Директор уже ждал его. По поведению своего собеседника Жофруа понял, что состояние Эдит не улучшилось.
— Она у себя? — спросил он.
— Нет. Мадам Дюкесн нетранспортабельна.
Подошел какой-то человек и представился:
— Альдо Минелли — комиссар полиции. Я веду это расследование.
— Какое расследование?
— То, которое проводится в случае внезапной смерти.
Только тут Жофруа с ужасом понял, что оправдались его самые худшие предположения: Эдит не было больше в живых.
Он покачнулся, собеседникам пришлось его поддержать. Полицейский добавил более мягко:
— Мы понимаем, месье, ваши чувства… Извините, что я объявил вам эту печальную весть слишком прямолинейно. Я подумал — в отличие от господина директора, не решившегося рассказать все по телефону, — что предпочтительнее поставить вас сразу же перед свершившимся фактом.
Директор отеля, сделав какое-то указание официанту, сказал:
— Позвольте, месье, выразить вам от имени всего персонала «Виллы Сербеллони» самые искренние соболезнования. Пройдите в мой кабинет — вы можете там посидеть.
Подошел официант со стаканом на подносе.
— Выпейте это, месье, — произнес директор. — Вам сейчас необходимо расслабиться.
Жофруа послушно взял стакан, выпил виски и позволил увести себя в кабинет, где бессильно упал в кресло. Комиссар полиции и директор молчали. Лицо молодого человека выражало бесконечную боль, несравненно более сильную, чем шумный приступ отчаяния. Его неподвижный взгляд, казалось, застыл в немом созерцании другого, уже подернутого небытием лица.
Внезапно Жофруа встрепенулся.
— Что мы здесь делаем? Чего мы ждем? Я хочу ее увидеть. Где она?
— Я вас ждал, — ответил комиссар, — именно для того, чтобы сопроводить в морг.
— В морг?
— Тело мадам Дюкесн было доставлено туда после несчастного случая…
Эти слова отозвались странным эхом в его взбудораженном сознании. Еще во время возвращения в нем зрела уверенность, что произойдет «несчастный случай», что беда случится в Милане и при содействии Иды. Окончательно обескураженный, он наконец задал вопрос, который должен был задать в самом начале:
— Что все-таки произошло?
— Мадам Дюкесн вчера около четырех часов дня утонула. Труп был обнаружен лишь в девять часов вечера. Судебно-медицинский эксперт, прибывший из Милана, заключил, что тело пробыло в воде более четырех часов. Закон требует, чтобы члены семьи, или, за их отсутствием, близкие друзья провели опознание. Мы понимаем, насколько эта формальность будет тягостной для вас, месье, но только вы сможете ее выполнить, будучи единственным близким родственником погибшей, находящимся в Италии. Просматривая заполненные вами месяц назад листки прибытия, мы обнаружили, что мадам Дюкесн, урожденная Килинг, является гражданкой США!
— Да, несмотря на наш брак, она решила сохранить прежнее гражданство.
— Не зная, где вас искать, мы сочли необходимым поставить в известность консульство США в Милане. Утром сюда наведался вице-консул. Узнав, что вы будете во второй половине дня, он уехал, оставив визитную карточку на случай, если вам будет нужна помощь.
Жофруа машинально взял визитку, скользнул взглядом по какому-то имени, сунул в карман. Ему все было безразлично. Только один вопрос терзал его измученное сознание: «Как Эдит могла утонуть? Она ведь плавала как заправская спортсменка…» Он отчетливо вспомнил ее великолепный прыжок с верхней площадки бассейна «Расинг». Прыжок, вызвавший всеобщее восхищение.
— Вы уверены, что она утонула? — тихо спросил он.
Поколебавшись, комиссар ответил:
— Мы задавали себе такой же вопрос, месье, но, кажется, никаких сомнений в этом нет: когда это произошло, мадам Дюкесн была одна в лодке.
— В лодке?
— Да… В той, которую вы неоднократно брали напрокат для прогулок по озеру. Работник лодочной станции рассказал, что мадам Килинг, показав на голубую лодку, сказала: «Дайте мне эту посудину. Я хочу только ее». Затем она медленно отдалилась от берега.
— В котором часу это было?
