Все еще всхлипывая, Батистина недоверчиво взглянула на подругу.
— А ты сама-то веришь тому, что говоришь, Тонтон?
— Еще как, моя красавица!
— Скажи мне, Тонтон… на какой плантации его вылечили?
Тонтон пожала плечами.
— У Мари-Бланш де Понтальба!
— О! У одной из его любовниц… и он еще смеет упрекать меня! — выдохнула Батистина.
Тонтон принялась менять ей рубашку.
— С этим ничего не поделаешь, принцесса… мужик, он всегда налево глядит!
Тонтон была великим философом. Батистина принялась размышлять над ее мудрыми словами.
У Батистины пробудился аппетит. Теперь ее все время мучил голод, и она, как могла, старалась вознаградить себя за долгое вынужденное воздержание. Она принялась потихоньку передвигаться по дому. Флорис продолжал ухаживать за ней, помогал ей спускаться с лестницы и отводил в небольшой садик за домом, где специально для нее была устроена лежанка. К сожалению, росшие там в изобилии апельсиновые деревца были основательно обглоданы мулом. Молодые люди больше не занимались выяснением отношений. Они соблюдали своего рода статус-кво и в своих разговорах избегали щекотливых тем. Щеки Батистины вновь обрели румянец, а волосы заблестели на солнце.
Вальмир, живший на первом этаже, также выздоравливал.
Однажды ночью Людовик ощутила признаки надвигающейся болезни. Тонтон принялась ухаживать за ней, ибо Батистина и Вальмир были еще слишком слабы, чтобы заботиться о больной.
Иногда Батистина подходила к окну. Город по-прежнему был пуст. Раб, разносивший воду, осторожно крался через площадь. Отчаянно лаяли собаки. Новый Орлеан превратился в город-призрак. Доставать еду было чрезвычайно трудно. Этим занимался Флорис. Ему часто приходилось тратить по нескольку часов, чтобы отыскать, купить или выменять курицу, рябчика или несколько бекасов.
Однажды Флорис вышел из дому очень рано. Обычно он возвращался часам к одиннадцати и они завтракали вместе. Пробило половину первого, а Флорис все еще не вернулся.
Волнуясь, Батистина спустилась в кухню, чтобы что-нибудь приготовить. В кастрюле еще оставалась похлебка из риса и хвостов водяной крысы. Людовик была слишком плоха и не могла есть. Батистина накормила Тонтон и Вальмира, затем попыталась поесть сама, однако с трудом проглотила несколько ложек: тревога сдавила ей горло. Она принялась мыть миски и котел, стараясь не слушать звона колоколов на соборной колокольне; потом, чтобы отвлечься от горьких мыслей, стала начищать песком медную посуду. В пять часов Флориса все еще не было. Батистина отбросила предположение о несчастном случае или аресте. В семь часов она была уверена, что он уехал навсегда. Он больше не вернется, и ей придется выкручиваться самой. От такой мысли силы совершенно покинули ее, и она медленно опустилась на табурет прямо посреди кухни.
Во время своей болезни Батистина внутренне изменилась. Куда-то исчезли ее привычная веселость и насмешливость. Она часто впадала в задумчивость: будущее представало перед ней в весьма мрачных тонах.
Уже была ночь, когда наконец хлопнула входная дверь. У Батистины не было сил встать. Флорис направился к лестнице. Неожиданно он заметил в кухне силуэт Батистины.
— Что ты здесь делаешь одна, в темноте?
— Я… я боялась, что ты больше не вернешься!
— Но Батистина, как ты могла такое подумать!
Флорис был неприятно удивлен. Батистина с трудом сглотнула слюну и закрыла лицо руками. Она выглядела совершенно беззащитной. Расстроганный, он тихо приблизился к ней, с беспокойством думая про себя:
«Только бы ей снова не стало хуже… сказать ли ей всю правду сразу или подождать еще несколько дней…»
Положив руку на голову Батистины, он начал нежно ласкать ее отрастающие кудри.
