшаяся ей имитация Иды поможет ему избавиться от собственных воспоминаний о своем прошлом. Чем больше проходил его шок от сцены в баре, тем настойчивее и явственнее всплывал в памяти другой важный момент его жизни — день, когда он впервые встретил Иду на одном званом ужине.
Он редко ходил на светские приемы, поскольку находил их скучными, но на этот раз ему не удалось отказаться.
— Простите меня, — говорила ему утром по телефону хозяйка дома, устраивающая прием, — что обращаюсь к вам так поздно… Я понимаю, насколько это выглядит неприлично с моей стороны, но без вас будет просто катастрофа. Понимаете, нас получается тринадцать человек за столом, и притом в пятницу! Нам очень не хватает мужчины. Одна из приглашенных — вдова. Впрочем, вы должны были о ней слышать: Ида Килинг. Вам будет интересно с ней познакомиться. Мы с мужем рассчитываем на вас и ждем к девяти часам вечера…
Хотя Жофруа и не испытывал особого желания познакомиться с той, которую весь Париж давно прозвал «веселой вдовой», ему не удалось открутиться.
Никогда еще Жофруа не встречал такой притягательной женщины. Все было прекрасно в удивительно молодо выглядевшей Иде Килинг. Все — начиная от гордой стати и до милой непринужденности. На ней был тогда тот же наряд, что и на Эдит в этот вечер: платье из белой ткани, вышитое бисером, удлиненные перчатки, присобранные на затылке волосы, та же линия губ, тот же золотистый макияж… И когда Жофруа наклонился, чтобы поцеловать ее руку, он почувствовал пьянящий аромат «Ночного полета».
С этого момента столь нежеланный было ужин показался ему самым замечательным из всех, на которых когда-либо приходилось бывать. Весь вечер взгляд его был прикован к мадам Килинг, имя которой — Ида — сладкой мелодией звучало в его сердце. Совершенно безотчетно эта много видавшая в своей жизни женщина стала в первый же миг его мечтой… Теперь он думал только о ней.
Потребовалось долгих четыре года, чтобы он смог наконец понять (в день, когда Эдит точно так же внезапно вошла в его жизнь), что красавица Ида — не единственная, подходящая ему женщина на земле.
…Великолепное представление в «Ла Скала» не смогло его увлечь. Ни самые прекрасные оперные голоса в мире, ни редкостное звучание хора, ни великолепные декораций, ни виртуозная игра оркестра, ни сам зал, казалось, источавший музыку, — ничто в этом трехчасовом действе блеска и роскоши не затронуло его.
Когда занавес опустился, Эдит воскликнула с восторгом:
— Ты мне подарил, быть может, самую чистую радость в моей жизни! Я долгие годы мечтала послушать «Аиду» в этой чарующей обстановке, рядом с любимым мужчиной… Благодарю тебя, любовь моя.
Ему показалось, что он слышит Иду, часто повторявшую:
— Нам надо непременно однажды сходить в миланскую «Ла Скала».
А поскольку она, видимо, догадывалась, что подобная перспектива его вовсе не воодушевляла, всегда добавляла:
— Я хочу развить у тебя чувство прекрасного. Мужчина только тогда полноценен, когда испытывает дрожь перед красотой произведения искусства.
И вот в этот вечер он наконец в театре «Ла Скала», но не с прежней любовницей, стремившейся довершить его образование, а с молодой благодарной женой. Любопытная ситуация.
Выходя из театра, Эдит произнесла:
— Мне хотелось бы продлить этот удивительный вечер. Не пригласишь ли ты меня на ужин?
С трудом оторвавшись от своих мыслей, Жофруа спросил:
— А куда?
— Ну хотя бы в отель — в наш номер. И ни о чем не волнуйся: перед тем как спуститься в бар, я позвонила метрдотелю. Нас будет ждать накрытый столик с бутылкой старого вина и соответствующим освещением. Пойдем же.
Войдя в номер отеля, он испытал чувство продолжения фантасмагорической идиллии, начавшейся в баре с появлением «прекрасной незнакомки». Она была настоящей волшебницей, обладающей даром украшать каждый миг бытия. В атмосфере обволакивающей нежности он вконец забыл Иду и ощущал рядом только Эдит, говорившую ему:
— Во время нашей помолвки ты был изысканно-деликатным. Каждая девушка мечтает об этом. Теперь же мне хотелось бы менее целомудренного ухаживания, а такого, какое позволяют по отношению к девицам легкого поведения… Разве атмосфера этой ночи не располагает к безоглядной влюбленности?
Страсть, более сильная чем когда-либо, заговорила в нем. Женщина, которую он сжимал в своих объятиях, была не просто в его власти, она являлась воплощением самой непредсказуемости и новизны. Он понял — Эдит несла в себе зерно вечного обновления, не позволяющего любви превратиться в рутину.
Внезапно раздался грустный смех Эдит, заставивший его вздрогнуть. Сдавленным голосом она произнесла:
— Жофруа, все настолько прекрасно, что я боюсь, как бы это быстро не закончилось.
И она неожиданно разрыдалась.
Впервые он видел ее в слезах.
— Дорогая, — пылко повторял он, безуспешно пытаясь успокоить ее, — что с тобой? Нет никаких причин волноваться за наше будущее — оно в наших руках. У нас есть все, чтобы быть счастливыми. Мы любим друг друга как никто другой. Конечно, этот день в Милане был утомительным, и твои нервы сдали.
Нежно взяв на руки, он отнес Эдит в комнату и, осторожно опустив на кровать, стал вытирать слезы.
— Ты очень милый, — прошептала она, понемногу успокаиваясь. — Беда всех женщин в том, что ими движет инстинкт. Мы раньше вас чувствуем приближающуюся беду. У меня страшное предчувствие. Оно меня преследует уже несколько дней и особенно неотвязно — с нынешнего утра. Поэтому мне захотелось остаться в Милане и пойти в театр: надо было забыться, окунувшись в мелкие заботы. А теперь весь ужас вновь со мной: представление подходит к концу, скоро упадет занавес, положив конец этому чудесному вечеру… Будет ли у нас возможность пережить подобное еще раз? Как здорово, что этот вечер у нас был!
— Ты с ума сошла, Эдит! Отдохни как следует — и все вновь станет прекрасным. Обещаю тебе, мы никогда больше не пойдем слушать эту оперу! Похоже, музыка Верди наводит на тебя меланхолию.
— Должно быть, ты прав: пусть во всем будет виновата «Аида». Ведь всегда нужен стрелочник. Хотя если голоса и оркестр были удивительно гармоничны, то ведь наши сердца бились не в унисон. Ты на протяжении всего спектакля думал о моей матери, я в этом уверена. Я же…
