Она думала о Караулове.
С тех пор, как она пришла в себя, он аккуратно посещал ее два раза в день, ни больше ни меньше, несмотря на то, что жил с нею под одною кровлею.
Вот уже три дня, как он позволил поднимать в полдень на несколько часов шторы и любоваться видом сада и моря.
Завтра он разрешил ей встать и немного пройтись по комнате.
«Какой он добрый, внимательный, милый!» — прошептала она.
Прошло несколько дней.
Здоровье Конкордии Васильевны восстановлялось не по дням, а по часам.
Она чувствует теперь приток жизненных сил.
Постель ей становится тяжела.
Однажды, когда она сидела в пеньюаре перед зеркалом и уже вколола в свою прическу последнюю шпильку, в спальню вошел Федор Дмитриевич.
Увидав графиню, делающею свой туалет, он повернулся и хотел выйти, но Конкордия Васильевна остановила его.
— С каких это пор, — протянула она ему свою руку, — доктор не имеет права входить в комнату своей больной.
— С тех пор, — ответил он, — как больная чувствует себя настолько хорошо, что может обойтись без помощи доктора.
Он поцеловал ей руку.
Она удержала его руку в своей и нежно пожала ее.
— Вы в этом уверены, мой друг, — сказала она, улыбаясь, — что я не имею больше нужды в вас?
Она вдруг затуманилась и вздохнула.
— Я вас не понимаю, графиня; вот уже три месяца, как я лечу вас, несколько дней уже вы чувствуете себя хорошо, вы выздоравливаете, вы сами это знаете, так что…
Федор Дмитриевич не договорил.
Волнение сдавило ему горло.
— Что же «так что»? — спросила она, вставши с табурета, взволнованная не меньше его.
Он молчал.
Она смотрела на него вопросительно.
Наконец, он заговорил:
— Я должен вас прежде всего просить простить меня.
Глаза ее широко раскрылись, но она молчала.
— Тогда, в этот ужасный день, когда с вами сделалось дурно на могиле вашего мужа, я вас бесчувственную привез сюда. В то время я подпал под страшное искушение. Когда я увидел вас падающею в нервном припадке, угрожавшем вашему сердцу, я почувствовал трепет своего. Я остался при вас, графиня. Не в моих силах было восстановить дорогую вам и мне жизнь вашей дочери, но Бог мне помог сохранить вашу жизнь. Я вас внес в этот дом на моих руках, как похититель украденное сокровище, я вас спрятал от всех глаз, шаг за шагом я вас оспаривал у смерти, и вдруг я сделал роковое открытие: я с ужасом понял, что служа вам, заботясь о вас, спасая вас, графиня, я только служил моей любви.
Он умолк и стоял перед ней с поникшей головой.
— Что же из этого? — кротко и спокойно спросила графиня Конкордия Васильевна.
В этом вопросе было не только одобрение, но и поощрение.
— Я не мог, наконец, не сделать вам этого признания, как не мог бы удержать биение моего сердца. Вы, графиня, больше во мне не нуждаетесь. Позвольте мне уехать… Пребывание мое здесь в течение трех месяцев составит последние главы моего романа, последние вспышки моей заветной мечты.
При последних словах в голосе его послышались рыдания.
Графиня Белавина несколько времени молчала.
Вдруг она вздрогнула, положила свои руки на плечи Федора Дмитриевича и заговорила.
— Вы уезжаете, вы хотите меня покинуть… Впрочем, вы правы, — перебила она сама себя. — Мы расстанемся, но эта разлука будет последней… Я свободна, у меня нет ни мужа, ни детей… Время окончательно загладит раны, нанесенные прошлым… Вы сейчас сказали, что я ваше сокровище, что вы отвоевали меня у смерти… Если еще ваше сердце продолжает носить мой образ, поберегите его несколько месяцев и приезжайте за мной, как за женой, назначенной вам самим Богом, за вами отвоеванным счастьем.
Федор Дмитриевич упал перед ней на колени.
— Благодарю вас за это решение, оно врачует мое наболевшее сердце… Я уеду, сказавши: «до свидания», и буду с нетерпением ожидать дня, когда вы разрешите мне приехать… Я примчусь как сумасшедший от радости на призыв счастья. Я и сам не хочу, чтобы это счастье омрачалось горькими воспоминаниями, еще не исчезнувшими из вашего сердца, которое вы отдали мне, взамен моего, которое любит вас так давно, искренно, чисто, беззаветно.
Она стояла перед ним, радостная и улыбающаяся.