— Около четырех часов дня… Затем прошло часа три, а она все не возвращалась. Тогда работник начал беспокоиться. Он поставил в известность карабинера, дежурившего в районе порта, уточнив, что в другие дни эта дама каталась на лодке в сопровождении одного и того же господина, видимо, мужа, а на этот раз почему-то была одна. Карабинер поднял по тревоге полицейский спасательный катер. Часов в восемь вечера лодку обнаружили далеко от берега, но мадам Дюкесн в ней не было…
У Жофруа не хватало сил задавать вопросы. Он слушал с отрешенным видом невозмутимый голос комиссара:
— В лодке нашли только дамскую сумочку. Это и позволило полиции установить личность исчезнувшей. Более часа катер продолжал поиски вашей жены, надеясь обнаружить ее среди купающихся. Вскоре это предположение пришлось оставить, поскольку в лодке не было ее одежды. Оставалась одна-единственная версия — мадам Дюкесн случайно упала в воду.
— Даже если так оно и случилось, — заметил Жофруа слабым голосом, — Эдит была отменной пловчихой. Она, несомненно, смогла бы подняться в лодку.
— Это не так легко, как вы думаете, месье. К тому же под воздействием холодной воды у нее могли начаться судороги.
— Она была в хорошей физической форме.
— Если вы отбрасываете подобные предположения, то остается лишь одно… Мне трудно предположить… Разве что вы сами признаетесь… Не было ли у вашей жены приступов неврастении?
— У Эдит? Да она была самой жизнерадостной женщиной из всех, кого я знаю.
— Может быть, это нескромно с моей стороны, но я хотел бы услышать ваш искренний ответ на такой вопрос: где и когда вы видели вашу жену в последний раз?
— Вчера в шесть часов утра около отеля «Дуомо» в Милане. Я довез ее до входа в отель и тут же уехал, как мы и договаривались, чтобы не устраивать сцен прощания и не терять время. Тем более что разлука должна была быть короткой — всего двое суток. Предполагалось, что либо она приедет ко мне в Биарриц, либо я вскоре вернусь в Милан.
— Это внезапное расставание было следствием какой-то ссоры между вами?
— У нас никогда не было ссор. Мы любили друг друга и поженились всего несколько недель назад. Поэтому даже такая короткая разлука представлялась нам мучительной.
— Могу ли я узнать, почему в таком случае мадам Дюкесн не поехала с вами в Биарриц?
— По двум причинам. Во-первых, ей не хотелось встречаться там со своей родственницей, к которой я ехал. Во-вторых, она неважно себя чувствовала. В ее положении такая утомительная поездка была нежелательна. Приехала в Милан она лишь с одной целью — проконсультироваться здесь у гинеколога по поводу своей беременности.
— Вам известна фамилия или адрес врача?
— К сожалению, нет. Эдит собиралась обратиться за информацией в администрацию отеля.
Сделав какие-то пометки в записной книжке, комиссар продолжал:
— Очень важно узнать, к какому врачу обращалась мадам Дюкесн. Вполне возможно, что дальнейшие ее поступки каким-то образом связаны с поставленным ей диагнозом.
— Это неправда! — вскричал Жофруа. — Я запрещаю вам высказывать подобные предположения насчет моей жены. У нее не было никаких причин покушаться на собственную жизнь!
— Вы меня не так поняли, месье Дюкесн. Я выдвинул эту версию как возможную, поскольку вы отбросили вероятность внезапного недомогания. Хотя именно первая причина представляется мне единственно достоверной. Заключение судебно-медицинского эксперта однозначно — смерть наступила почти мгновенно… Легкие вашей жены были заполнены водой; это заставляет предположить, что мадам Дюкесн не имела сил бороться.
— Как это ужасно… — потерянно пробормотал Жофруа.
— Это менее мучительно, чем медленная смерть от удушья, месье.
Жофруа уже ничего не слышал. «Вопреки предположениям этого полицейского, — лихорадочно думал он, — диагноз гинеколога никак не мог спровоцировать у Эдит нервный срыв. Если он подтвердил беременность — радость Эдит была неимоверной. На случай же отрицательного результата его жена была достаточно уравновешенной, чтобы понимать, что у нее предостаточно времени, чтобы родить ребенка. Сильный эмоциональный шок, способный породить страшную мысль о самоубийстве, могло вызвать только внезапное заключение, что она больна какой-то ужасной, неизлечимой болезнью. Это было маловероятно: и раньше, и во время их медового месяца Эдит всегда выглядела цветущей, здоровой женщиной. Наконец, ни один врач не позволил бы себе откровений, способных трагическим образом повлиять на психическое состояние пациента. Нет! Это не могло быть самоубийством!»
Полицейский, видимо, был прав, ограничиваясь версией неожиданного недомогания. К тому же не было ли оно прямым следствием ее беременности? Тогда косвенным виновником этой драмы оказывался он — Жофруа. В полном отчаянии он ощутил себя убийцей… Однако ему хотелось выяснить, чем закончился ее визит к врачу. Это был его долг мужа и мужчины, потерявшего не только жену, но и ребенка. Наконец Жофруа произнес:
