— Я не уполномочен вести этот разговор.
— У Гурина что, сегодня день рождения? — Мара пыталась выглядеть уверенной и сохранить остатки недавней радости. Задавая вопрос, она знала, что получит отрицательный ответ, но молчать больше не было сил.
— Нет. День рождения у него в феврале, — спокойно ответил Максим, помогая ей выйти из машины. — Хотя, наверное, можно сказать и так.
— А он-то здесь?
— Да.
— Сколько загадок! Объясни, пожалуйста, что это за тусовка? Я имею право знать!
— Мара, замолчи. Просто иди рядом. — Максим впервые позволил себе так обращаться с Марой. Потом он будто невзначай придержал ее за руку и повел к высокому крыльцу дома. На ходу он отвечал на скупые приветствия тех, кто соизволил обратить на него внимание. Было очевидно, что многие не хотят встречаться с ним и его спутницей взглядом. Мара решила, что не стоит больше задавать вопросов. Она приберегла их для Эрнеста Павловича и послушно шла за Максимом, едва переставляя ватные от напряжения ноги.
Изнывая от жары, незнакомые представительные мужчины смотрели словно сквозь Мару, будто она была пустым местом. Но сейчас она была даже рада тому, что ей не оказывают никакого внимания. Насупленные брови придавали ее лицу непривычно суровое выражение, что не вязалось с ее общей хрупкостью, легкостью. Мара не могла дождаться встречи с Гуриным. Ожидание тяготило ее, но лишь до того момента, как она вошла в просторный холл.
Окружающая неброская красота поразила ее. Это был маленький дворец, ступать по мягким коврам которого было наслаждением. Все время посматривая на Максима, Мара то и дело примечала очередное интересное дизайнерское решение. Она ловила себя на том, что даже при наличии возможностей ей и в голову не могло прийти столько необычных моментов, способных превратить интерьер в произведение искусства. Потрясение Мары было настолько ощутимым, что она даже позабыла обо всех тревогах, которые поселились в ее душе за то время, что она ехала сюда. Она придумала очередную игру, в которой ей предлагалось выступать в роли покупательницы этого роскошного дома. Мара усмехнулась, обводя взглядом окружающее великолепие и наполняясь надуманной гордостью от сознания предстоящего обладания. Мысленно она слушала рассказ агента по продаже недвижимости обо всех преимуществах и конструкторских решениях дома, о необычной планировке. Она была готова высказать одно из возникших «замечаний»: мало цветов. Действительно, создавалось впечатление, что никто не продумал такую важную деталь, придающую интерьеру законченный вид, уют. Мара так увлеклась, что лишь голос Эрнеста Павловича, раздавшийся неподалеку, вернул ее в действительность. Словно стряхнув с себя наваждение, она осторожно посмотрела на Максима. Слава богу, он не заметил полета ее фантазии. Быстро придя в себя, Мара широко улыбнулась. Незачем придумывать несуществующие приключения, когда их хватает наяву. Мара сказала себе, что она здесь вовсе не для того, чтобы прятать свои страхи за придуманные события. Она оказалась в доме, о существовании которого не предполагала, только благодаря стечению обстоятельств. Каких? Кажется, это сейчас самое важное, определяющее, дающее ответы на все вопросы. Их она и собиралась задать Гурину.
— Эрнест Павлович!
Он вышел из комнаты, находящейся непосредственно у начала винтообразной лестницы, ведущей на второй этаж. Мара помахала свободной от слишком крепкого рукопожатия Максима рукой. Но Гурин посмотрел на нее тем же взглядом, что и все эти незнакомые мужчины, которых она встретила во дворе, в доме. Она поняла, что он словно не видит ее, погруженный в свои мысли. Продолжая на ходу быстро говорить, он шел в сопровождении двух спутников. Один из них был примерно его возраста, другой — намного моложе. Мара не имела возможности рассмотреть их лица, но значительная разница в возрасте была очевидна. Тот, что моложе, легко преодолевал ступени, а второй едва поспевал за стремительно поднимающимся на второй этаж Гуриным. Вскоре все они исчезли за одной из дверей. Ничего не понимая, ища помощи, Мара повернулась к Максиму:
— Что происходит?
— Иди за мной, — Максим провел ее через просторный холл к той же лестнице, по которой только что поднялся Эрнест Павлович. Наконец разжав стальное рукопожатие, Максим кивнул головой: — Нам наверх.
— Хорошо. — Мара понимала, что происходит что-то из ряда вон выходящее, если Гурин так странно ведет себя, если здесь суетится столько важных, представительных мужчин и у всех такие озабоченные лица.
Максим остановился у двери, которая минуту-другую назад бесшумно закрылась за Гуриным и его спутниками.
— Они явно не хотят, чтобы им мешали, — заметила Мара. — Ты не боишься, что, постучав, мы навлечем на себя гнев?
— Есть еще вариант, — пожал плечами Максим. — Мы можем стоять здесь до тех пор, пока они не соизволят выйти.
— Я сойду с ума от нетерпения, — поглядывая вниз, произнесла Мара. Она взялась за гладкие перила, крепко сжала пальцы.
— Это не входит в нашу программу.
— А что входит? — Мара резко повернулась к нему. — У меня был такой замечательный день, и теперь все портит эта невероятная конспирация и загадочность.
— Мара, сегодня действительно особенный день. — Максим старался быть предельно вежливым, чтобы никоим образом не обидеть свою спутницу. — И не только потому, что ты стала студенткой.
— А почему еще, интересно? — достаточно громко спросила Мара. — Именно это я и хочу узнать, но все словно сговорились и делают вид, что меня нет! Я есть! И я хочу знать, что происходит?!
В этот момент дверь распахнулась. На пороге стоял Эрнест Павлович. Только сейчас Мара заметила неестественную бледность его лица. За ним стоял один из его спутников, тот, что постарше, с багровым лицом. Весь его вид говорил о том, что он не просто рассержен — он взбешен. Мара непроизвольно сделала шаг назад, натолкнувшись на стоящего за ней Максима. Она боялась, что гнев незнакомца, причины которого она не знала, может обрушиться на нее. Лучше было не стоять у него на пути. Но мужчина был настолько погружен в собственные переживания, что не замечал никого и ничего вокруг. Он был одним из тех, для кого Мары не существовало. Главное, что, по-видимому, занимало его, это разговор с Гуриным. Но Эрнест Павлович явно не хотел продолжать. Это он резко распахнул дверь комнаты, вышел на площадку перед лестницей, давая понять, что дальше продолжать бессмысленно. Однако его собеседник никак не мог остановиться. Он продолжал эмоционально высказываться. Его не остановило даже то, что Гурин повернулся к нему спиной и, закуривая, словно перестал реагировать на его громкую речь. Он глубоко затянулся и, выпуская дым, постарался улыбнуться. Мара поняла, что эта улыбку предназначалась ей, но не могла заставить себя улыбнуться в ответ. Недовольное рычание собеседника Гурина вызывало единственное желание — заткнуть уши, присесть, закрыть глаза и дождаться, пока он наконец замолчит. Мара не выносила крика. Быть может, это было одно из неприятных воспоминаний, связанных с матерью. Катерина обычно не стеснялась в выражениях и громогласно возвещала миру о том, как она относится к своей дочери, как она «любит» ее. Поэтому громкая речь незнакомого мужчины вызывала у Мары подспудное желание заставить его замолчать. Она так разнервничалась, что не вслушивалась в смысл произносимого, но вдруг она словно включилась и явственно услышала:
— Ты еще пожалеешь об этих паразитах, которых ты пригрел у себя. Зачем? Зачем тебе это нужно, Эрик? — По тому, как он обращался к Гурину, было ясно, что отношения между ними сложились давно. Мужчина потрясал кулаками. Все это выглядело несколько театрально, но не оставляло сомнений в искренности. Казалось, только тот, кому предназначались эти слова, оставался к ним безучастным. — Одумайся, ты приближаешь к себе незнакомых людей, ты открываешь им свою душу, а потом не будешь знать, откуда ждать подвоха! Ты так серьезно относился к своему окружению. Почему же сейчас ты позволяешь себе такие вольности? Я ведь не смогу тебя защитить!
— Оставь. — Гурин выпустил густое серое облако дыма. — Этот мальчик, а не ты и твои орлы, сегодня спас мне жизнь. Ты считаешь, я должен просто сказать ему спасибо или завалить деньгами? Это, по-твоему, правильно?
— Эрик, ты можешь сделать и то, и другое, но объявлять его чуть не своим сыном — это абсурд! Сначала ты берешь под свою опеку какую-то официанточку, а теперь…
— Ты уволен, Игорь Иванович, — сухо и жестко прервал его Гурин. Он вновь повернулся к собеседнику и, прямо глядя ему в глаза, повторил: — Ты уволен. Я больше не доверяю тебе свою жизнь.
— Ты не можешь так со мной поступить! — подавленно прошептал тот, кто еще несколько мгновений назад был громогласным и таким убедительным. — Я был с тобой с самого начала, я был твоей тенью… Ты не можешь все забыть из-за одной оплошности.