— Считайте сами дни. Мой траур не продолжится более полугода.
Федор Дмитриевич Караулов уехал из Финляндии женихом графини Конкордии Васильевны Бела виной.
«Через три месяца, через три месяца!»— шептали с радостной улыбкой его губы, когда поезд финляндской железной дороги мчал его в Петербург.
Ему пришлось прождать далее этого срока, так как только в половине апреля, на Красной горке состоялась их свадьба.
Венчание произошло в той же сельской церкви, где происходило отпевание маленькой Коры.
Были только необходимые свидетели из знакомых русских, живших в Гельсингфорсе.
По окончании обряда, после молебна, когда молодые приложились к местным образам, они оба, как бы побуждаемые одною мыслью, вышедши из церкви, направились на кладбище к могилам графа Владимира Петровича и Коры.
Горячо оба помолились они над этими могилами.
Это были могилы не только близких им обоим людей, но над этими могилами должно было начаться их счастье.
Летние месяцы они решили провести на вилле, а зимою устроиться в Петербурге, где Федор Дмитриевич решился снова начать прерванную описанными обстоятельствами практику и свои научные занятия.
Мир, любовь и счастье воцарились на той самой вилле, где Конкордия Васильевна провела столько грустных и печальных лет.
Казалось, сбросивши с себя графский титул и ставши госпожой Карауловой, она вместе с тем устранила от себя причину всех невзгод.
Время действительно заживляет все раны прошлого, счастье — лучший врач души.
Время быстро летело.
Федор Дмитриевич довольно часто, в конце июля и в начале августа, стал ездить в Петербург.
Его призывали туда хлопоты по устройству зимней квартиры и, кроме того, разрешение вопроса о предлагаемой ему профессуре в медико-хирургической академии.
Однажды между станциями Удельной и Ланской, вблизи последней, поезд, в котором ехал Караулов, вдруг остановился.
Между пассажирами произошел переполох.
Большинство выскочило из вагонов.
Участившиеся за последнее время крушения на железных дорогах вызывали при каждом, даже незначительном происшествии, панический страх.
Увлеченный общим примером, выскочил из вагона на полотно дороги и Федор Дмитриевич Караулов.
Оказалось, что под поезд бросилась женщина.
Она выбежала быстро из лесу, опушка которого примыкала к полотну дороги, и легла на рельсы.
Машинист не мог остановить поезд сразу, и локомотив и два передних вагона переехали несчастную.
— Дачница? — спрашивали в толпе у тех, кто уже побывал около трупа.
— Какой там дачница… Просто нищая, одетая в лохмотья.
— Молода?
— А не разберешь, лицо такое опухлое, вероятно, от пьянства.
— Совсем убита?
— Конечно совсем… Пополам разрезало.
— Какой ужас!.. — послышалось восклицание какой-то дамы.
Федора Дмитриевича тоже потянуло посмотреть на самоубийцу.
В то время, когда он подошел, обе половины тела лежали уже в стороне от полотна, и кондуктор нес уже добытый им старый чехол с дивана вагона первого класса, чтобы прикрыть покойную.
Караулов взглянул и остолбенел.
В этом разрезанном пополам теле, одетом в невозможные лохмотья, в этом опухшем действительно от пьянства лице, он узнал еще несколько месяцев тому назад обворожительную и грациозную Фанни Викторовну Геркулесову.
— Пожалуйте в вагоны… Пожалуйте в вагоны… — раздались возгласы.
Публика стала усаживаться.
С поникшей головой вернулся на свое место и Федор Дмитриевич.
Раздался свисток обер-кондуктора.
Поезд двинулся далее.
Когда в глаза Караулова, в окно шедшего уже вагона, мелькнула прикрытая грязным полотном куча останков красивой, увлекательной и любившей его, по-своему, женщины, нервная дрожь пробежала по телу.
Целый день, несмотря на массу дел, скопившихся в этот его приезд в Петербург, перед его глазами стоял образ разрезанной пополам Фанни Викторовны, с обезображенным от пьянства лицом, носившем на себе отпечаток всех пороков и с широко раскрытыми, полными предсмертного ужаса глазами.
Он вздрагивал и старался отогнать этот образ, но последний неотвязно лез ему в голову.
Федор Дмитриевич переживал всю свою жизнь в точках соприкосновения этой жизни с жизнью покойной.
Он вспомнил свое студенчество, робкие ожидания золотошвейки Фанни на Литейной, нежные речи, сладостные надежды и горькое разочарование, когда он увидал молодую девушку под руку со старым ловеласом.
