— Боюсь, что никто не сможет нам этого объяснить. До свидания, месье Дюкесн. Если вам понадобятся какие-либо сведения, можете быть уверенными в готовности итальянской полиции их предоставить. Хочу надеяться, что эта трагедия не оставит слишком мрачного впечатления о нашей стране и особенно о Белладжио.
Когда обе машины двинулись в путь, ослепительно сияло солнце. Следуя в сотне метров за скорбным фургоном, Жофруа знал, что начинает самое ужасное путешествие в своей жизни. В медленном ритме каравана они пересекли границы, где итальянские, швейцарские и французские таможенники становились по стойке смирно, отдавая последние почести покойной.
Они проехали вдоль тихих берегов озера Леман, пересекли Монтре, где совсем недавно провели свою вторую брачную ночь. Наконец въехали в Дижон. Жофруа не осмелился бросить взгляд на фасад отеля, в котором Эдит стала его женой. Поездка продолжалась, мрачная и безысходная, с минимумом остановок для заправки автомобилей. Чем ближе подъезжали они к Парижу, тем более хмурой становилась погода. Казалось, что весенняя столица стремилась надеть траур по большой любви, зародившейся совсем недавно именно здесь… Они приехали поздно ночью под мелким и нудным дождем.
Гроб с телом покойной перенесли в склеп храма под опеку сестер церкви Сен-Винсен-де-Поль. У изнуренного Жофруа не хватило сил поехать на авеню Монтень, и он отправился на свою холостяцкую квартиру. Там его поджидали два верных товарища — свидетели на свадьбе, узнавшие о трагедии из парижских газет. Жофруа был тронут столь необходимой в такой трудный момент поддержкой, но нервы его были уже на пределе: молчаливые слезы потекли по его лицу. Друзья понимали, что ему надо сейчас выплакаться, и не пытались его утешить.
Когда Жофруа несколько успокоился, один из них произнес:
— Можешь представить, каково было всеобщее удивление, когда в свете узнали из газет о твоем браке и о трагедии, которой он завершился. Ты дашь объявление о месте и времени траурной панихиды?
— Нет. Эдит желала сохранить наш союз в тайне до возвращения из свадебного путешествия. Кроме вас двоих, ей никого не хотелось приобщать к нашей радости. Зачем же теперь приглашать посторонних для участия в моем горе? Я ни с кем не хочу его разделять. Это вовсе не эгоизм. Я просто боюсь злого любопытства, рассуждений о том, как не повезло бедному Жофруа с женщинами семьи Килинг… Я не хочу быть объектом светской жалости. Эдит это не понравилось бы: ее любовь ко мне была искренней и возвышенной. Отпевание состоится завтра утром в храме, похороны — в фамильном склепе моей семьи на кладбище Пер-Лашез. Прошу никого не ставить об этом в известность. Через несколько дней опубликуем извещение, что Эдит похоронили в присутствии близких людей… Спасибо за вашу дружбу.
…Только что установили могильную плиту. Отныне Эдит будет покоиться рядом с его родителями, не знавшими ее при жизни. Возможно, они встретятся в ином мире…
Жофруа смотрел на еще чистую плиту. Через несколько дней на ней будет выгравировано: ЭДИТ ДЮКЕСН, урожденная КИЛИНГ. Ниже — названия двух чужих городов: «Нью-Йорк — Белладжио», даты рождения и смерти. Он только попросит добавить перед любимым именем слова: «Моей жене…»
Всю ночь в полудреме Жофруа терзался сомнением: не было ли все это длинным кошмарным сном, первым видением которого стала его встреча с Эдит в бассейне? Не были ли его теперешние страдания лишь логическим продолжением состояния, в которое он впал после исчезновения Иды?
Жофруа не мог понять, что с ним происходит и как дальше жить. Углубиться в свою работу, пытаясь забыть обо всем? У него не было на это сил.
Наконец Жофруа поехал на авеню Монтень. Его рука, нажавшая кнопку звонка, дрожала еще сильнее, чем в прошлый раз, когда он заехал забрать Эдит на их первый ужин.
Против его ожидания дверь открыли быстро. Не снимая предохранительной цепочки, Лиз высунула свое угловатое лицо. Жофруа не успел и слова вымолвить, как старая горничная произнесла своим мрачным голосом:
— Я ждала месье.
И распахнула дверь.
Понимая, что Лиз уже все знает из газет, Жофруа с болью сказал:
— Это ужасно — то, что с нами сучилось, Лиз… Когда Эдит звонила вам из Италии, вы даже не догадывались, что она вышла за меня замуж, что вы слышите ее в последний раз. Я был рядом, когда она спрашивала, нет ли вестей от ее матери.
