— Вы хотите сказать, что друг мисс Фелисити — отец будущего ребенка? — спросила я, сделав над собой усилие. Вообще лучше не задавать вопросов, ответы на которые вас не обрадуют. Никогда не надо спрашивать: “Ты меня любишь больше, чем ее?” — или: “Где ты пропадал прошлой ночью?” Чарли искоса взглянул на меня, и я ощутила, что под ровным американским загаром еще скрывается закаленный непогодой дикарь. Но это продолжалось одно мгновенье.
— Всего за пару тысяч долларов, — сказал он небрежным тоном, не отвечая на мой вопрос, — можно добыть Друзе гражданство и без всякой женитьбы. Совестно впутывать во все это мисс Фелисити, она теперь такая счастливая. Настоящая мисс Дэйзи, подумал я, когда вез ее на похороны.
Ну конечно, мисс Дэйзи. Этот фильм вошел в их сознание, обрел свой культурный ареал, стал образцом для подражания и прочно засел в голове Чарли, и, несомненно, в головах Амиры и Эсмы, и его матери, и двух двоюродных братьев, и даже будущий младенец во чреве Друзы через плаценту уже впитывал в себя эту голливудскую отраву. И может быть, скоро пастбище, сейчас требующее удобрения, запестрит овцами, козами и коровами из мультфильмов. Само собой, в Коннектикуте будет полным полно Бэмби, а вот Дамбо[17] ни одного — слишком суров климат, и Бейбов[18] тоже не встретишь — их изгонит запрет, налагаемый исламом. (Фильмы про них не пользуются успехом на Ближнем Востоке.) В здешних краях живут сплошь персонажи “Покахонтас”, а сам Чарли, рассчитывающий вспахать заброшенное пастбище, уже стал неким новым Дэйви Крокеттом, героем одноименного фильма[19].
Сдвинув шляпу набекрень,
Мчится вдаль красавчик Дэйви —
Ну ни дать ни взять олень…
“Мамочка, — спросила я когда-то у Эйнджел, — разве олени носят шляпы?”
Сегодня утром Гай сказал: “Ну хватит источать кровавые слезы”. “Плакать кровавыми слезами” — ведь это из “Книги перемен”, — вдруг поняла я. Шантаж. Да пусть текут! Пусть источаются! Пусть льются ручьями!
— А что касается отцовства, — заметила я туманно, — необходимо знать правду. Никто ничего не должен скрывать.
Чарли пожал плечами, словно все это не важно. Хороший ход: совесть не позволит ему пропустить мимо ушей мой ответ. И мы свернули на Хартфордской развязке.
На заднем сиденье слегка вскрикнула Лорна. Чарли оглянулся на нее через плечо, ласково улыбнувшись и сверкнув белизной зубов. Если с точки зрения американского законодательства он официально не женат, то двойное англо-американское гражданство могло бы его вполне устроить. В Англии можно иметь одновременно несколько жен, если тебе это позволяет твоя собственная религия. Он явно мог бы справиться и с тремя законными женами, подумала я. И все они жили бы в Туикнеме и были бы счастливы, возделывая сад и забрасывая сети в Темзу. И эта новая Лорна, возможно, взяла бы к себе свою мать Алисон. Амира и Эсма, судя по всему, повыносливее, чем Лорна. Мне нужен был отдых от кошмарных видений наяву, которые куда страшнее тех, что могут привидеться во сне. И я заснула.
Было четыре часа пополудни, когда Уильям и Фелисити приехали в “Фоксвуд”. Посетителей оказалось немного, пестрые краски словно пожухли, и музыка звучала тихо. Половина столов стояла незанятая. А там, где шла игра, говорили вполголоса, не отпускали шуток — берегли силы. Музыка молчала. Il faut reculer pour mieux sauter[20]. Слышно было, как энергично шлепают об стол карты. Вращающийся на пьедестале автомобиль заменяли новой моделью. Официантки, разносящие коктейли, освободившись, отдыхали; бюсты у них обвисли, как будто держались только на личном энтузиазме. На глазах у Фелисити одна поставила на пол свой поднос с напитками и, послюнявив палец, потерла спустившуюся петлю на колготках, обтягивающих полные ноги; администратор в блейзере с медными пуговицами остановился и сделал ей замечание. Она подняла к нему усталое, бледное лицо, слишком молодое, испуганное. “У нее дома ребенок, — подумала Фелисити. — Она готова на все, лишь бы не потерять работу. Когда-то и я была такая”. От столов не доносился смех, не раздавались возгласы и взвизги. Игральные автоматы негромко, лениво клокотали.
— Это послеобеденная смена, — объяснил ей Уильям. — Приходят те, кто не работает. Им не до шуток. Хочешь — ешь, а нет — ходи голодный, в долг никому не дадут. Крупные игроки собираются после десяти вечера, и тогда будет весело, много смеха и большие выигрыши.
— Или большие проигрыши, — отозвалась Фелисити.
