Вошедший Али Ага доложил, что кучер отправился на вокзал и что хозяин вернулся из дворца и ожидает мать и жену. Гюльбахар-ханым тотчас же направилась к двери в центральную гостиную. С высоко поднятой головой, свекровь неслась гигантскими шагами, и, чтобы ее догнать, Лейле пришлось поторопиться.
Селим стоял перед окном в сад. Вдали на солнце поблескивал Босфор, а лесистые холмы Азийского берега вспыхивали осенними красками. Сын поклонился матери, поцеловал ей руку и приложил к своему лбу в красивом жесте приветствия.
— У меня для вас плохая новость, — произнес он важным тоном.
— Боже Всемогущий, с Ахметом случилось несчастье! — воскликнула Гюльбахар-ханым, закатив глаза, и грациозно упала в обморок к ногам сына.
— Да что это с ней? — Селима взбесила выходка матери.
— Сегодня утром исчез Ахмет, — объяснила Лейла, помогая мужу перенести мать на стул у стены. — Возможно, он отправился посмотреть на корабли. Мы не можем его найти.
Селим отошел от матери. Лейла похлопывала свекровь по щекам.
— Какой-то проклятый день, — прорычал секретарь.
Но когда мать быстро пришла в себя, мужчина несколько успокоился.
— Так о чем ты хотел сказать? — спросила Лейла.
Его плечи опустились, как у ребенка, которого уличили в ошибке.
— Дом реквизировал один французский офицер. Некий капитан Луи Гардель. У нас сутки, чтобы переехать.
Пронзительный крик Гюльбахар-ханым отозвался во всем доме, достигнув ушей ее подруг, спокойно ожидавших завтрак.
Теперь, когда мать вернулась в свои покои, можно было не контролировать выражение лица и Селим снова надел мрачную непроницаемую маску. Лейла молчала. За почти десятилетнее замужество она научилась уступать ему во время обсуждения деликатных тем, приспосабливаясь к его настроению во избежание конфликта. Однако сейчас женщина была очень взволнована, и ей приходилось совершать над собой невероятные усилия, чтобы казаться послушной. «Мой сын — не идиот, он найдет дорогу, я вытворял то же самое, когда был в его возрасте», — проворчал чуть ранее Селим. Это безразличие ее ранило. Лейла сердилась на супруга за то, что он не пошел искать мальчика. По мнению мужа, сам факт, что в поисках Ахмета дом покинет глава семьи, приобретет символическое значение, поскольку такое поведение последнего неэффективно. Звучало это странно и путано, но Лейла не сомневалась в любви Селима к сыну, ведь супруг был не из тех, кто действует поспешно. Обычно он поступал обдуманно и взвешенно, он не любил неожиданностей. Отсюда и его недовольство присутствием оккупационных войск в городе. Словом, иногда пассивность похожа на беспомощность. Лейла принялась упрашивать супруга начать поиски Ахмета на вокзале.
— Мы должны устроиться в йали, — вдруг произнес Селим.
— Там недостаточно места, чтобы всех разместить, и там слишком сыро, чтобы зимовать, — возразила она.
Ей принадлежал родительский деревянный дом на азиатском берегу. Стены йали хранили самые счастливые воспоминания женщины. После внезапного исчезновения родителей Лейла и Орхан унаследовали этот дом, но хозяйкой считалась именно она. Каждую весну с началом цветения иудиных деревьев она переезжала в этот дом, где жила до октября, когда начинались холодные ветра и сильные дожди.
— В любом случае часть прислуги будет обслуживать французов, — продолжил Селим. — Али Ага останется здесь, чтобы следить за домом. Мы вынуждены все оставить, — добавил он, глядя на изящные буквы суры из Корана, выведенные золотом на стене.
Они находились в просторной гостиной с золотой лепкой в виде листвы. В этой комнате принимали иностранных гостей, она разделяла два крыла дома. Одна дверь выходила в селямлик[15], другая — в женскую часть, куда мог входить лишь Селим. Многие семьи не придерживались старого разделения дома, но он соблюдал правило. К тому же это был вежливый способ уберечь себя от назойливого присутствия матери.
Селим хмурился, вспоминая вопль Гюльбахар-ханым. «Это осквернение!» — воскликнула она, после чего заявила, что покинет этот дом, лишь когда ее душа отойдет к Аллаху Милосердному. И речи быть не может, чтобы оставить дом неверным. Селим знал, что мать способна на любой скандал. Как отреагируют на это оккупационные власти? Могут ли арестовать женщину за неповиновение? От одной только этой мысли секретаря прошиб холодный пот. Семья не сможет оправиться от такого бесчестия.
