Потом выпили за митькино "повышение", за скорый приезд его жены и сына, потом... Короче, наклюкались и уползли еле можаху. Остался В.В.
... На хрена он мне сдался? думал пьяноватый Митя, убирая грязную посуду.
В.В. расселся так, будто собрался до утра проторчать, и Мите пришлось с ним присесть и предложить выпить, и тот, как ни странно, - согласился: обычно В.В. пил очень мало.
- Вы, я вижу, хорошо потрудились, - сказал В.В., оглядывая митино жилье, - молодец! Любите жену ( а тебе какое дело до того, люблю я жену или нет? думал Митя, и сам себя спросил: любит он Нэлю?.. Вблизи ее приезда, оказалось, - любит. Так тепло вспоминалась их жизнь!.. )?..
- Вероятно,- да, - ответил Митя.
В.В. рассмеялся: чудный вы человечек, Митя, можно я буду вас так называть хотя бы сегодня?.. Митя кивнул, а В.В. продолжил: я в вас не вижу пристрастия к вещам, вижу высокую степень искренности, интерес к стране, где вы работаете, - это все прекраснейшие качества, но есть одно, которое, честно говоря, меня несколько пугает - ваша неуемная любовь к женщинам... Мы все этим грешим, но... - В.В. помолчал и сказал уже другим тоном,- не легким светским, а типа предсказания: Митя, попомните мое слово,
- если вы не справитесь с этой вашей пагубной страстью или страстишкой, - не знаю, - вы погибнете. Поверьте старому ворону.
Митя вдруг испугался.
Похолодевшей задницей ощутил, что В.В. прав и возможно хочет ему по-своему добра...
И, подняв бокал, он сказал выскочившую из него неожиданно фразу, Виктор Венедиктович, знаете? Вы здесь - мой единственный друг.
И заткнулся. Даже будучи пьяным, понял, что переступил грань.
В.В. не разозлился, не одернул Митю, а вроде бы даже расстрогался и спросил совсем неожиданное: как вы думаете, Митя, стоит отправить Маргариту Викторовну в Союз, на роды?..
Митя, все окончательно понял и упавшим голосом ответил: как вы посчитаете нужным, Виктор Венедиктович...
- Ну и преотлично! - воскликнул как-то обрадованно В.В, и добавил: давайте выпьем по бокальчику за удачу и разойдемся, а то я вижу вы совсем спите.
Они выпили еще, и если В.В. остался собранным и ясноглазым, то Митя, что называется, "поехал".
- Виктор Венедиктович ( он уже с трудом выговаривал отчество своего шефа), я больше женщин люблю славу. Ради нее, а не ради тряпок, баб и прочего, выбрал я свой путь. Ради славы. Я хочу,- и буду!- Министром иностранных дел! В сорок лет. Я так решил.
В.В. слушал его, прикрыв глаза, но на последних словах приподнял веки и остро посмотрел на Митю. В глазах его мелькнула истинная жалость и еще что-то.
... Когда-то давным-давно юный Виктор тоже мечтал и считал, что все так и получится в его жизни, как он задумал, но... Но время проходило и прошло... Многим он был, а вот до Министра не дотянул и не дотянет. Семьи нет, сын неизвестно где, то есть известно, но для него сын потерян... Только и остается он еще на плаву, потому что умен, хитер и очень осторожен. Вот этой осторожности и хочется ему научить этого глупого фанфаронистого мальчишку, так напоминающего его самого в юности.
В.В., чтобы более себя не тревожить, сказал, что устал и уходит и чтобы Митя тотчас же тоже ложился, на него страшно смотреть - белозеленый с красными глазами, - и никому не открывал, а то явятся новые выпивохи и пойдет все по кругу.
- Пьют наши ребятки много, - посетовал еще В.В. - хотя понять их можно. Вдали от родины... Тяжело. Скучают.- На этой сентенции В.В. ушел.
Если бы мелким дипработникам выдавали пистолеты, то утром, проснувшись, стажер Митя Кодовской пустил бы себе пулю в лоб. Он постепенно, поэтапно вспоминал вчерашний день и ничего, кроме глубокого отвращения не испытывал. Рита с ее беременностью, пьянка, откровения идиота, - и с кем? С В.В., умным и хитрым.
Признания в любви и дружбе...
Митя вдруг вспомнил, что в один из моментов хотел рассказать .В. о своей интимной встрече с Беатрикс! Что его остановило? Лишь уход В.В. Конечно, только то, что Митя - зять Гринчука, еще спасает его от вылета в 24 часа. И то, что его послали сюда, после его художеств! Он подумал, - а что бы сталось с ним, если бы в Союзе за ним следили так же, как здесь?.. Чердак, такси... Звонок Спартаку и желание в последний свой день успеть трахнуть Веру, о которой он сейчас напрочь забыл. а он обо всех забыл, если честно...
На работе было как всегда тихо и уныло. Бумаги, кожаные папки с монограммами, документы, входящие и исходящие, - уже с подписями и без оных... Задрызганая замоскворецкая контора. Потом резервация и очередная пьянка... Типа большой коммуналки.
