Мистраль настоял на том, чтобы они наняли слуг, и Тедди выбрала молодую супружескую пару за то, что их любовь буквально бросалась в глаза. Тедди не противоречила Мистралю. Она даже позволила ему каждый месяц сопровождать ее к врачу, хотя никогда в жизни не чувствовала себя такой здоровой. Она любовалась своим отражением в зеркале, чего никогда не делала в гримерных при мастерских лучших фотографов мира. Она жаловалась только на то, что засыпала над вечерней рюмочкой, и Мистралю приходилось относить ее в постель.
По утрам они отправлялись на долгие прогулки, а во второй половине дня Тедди по-прежнему позировала. Никогда ничто так не захватывало Мистраля, как ее наливающееся тело. Его живопись всегда оставалась простой и понятной, в ней не существовало загадок и тайн, хотя он упивался рапсодией формы и цвета. Но теперь, когда он писал беременную Тедди, Мистраль принялся искать что-то новое, проникая дальше поверхности. Материнство как предмет живописи никогда не интересовало его раньше. Когда Кейт ждала ребенка, его отталкивал ее живот, растущий как будто отдельно от ее хрупкого тела, — оранжерея для одного-единственного плода. Лицо Кейт в то время побледнело, утратило свои краски и энергию. И хотя она никогда ни на что не жаловалась, Мистраль не испытывал к будущему младенцу никаких чувств, кроме досады.
Но Тедди расцвела. Ее груди, некогда маленькие, налились и казались огромными, бесстыдно вызывающими. Синие вены явственно проступили сквозь белую тонкую кожу, соски еще больше порозовели. Ее тело было чудом красоты, и в нем Мистраль чувствовал такую силу природы, какой не бывало ни в одном пейзаже. Ни гроза, ни небо, ни ночь, полная звезд, ни спелые фрукты, ни гроздья винограда никогда так не волновали его. Художник мог каждый день рисовать ее все время меняющийся живот. Законченных полотен в его студии становилось все больше и больше. Впервые после того, как он писал Маги, Мистраль работал так плодотворно.
В середине июня у Тедди начались схватки. Мистраль отвез ее в ближайшую больницу, и по старинной традиции Прованса ему разрешили присутствовать при родах. Тедди цеплялась за его руку, но ребенок родился через шесть часов, и ей не пришлось слишком страдать. Врачу пришлось несколько раз шлепнуть появившегося на свет младенца, чтобы он заплакал. Сестра быстро завернула новорожденного в розовую пеленку и передала Мистралю.
— Это девочка, месье, — с гордостью сообщила она, словно сама родила ее. Мистраль зачарованно смотрел на крохотный сверток. Красное личико, крохотный ротик, из которого вырывались сердитые крики, огненные волосы, и все это завернуто в розовую ткань. Он пристально изучал свою дочь, что-то ворча себе под нос.
— Господи, дорогая, ты родила маленькую дикую зверушку. А какие краски! Им позавидовали бы фовисты[1]! Давай назовем ее Фов… Тебе нравится это имя?
Тедди кивнула в знак согласия, но сестра запротестовала.
— Месье Мистраль, это не христианское имя. Разве вы не хотите назвать девочку, как принято?
— Черта с два! Никаких христианских имен! Фов — дочь художника!
— Мама, — захныкала Надин, — Арлетта сказала, что у меня теперь есть сестренка. А я сказала, что она врет. Не буду больше играть с ней. Она противная, я ее ненавижу.
— Почему Арлетта так сказала? Вспомни, Надин, постарайся.
— Она сказала, что ее мама услышала об этом от своей сестры, которая работает в больнице в Авиньоне.
— Когда Арлетта тебе об этом сказала?
— Сегодня в Фелисе, когда я ездила с месье Полиссоном на почту забрать посылку. Арлетта всем рассказала.
— Она солгала, Надин. У тебя нет никакой сестры и никогда не будет. Но у твоего отца родился незаконный ребенок. Таких называют ублюдками, и ты скажешь об этом Арлетте, когда ей захочется снова распустить свой длинный язык.
Глаза у Надин стали совсем круглыми, она обеими руками пригладила свои кудряшки. Девочка отлично знала это слово, да и какой семилетний ребенок в Фелисе его не Слышал? Дети прислушивались к разговорам взрослых с того самого момента, как родители сажали их к себе на колени во время еды.
— Я не понимаю, мама.
— Вспомни, когда отец уехал от нас. Сейчас он живет не с нами, а с плохой женщиной, а теперь эта женщина родила ребенка. Этот ребенок и есть ублюдок.
— А когда папа вернется?
— Тебе отлично известно, что у меня нет ответа на этот вопрос, но если ты будешь терпеливой, то твой отец рано или поздно появится.
— Он привезет с собой эту плохую женщину?
— Ты говоришь глупости, Надин.
