Если Тимея обнаружила в письменном ящике этот медальон, то ей теперь все стало ясно. Узнав портрет матери, она сообразила, что все сокровища ее отца попали в руки Тимара. А там уж легко размотать весь клубок, разгадать, каким образом Тимар вдруг сделался богатым и смог купить ее, Тимею, ценой ее собственных сокровищ.
…Если Тимея проявила любопытство и все узнала, как она должна презирать его, своего мужа!.. А разве не доказывает это и содержание письма, и то, что она послала ему ключ? Да, без всякого сомнения, Тимея дает ему этим понять: «Вижу тебя насквозь!»
Возникшее страшное подозрение подтолкнуло Михая сделать окончательный выбор. До сих пор он не знал, карабкаться ли ему вверх или катиться под откос. Теперь же он твердо решил выбрать второе. Все равно, разоблаченный перед женой, он уже не сможет дольше носить маску, разыгрывать из себя великодушного, щедрого, добродетельного «золотого человека». Теперь он изобличен до конца! Тимея поняла, что он собой представляет! Так что можно смело катиться по наклонной плоскости…
Но, решив вернуться на остров, Михай не захотел сразу признать свое поражение.
Он написал Тимее письмо. Попросил ее в его отсутствие принимать и вскрывать все письма, адресованные в Комаром на его имя, и по своему усмотрению сообщать их содержание его адвокату или поверенному, а в экстренных случаях самой распоряжаться от имени мужа, как она найдет нужным. Он также уполномочил жену самостоятельно выдавать ассигнования, расходовать и получать денежные суммы и отправил ей обратно ключ от письменного стола, чтобы она всегда имела под рукой необходимые документы и договоры.
Понимая, что если тайна его еще не открыта, то она вот-вот откроется, Михай поспешил вплотную подвести к ней жену, еще надеясь, что, может быть, именно благодаря этому секрет все-таки будет сохранен. Ведь известно — недреманное око что глаза филина, ему нужны сумрак и потемки. При свете же ночной хищник видит плохо. На этом расчете основывался замысел Михая.
Отослав Тимее письмо и ключ, Тимар заявил своим приказчикам, что должен уехать на продолжительное время, не сообщив, впрочем, на какой срок и куда именно, — и приказал всю деловую переписку отсылать жене в Комаром.
В путь он отправился под вечер. И чтобы окончательно запутать следы, выехал из Леветинце не на собственных лошадях, а нанял крестьянскую подводу.
Еще несколько дней назад он был настолько суеверен, что ежечасно ждал небесного знамения или вмешательства неведомых сил, которые направили бы его на путь истины. Теперь он и думать об этом перестал, — решение перебраться на остров овладело им безраздельно.
А между тем стихийные силы природы явно стремились удержать его, устрашить своими зловещими предзнаменованиями. Больше того, они всячески противодействовали ему.
К вечеру, когда на горизонте уже показалась тянувшаяся вдоль побережья Дуная полоса тополевого мелколесья, в небе внезапно появилась странная тускло-багровая тучка и, клубясь, стала стремительно надвигаться на них.
Возчик-буневац[16] сначала лишь усердно бормотал молитвы да тяжко вздыхал. Но когда туча, словно клубы дыма, нависла над их головами, он разразился бранью.
— Проклятье! Да это гнус, черт бы его побрал!
Гнус — хищные насекомые, исчадие ада. Они в несметном количестве обитают в расщелинах скал Голубаца, время от времени тучей взлетают ввысь и налетают на равнины. Горе несчастным животным, застигнутым кровожадными москитами в поле под открытым небом!
Именно такая туча москитов и нависла над равниной, которую предстояло пересечь Тимару. Крохотные чудовища в одно мгновенье облепили спины лошадей, забивались им в уши, в глаза, в ноздри. Взбесившиеся животные вышли из повиновения и, круто повернув оглобли, помчались на северо-запад. С риском сломать себе руки и ноги, Тимар спрыгнул с телеги. К счастью, он проделал это достаточно ловко, ничего себе не повредив. А лошади, волоча телегу, неудержимо неслись все дальше по равнине, куда глаза глядят.
Если бы Тимар верил предзнаменованиям, он, конечно, повернул бы обратно.
Но его обуяло упрямство. Он вступил на путь, где уже не приходилось рассчитывать на помощь всевышнего. Он пойдет туда, куда его неодолимо влечет Ноэми, куда толкнула его своим письмом Тимея! Порыв страсти и упрямая воля властно влекли его вперед.