— Об этом даже не думай. Тем более — не говори. Я чувствую, что мне сегодня повезет. Животная интуиция.
— Я не знала, что она может относиться к игре, — с досадой возразила Фелисити. — Я думала, это про коров, которые заранее чуют, когда должна приехать скотовозка.
— И у нас то же самое. Мы знаем многое, чего не видим глазами. Но моя удача еще не прибыла. — Он потянул носом воздух, словно принюхиваясь, не дует ли благоприятный ветер. — Надо подождать немного. Пошли, выпьем кофе.
— Это что же, удача прибывает, как у кормящей матери молоко в груди? Вдруг приливает, и ты это чувствуешь?
— Мне нравится, что ты раздражена, — сказал он. — Значит, ты настроена на здешнюю волну. Сейчас казино замерло в ожидании прилива, вот-вот волна накатит. Даже кофейные автоматы и те затаились. Льют в чашки слабенький кофе. Но потом с этим делом наладится. Не сомневайся.
В кафе к нему подошла какая-то женщина и спросила:
— Можно мне до тебя дотронуться?
Уильям улыбнулся, кивнул, женщина, крашеная блондинка, прикоснулась к лацкану его пиджака пальцами с облупленными лиловыми ногтями и сказала:
— Я так и чувствовала. Оно прыгнуло с тебя на меня. — И объяснила, заметив вопросительный взгляд Фелисити: — У Уильяма сейчас полоса счастья. Он у меня на глазах за пару часов проиграл восемь тысяч, а потом вышел в плюс и выиграл тридцать.
— Неужели? — вежливо переспросила Фелисити.
— Поднимал и поднимал ставки. Вот как надо играть. А у меня, наверно, просто храбрости не хватает.
Она отошла, а Уильям сказал:
— Бедняга Кэтлин. Рожденная проигрывать.
— Я бы не уступила вот так свою удачу, — сказала Фелисити. Она уже повеселела. Отлив уходит до определенного уровня, а потом вода возвращается. Но Уильям прав: кофе бледный и жидкий.
— Иногда приходится идти на риск, — сказал он. — А знаешь, ты ведь рассуждаешь, как игрок.
— Я, должно быть, всю жизнь играю, — отозвалась она. — Просто сама этого не замечала.
За спиной у них висел плакат “Анонимных игроков” с надписью: “Выигрывающий знает, когда остановиться”.
Фелисити предложила пересесть за соседний стол, раз Уильям намерен ждать, пока накатит его удача. Но он не согласился: раз на плакате написано “выигрывающий”, значит, и тут все будет хорошо. Они остались.
Фелисити сказала:
— Пока мы ждем попутного ветра, может быть, расскажешь, почему с тобой развелась твоя последняя жена? Это что, из-за игры?
— Конечно, — ответил он. — Я не хотел тебе говорить, пока был не уверен в тебе. Некоторые люди не могут спокойно слышать про казино.
— А первые две?
— Они обе умерли. Не повезло. После этого чувствуешь себя так, будто бросаешь вызов року. У первой оказался рак, а вторая вышла, не поглядев, на мостовую. Она была много моложе меня. Шла, крепко задумавшись, возвращалась от доктора. Узнала, что беременна. Если бы я с ней пошел, этого бы не случилось. Но я тогда учительствовал. Мне надо было на работу.
— Самое ужасное в службе, — сказала Фелисити, — это что она мешает жить.
Он пожал ей руку в благодарность за шутливый тон.
— Я обращался за психологической помощью. Знаешь, чем плохи психологи? Они меня ни разу не пытались рассмешить. Если бы меня тогда кто-нибудь рассмешил, я бы скорее пришел в себя. Ты вот меня смешишь. Может, ты меня и от этого отучишь. — Он кивнул в сторону игорных столов. Новый ряд зажженных ламп манил игроков от грошовых автоматов к настоящей игре.
— А я, может быть, не захочу, — ответила Фелисити. — Мне, может, тоже это нравится.
— На самом деле, конечно, это безумие, — сказал Уильям. — Другой мир. Но к нему постепенно привыкаешь. Знакомишься с завсегдатаями. Тут если уж разговаривают, то о существенном. Обсуждают чужие жизни. В особенности в “похоронную” смену, то есть перед рассветом, когда надежды уже совсем не остается. Последний рубеж для пьяниц, наркоманов и отчаявшихся. Я тогда не подхожу к столам. Надо держать себя в руках. И не думать: еще один, последний бросок, последняя карта, последний четвертак в щели — и все станет хорошо. На это уходит немало энергии. Иной раз так вымотаешься, что и удача не мила.
Он щелкнул пальцами проходящей мимо официантке, румяной блондинке с косой вокруг головы, и заказал гамбургер. Время было нетрапезное, но Фелисити заказала и себе тоже. В “Золотой чаше” подали бы неизменный салат и кулебяку с низким содержанием холестерина.