А за окном бурлит Америка... Сверкает океан.
И он не имеет права пойти к Джоан и даже получить по морде от того амбала!..
Собачья чушь! Этого он хотел и жаждал?
Митя все глубже и глубже впадал в транс.
Он приходил в свою по последнему слову техники оборудованную "берлогу", ложился на тахту и просто лежал, закрыв глаза. Не читал, не играл на пианино, не слушал музыку, не смотрел фильмы. Не открывал никому дверь.
Явно рвалась к нему Риточка, судя по истеричности звонков, и он, сжимая зубы от злости, - на себя, на нее, на их будущего ребенка, - стоял у двери со странным злобным наслаждением считал звонки. Иной раз их было до десяти. Потом они начинались по телефону. К которому он не подходил. Он возненавидел свою квартиру и, главное, - себя, польстившегося на какие-то собственного изотовления картинки из зарубежной жизни советского дипломата...
И теперь глотает пыль в занюханной канцелярии и сидит как пришитый в этой холодной, необжитой, - никак не обживаемой! - хате!
А в мире по улицам ходят прелестные женщины, цветут для них цветы и создаются изысканные духи... Идут романтические дожди и наступают ночи, полные любви... Не для него.
Но как-то звонки в дверь - среди ночи - не прекратились. Он ждал, что Риточка уйдет, но она не ушла, а воткнув палец в
звонок, довела Митю до исступления: он открыл дверь. Даже не открыл, а рванул ее на себя.
На пороге стояла Риточка в своем всегдашнем ночном кимоно и лицо ее было таким несчастным, что Митя, - в очередной раз, - почувствовал себя свиньей.
Он молча пропустил ее в квартиру. И она вела себя по-другому. Не бросилась со словами - любишь, не любишь, - к нему на шею, а молча прошла в гостиную и села на тахту. Глаза ее блестели сухим лихорадочным блеском. Губы подергивались, и вся она снова стала похожа на ту Риточку, с которой он впервые встретился на своей первой здесь вечеринке.
- Хочешь выпить? - Спросил он для того, чтобы хоть что-нибудь сказать.
- Давай, - ответила она безжизненно. Он налил два бокала джина, разбавил тоником, кинул льда. Сел напротив нее и посмотрел вопросительно.
Она отпила из бокала и сказала: я все понимаю. Ты не думай. Ты меня нисколько не любишь, - тут губы ее предательски задрожали и Митя пришел в ужас от того, что сейчас начнется истерика, из которой выход один постель.
Но Риточка зажалась и продолжила: не перебивай только... Не любишь. И не любил. Это все я, я одна сделала. Я почему-то думала, что хотя бы нравлюсь тебе... Ладно. Случилось так, - чему я рада, да, да, - рада! - что у меня будет ребенок. Не волнуйся, я не буду к тебе приставать и тебя мучать. Как-нибудь обойдемся без тебя. Я пришла попрощаться. Меня завтра отправляют в Союз. Рожать.
Она усмехнулась.
- В.В. ТАК заботится обо мне! Чтобы мне было хорошо. И мужа со мной отправляет. Могу тебя поблагодарить от души! Сначала ты трахал меня, как хотел, ни разу обо мне не подумав, а когда я забеременела - возненавидел. А ведь ребенок получается от того, что оба кончают вместе. Но не суть. Меня отправляют, боясь, что я тебе помешаю! Меня боятся. Твой В.В., который тебе задницу лижет... - ее глаза уже горели бешеным огнем и на грамма любви там не было - голимая ненависть. - Ладно, не буду, чего зря языком трясти... Я тебе желаю всего-всего... - сказала она с усмешкой,
- а мне пожелай, чтобы меня как-нибудь невзначай не пришиб Анатолий. Он дурак-дурак, а допер, из-за чего его отсюда выкидывают раньше срока. Может, к врачу сходил,- только я теперь у него из сук не выхожу. Так вот, Митечка...- Она замолчала и стала жадно пить джин.
Митя сидел как пригвожденный, - вот до чего все докатилось! Надо срочно с ней переспать. Такую ненависть по отношению к себе он еще не ощущал. От этой ненависти наносило жаром и близехонько ощущалось пекло. Анатолий с таким трудом сюда попал, а я ему все испортила... Но я его освобожу. Там, в Союзе. Разведусь, пусть женится, пусть обвинит меня, только я не хочу, чтобы его карьера лопнула, - он так радовался, когда мы сюда прилетели!
Риточка заплакала, но тихо, не так, как она умела.
Мите и в самом деле вдруг стало жаль ее. Он подошел к ней и поцеловал ее в грудь, видневшуюся в распахнувшемся кимоно, отметив, что вместо подростковых ребрышек под его губами вздымается полудетская грудка с торчащими сосками. Это его возбудило и он, распахнув кимоно до конца, стал гладить ставшее мягким, - почти женским - тело.