Соскочив с телеги, Тимар направился прямо к прибрежной тополевой роще. Ружье осталось на возу, он не успел прихватить его с собой. Срезав себе ивовую палку, он начал прокладывать дорогу через кустарник. Но уже спустилась ночь, и Тимар постепенно потерял направление. Долго блуждал он в густых зарослях, но чем больше старался из них выбраться, тем плотнее они его обступали. Наконец ему удалось набрести на какой-то шалаш, где он и решил заночевать. Кругом был разбросан хворост, и он без труда развел костер. Вынув из охотничьей сумки хлеб и сало, он поджарил все это на огне и поужинал.
В одном из отделений сумки оказался тот самый двухствольный пистолет, из которого стрелял в него Тодор. Возможно, именно в этом шалаше Кристиан тогда подстерег его.
Но, увы, пороховница тоже осталась в телеге, так что пистолет был совершенно бесполезен. Тем не менее эта находка немного приободрила Тимара, укрепила его веру в свою судьбу. В самом деле, если в человека столько раз стреляли, а он остался жив, суждено же ему в конце концов что-то совершить в этом мире!
Надо сказать, что Тимар действительно нуждался хоть в таком, весьма сомнительном, утешении. Едва наступила ночь, он понял, что попал в жуткое логово. Совсем близко раздавался зловещий волчий вой. То и дело в чаще мелькали зеленоватые огоньки, — это рыскали хищники. Иной матерый волк ухитрялся подобраться к задней стенке шалаша и выл там долго, не смолкая. Пришлось всю ночь поддерживать костер, — только его яркое пламя отпугивало этих злобных зверюг, удерживая их на почтительном расстоянии.
Когда же Тимар проникал в шалаш поглубже, он невольно содрогался, услыхав грозное шипенье змеи. Один раз он даже почувствовал, как что-то закопошилось у него под ногами. Очевидно, он наступил на черепаху.
До самого рассвета Тимар не смыкал глаз, раздувая костер и чертя в воздухе горящей хворостиной причудливые знаки и фигуры. Знаки эти походили на огненные иероглифы его собственных мыслей.
Что за горестная ночь! У человека есть множество своих собственных, прекрасно обставленных домов, и уютная постель, и молодая, прелестная спутница жизни, которую он имеет право называть женой, — а ему приходится коротать время в одиночестве, в затхлой, замшелой, полуразвалившейся хибаре. Вокруг рыскают обезумевшие от голода волки, по крыше, прямо над головой, ползает змея. А ведь нынче день его рождения! Веселый семейный праздник! А тут…
Впрочем, ему сейчас вовсе не хотелось ничего другого.
Михай был благочестив и набожен с самого детства. Каждый вечер читал он про себя молитву и никогда не изменял этой привычке. В любой опасности или нужде, — а с тем и другим ему немало приходилось встречаться в жизни, — молитва неизменно приносила ему утешение. Вера в бога поддерживала его, и удача сопутствовала ему во всем.
Но в эту страшную ночь он утратил способность общения с богом. Отрекся от него. В этот памятный для него день рождения Тимар бросил вызов судьбе. Он перестал молиться.
Наконец забрезжил рассвет, и ночные хищники скрылись в лесной чаще. Тимар покинул неприветливый ночной кров и быстро отыскал ведущую к берегу тропинку. Но тут его поджидало новое бедствие: Дунай вышел из берегов.
Была пора весеннего паводка, бурного таяния снегов. Мутно-желтые от ила речные потоки мчали на вспененных волнах вырванные с корнем вербы и камыш. Рыбачья хижина, к которой пробирался Тимар, стояла на вершине высокого холма. Но сейчас вода сильно поднялась и почти подступала к ее порогу. Лодка Михая, которую он оставил знакомому рыбаку, оказалась привязанной к дереву возле самой хижины. В хибарке не было ни души. Ловить рыбу в такое сильное половодье совершенно немыслимо, и рыбаки спасаются от наводнения, захватив с собой всю снасть. Вот оно, знамение свыше, — величавый поток разлившегося Дуная преграждал Тимару путь. Вряд ли кто-нибудь отважился бы плыть по Дунаю в такое время. Стихийные силы природы явно предостерегали Тимара: «Возвращайся назад!»
«Нет такой силы, которая заставила бы меня вернуться! — упрямо твердил Тимар. — Я решился на этот путь и должен добраться до цели во что бы то ни стало. И я доберусь, любой ценой доберусь!»
Хижина была заперта, но сквозь щели он заметил багор и весла от лодки. Выломав дверь, он забрал их и сел в лодку. Привязав ноги носовым платком к кормовой скамье, он отцепил веревку и резко оттолкнулся от берега. Течение сразу подхватило его и понесло.