— А ублюдка он привезет? — ревниво поинтересовалась девочка, используя слово только потому, что его уже произнесла мать.
Окружающие так баловали ее после отъезда отца, что Надин о нем почти не вспоминала. Мистраль всегда видел ее насквозь, и она его боялась. А теперь никто больше не критиковал ее плохие манеры за столом. Но у многих ее одноклассников были младшие братья или сестры, и с их слов Надин знала, что после рождения малыша старшим детям приходилось потесниться и уступить свое место в сердцах родителей младенцу.
— Разумеется, нет! Надин, прекрати нести чепуху!
Кейт вскочила и выбежала из комнаты, даже не подумав утешить захныкавшую дочь. Она бросилась к себе в спальню, заперла дверь, уселась в любимое кресло и уставилась прямо перед собой. Со дня на день Кейт ждала эту новость, но ей и в голову не приходило, что она услышит ее от собственной дочери.
Мистраль сообщил ей о беременности этой девицы Люнель месяцев шесть назад. Кейт даже согласилась встретиться с его адвокатом и изложила свою позицию. Ее муж сбился с пути истинного, он во власти иллюзий, это временное помешательство, от которого страдают миллионы мужчин в его возрасте. Она на развод не согласна.
Но Мистраль не смирился. Он продолжал посылать ей длинные, бессвязные письма, уверяя ее, что она ничего не потеряет, если даст ему развод. Ведь он все равно никогда не вернется к ней.
Ничего не потеряет? Кейт готова была расхохотаться ему в лицо. Она, мадам Жюльен Мистраль, пользовалась глубочайшим уважением в мире искусства, ее власть над самим Мистралем стала легендой. Ее умоляли о помощи кураторы музеев. Она могла создать имя любой галерее, позволив выставить работы Мистраля. Только она могла разрешить — а могла и не разрешить — печатать репродукции его картин. Лишь Кейт решала, кто из журналистов или студентов сможет пообщаться с гениальным Мистралем. Она столько лет вела его дела. И он говорит, что ей нечего терять?
А если бы она не привела тогда Авигдора взглянуть на работы Мистраля? С той ненавистью, которую Жюльен питал к дилерам, он бы так и не дождался первой выставки, а значит, и всего, что за ней последовало. Скольких художников давно похоронили к тому моменту, когда их работы заметили и оценили? Именно Кейт дала Мистралю шанс, и именно на ее деньги была куплена эта ферма. Только благодаря ее труду Мистраль мог свободно работать последние двадцать пять лет, не задумываясь ни о чем. О нет, Кейт не намерена все бросить и позволить молоденькой шлюшке, бывшей манекенщице, занять ее место. Мистраль обязан ей всем, всей своей жизнью.
Кейт скрипнула зубами от ярости, встала и принялась ходить от окна к окну. Как Мистралю только в голову пришло, что капля его спермы, попавшая в тело этой суки Люнель, заставит ее оставить все, чего она добилась собственным трудом? Как же плохо он ее на самом деле знает. Ничто другое не заставило бы ее так держаться за свои права, как рождение этого ублюдка. Жюльен в письмах предлагал ей все: ферму, все картины, деньги на счетах в банках, словно вопрос был только в том, чтобы дать ей достойные отступные. Он ничего не понимает. Она и только она мадам Жюльен Мистраль. И ничто не сможет этого изменить.
Кейт пригладила волосы и отперла дверь. Она плохо поговорила с Надин. Если девочка повторит ее слова, все станет только хуже. Скандал и без того дал жителям деревни славную пищу для разговоров и стал для них очередным развлечением. Они жили только ради того, чтобы обсуждать соседей, а о тех, кто по-настоящему «своим» не был, сплетничали с особым наслаждением, отличаясь отменным острословием.
Кейт нашла Надин на кухне. Она увела девочку в спальню и там усадила к себе на колени.
— Надин, дорогая моя, забудь все, что я тебе говорила. Мама вела себя глупо. Иногда взрослые тоже делают глупости, как и дети. Я не хочу, чтобы ты говорила хотя бы слово Арлетте, если она спросит тебя о папе или обо мне. Все скоро наладится. Папа вернется к нам, но с посторонними об этом говорить не стоит. Они все перепутают, и потом, наши дела их не касаются. И знаешь, я не хочу, чтобы ты сейчас ездила в Фелис…
— Но, мама, занятия в школе заканчиваются только в конце июня.
— Я помню, детка. Я поговорю с твоей учительницей, и она все поймет. Ты так хорошо учишься, что это не имеет значения. Мы проведем время вместе. Будем путешествовать на большой мамочкиной машине, ты будешь обедать со мной в ресторанах, увидишь много нового. Каждый день я буду покупать тебе особенный, неожиданный подарок, что-нибудь невероятно хорошенькое. Разве нам не будет весело?