— К сожалению, от мадам Килинг по-прежнему ничего нет.
— Просто невероятно! Если она во Франции, то должна была узнать обо всем из газет…
— Мадам Эдит…
Лиз не сказала «мадам Дюкесн». Жофруа почувствовал, что она никогда не сможет назвать Эдит этим именем. Стоит ли распинаться перед служанкой, недалекий и упрямый разум которой никогда не допустит, что подобный брак вообще мог иметь место. Однако Жофруа в душе обрадовался: Лиз больше не говорила «мадемуазель Килинг», а произнеся слово «мадам», как бы признала их брак свершившимся. Желая выразить свою признательность, он сказал:
— Лиз, мы не питали в прошлом особых симпатий друг к другу. Однако такие отношения в данный момент неуместны. Я бы хотел предложить вам остаться в этой квартире. У меня не хватит духу здесь жить. Эдит бы меня поддержала: она любила вас не так, как ее мать, а куда искреннее. Она говорила мне о вас много хорошего… Будем считать, что все остается по-прежнему: память о моей жене должна и может помочь нам установить нормальные отношения. Полагаю, вам не следует никуда отлучаться до тех пор, пока Ида… я хотел сказать моя теща, не даст о себе знать… Вам известен мой адрес и номер телефона? Они прежние.
— Да, месье.
— У вас еще есть деньги на текущие расходы?
— Мадам Эдит оставила достаточную сумму, а также жалованье на три месяца вперед. Пока я ни в чем не нуждаюсь: за телефон и электричество заплачено. Квитанции сложены вместе с корреспонденцией.
— При необходимости звоните мне. Где почта?
— Я все сложила на секретер в комнате мадам.
— Будьте любезны, принесите ее мне. Признаюсь, я не могу пока войти в эту комнату.
Во время короткого отсутствия Лиз Жофруа осмотрел вестибюль. Он стоял на том же самом месте, что и три месяца назад. Тогда появление улыбающейся Эдит развеяло его неловкость от встречи с Лиз. Он вспомнил ее слова: «Вы не осмеливаетесь войти, Жофруа? Я и не знала, что вы такой стеснительный». Он почувствовал головокружение и подумал, что вот сейчас в дверях своей комнаты покажется Эдит. Но вместо нее вышла Лиз.
Бегло просмотрев пачку конвертов, Жофруа вернул их горничной.
— Ничего интересного. Кстати, вам, видимо, неизвестно, что мадам похоронена в нашем фамильном склепе на кладбище Пер-Лашез. Если однажды вы захотите положить цветы, я укажу вам это место.
— Благодарю, месье.
— До свидания, Лиз… Ах да: если вдруг позвонят друзья моей жены или тещи, или назойливые журналисты захотят выяснить какие-то подробности несчастного случая в Белладжио, отвечайте, что знаете не больше опубликованного в прессе. Мой телефон давайте только тем, кто покажется вам близким моей жене или мадам Килинг.
Жофруа вышел на лестничную площадку. Дверь квартиры медленно закрылась.
Спускаясь по лестнице, он с недоумением думал о том, как резко изменилось отношение к нему Лиз. Что скрывалось за ее вежливым молчанием? Может быть, полный ненависти упрек? Могла ли старуха простить ему женитьбу на дочери той, которая его покинула? Для него же совершенно немыслимо было осознавать, что Лиз — единственный человек в мире, который три года находился в курсе всех подробностей его взаимоотношений с Идой. Он же о ней ничего не знал.
На работе, куда он зашел к концу дня, ему пришлось выслушать более-менее искренние соболезнования коллег, почерпнувших новость из газет. Ему показалось, что все были задеты, не получив извещения о состоявшейся несколько недель назад свадьбе.
Дома его ждала записка:
«Месье,
я не нахожу возможным принять ваше предложение оставаться по-прежнему в этой квартире, поскольку не нахожусь и не желаю быть на службе у вас. Нанятая на работу мадам Килинг задолго до того, как месье стал появляться на авеню Монтень, я согласилась присматривать за квартирой во время отсутствия мадам. Затем, когда прибыла ее дочь, я стала служить ей. Но сейчас ситуация иная. Не желая получать указаний от месье — совершенно чужого мне человека, я предпочитаю уехать сегодня вечером в Бретань к моему брату в ожидании возвращения мадам Килинг. Для нее я оставила адрес у консьержки. Там же будут ключи для вас. Все личные вещи мадам Эдит сложены в шкафу ванной комнаты и в кладовке. Вы мне ничего не должны, поскольку я не была вами нанята.
Надеюсь, что месье не будет таить на меня обиду. Считаю, что так будет лучше.