— Действительно нет другого выхода? — нежным голоском спросила Лейла. — Ты встречался с этим офицером? Возможно, это благоразумный человек…
— Оккупанты не бывают благоразумными, — грубо прервал он жену.
— Но ты все же ценишь французов. Ты знаешь их манеру мышления. И потом, ты — секретарь падишаха, — настаивала она. — Почему не попросить этого майора Гарделя устроиться где-нибудь в другом месте? Ты можешь быть очень убедителен, если захочешь.
Лейла терпеливо наблюдала за игрой эмоций на лице Селима. Часто она склоняла супруга на свою сторону, аккуратно направляя его и скрывая эту игру под маской смирения.
— Я не наделен магической силой! Я не могу повлиять на оккупантов. Все, что я знаю, — город разделен на секторы и этот квартал передан французам. Надеюсь, что мы не пожалеем об этом.
— А йали?
— Азиатский берег под контролем итальянцев. Но я не переживаю по этому поводу. Итальянцы злятся на то, как с ними обращаются после окончания войны. Их британские союзники пообещали территории, которые итальянцам никогда не получить. Поэтому они ведут себя не слишком смело, что нам только на руку.
Скрепя сердце Лейла представила себе отъезд. Они возьмут матрасы и постельное белье. Украшения, безусловно, а еще зимнюю одежду. Любимую фарфоровую куклу Перихан. Некоторые кухонные принадлежности. Запас продуктов на первое время. Но сложнее всего не организовать процесс, а сохранить душевное спокойствие. «А мои книги?» — внезапно вспомнила она. Ей придется оставить библиотеку, ее единственную отраду. Но если дети будут веселы и здоровы, то она будет счастлива в любом месте.
В душах жителей Стамбула живы были отголоски завываний степного ветра и звука лошадиных копыт и искры костров стойбищ их предков — осман. Потомки кочевников не из тех, кто боится переписать свою жизнь заново. Анатолийский крестьянин никогда не был глубоко привязан к своему клочку земли, как и османский чиновник, привыкший путешествовать по всей империи, не тосковал по стенам своих временных обиталищ. В Стамбуле было мало домов, которые служили нескольким поколениям. Ей и самой однажды уже пришлось покинуть родной очаг.
В тот вечер тревожный крик ночного сторожа внезапно разбудил семью Лейлы. Ее родители собрали кое-какие вещи, мать подхватила на руки маленького Орхана. На улице стоял едкий запах гари, было трудно дышать. Под черным куполом неба плясали искры, над улицей возвышались пылающие факелы кипарисов. Жители спасались на переполненных повозках среди криков и лошадиного ржания. Отец до боли сжимал ее руку. Они, спотыкаясь, спускались с холма. Жители Стамбула приходили в отчаяние от частых пожаров, огненная стихия уничтожала целые кварталы. Деревянные дома, плотно стоящие друг к другу, представляли идеальные условия для распространения огня. Погорельцы находили временное пристанище в мечетях, у родственников или друзей. Но первый шок проходил, и не оставалось ничего иного, как смело принять свою участь. Той злополучной ночью семья Лейлы потеряла все в считаные часы. А через полгода отец купил йали.
— Мать этого не вынесет, — жаловался Селим, шагая взад-вперед.
— Да нет же, она намного сильнее, чем ты думаешь!
Закон ислама обязывал сына заботиться о матери. Лейла чтила свекровь, сожалея лишь о том, что Гюльбахар не из тех неприметных пожилых дам, которые интересуются сладостями и заботятся о внуках. Характер Гюльбахар-ханым позволял ей, не покидая поместья, управлять многим в Высокой Порте. И иногда казалось, что ей лет сто. Она занимала высокое положение, ее обязательно приветствовали высокие гости, с ней согласовывали многие вопросы… Никто до сегодняшнего дня не осмелился бы даже представить, что что-то изменится.
— Он будет жить один или с семьей? — поинтересовалась Лейла, с непроницаемым лицом поглаживая желтый шелк туники.
— Откуда мне знать? Я же не роюсь в бумагах французского управления!
— Кажется, я слышала, что офицеры приезжают вместе с женами и детьми.
Мусульманские женщины далеко не последними узнавали свежие новости. Посещая друг друга, встречаясь в хаммаме, слушая сплетни старых нянек, торговок и цыганок, они были в курсе городских событий. Эти скромницы были очень гостеприимны, а порой попадали в любовные истории, романтические и недозволенные. Наслушавшиеся разнообразных сплетен домохозяйки умудрялись манипулировать супругами или сыновьями, подталкивая их к желаемому решению. Подпитываемая вековой конспирацией загадочная власть восточных женщин касалась самых разных сторон жизни и была очень эффективной.