— Малышка моя… я здесь, ничего не бойся… я никогда тебя не брошу. Батистина, клянусь тебе, теперь я всегда буду предупреждать… Ну, хватит, успокойся…
Батистина закрыла глаза. Свернувшись клубком, словно котенок, она жалобно спросила:
— Но куда же ты все-таки ездил, Флорис?
В иных обстоятельствах гордец даже не удостоил бы ее ответом. Он был слишком независим и привык появляться и исчезать по собственному желанию, не спрашивая позволения и не давая объяснений кому бы то ни было. Но сейчас он знал, что ее ожидает жестокий удар. Неважно, нанесет ли он его сегодня или завтра. Флорис еще крепче сжал ее в объятиях и заговорил как можно более равнодушным тоном:
— Я отправился на плантацию виконтессы Понтальба…
Умолкнув, он стал ждать, как отнесется к его сообщению Батистина; девушка не шевельнулась и горестно подумала:
«Конечно, сейчас он мне скажет, что любит ее…»
Флорис продолжил:
— Теперь ты можешь узнать, Батистина… Меня выхаживали у нее на плантации, но я болел… не один… со мной были Грегуар и Элиза… а также Цицерон… Цицерон сейчас чувствует себя куда лучше!.. — с усилием произнес Флорис.
Батистина подняла голову. Она ничего не понимала. В темноте зеленые глаза Флориса подозрительно блеснули. Батистина почувствовала, как ей на лоб упала горячая капля. Она подняла руку — щеки Флориса были мокры…
— Флорис… Флорис… скажи мне правду… что происходит? — прошептала потрясенная Батистина.
— Я только что похоронил их, дорогая… в конце парка Мари-Бланш… Ты… ты не должна слишком горевать… а главное, пусть совесть тебя не мучит… во всем виноваты мы с Адрианом… Мы должны были настоять, чтобы они остались во Франции в Мортфонтене… Грегуар и Элиза были слишком стары… и сердце не перенесло тяжелой болезни… Было сделано все, чтобы облегчить их страдания… Знаешь, я ведь каждый день ездил навещать их… На плантации Мари-Бланш де Понтальба за ними превосходно ухаживали… там… там… малышка моя…
Батистина тихо плакала. Она не могла поверить, что Грегуар и Элиза, воспитавшие ее, умерли… Она больше никогда не услышит ласкового ворчания Элиза: «Будь умницей, голубка моя… Будь осторожна, детка… Как ты хороша, голубушка моя!»
Внезапно Батистина вскинула голову.
— О! Флорис, а Адриан… где Адриан?
— Как только ты будешь в состоянии переносить тяготы путешествия, Батистина… мы отправимся искать его! — пообещал Флорис.
Хотя горе Батистины было велико, тем не менее она несколько утешилась, убедившись, что Флориса совершенно не интересует участь «этой Понтальбы».
Время шло. Тесно прижавшись друг к другу, они долго сидели в кухне, тихо предаваясь воспоминаниям о своих детских годах, проведенных в Мортфонтене под присмотром верных Грегуара и Элизы. Флорис и Батистина чувствовали, как сегодня, когда они осиротели во второй раз, невидимые узы связали их навсегда.
Внезапно над их головами послышался глухой шум. Они бегом взбежали по лестнице. Это, потеряв сознание, упала Тонтон. Тело ее горело, как раскаленный уголь.
Батистина целыми днями не отходила от ее изголовья, ухаживая за ней так же, как совсем недавно Тонтон выхаживала ее саму. Флорис готовил еду для всех обитателей дома. Окрепший Вальмир заботился о выздоравливающей Людовике. Шампанское оказалось целебным напитком для всех больных. Батистина надеялась, что с его помощью она сумеет вылечить и Вертушку. Но с каждым даем девице становилось все хуже и хуже, болезнь быстро вступила в критическую фазу: кожа стала желто-зеленой, началась беспрерывная рвота.
— Борись, Тонтон, дорогая… борись! — умоляла Батистина, пытаясь заставить ее проглотить приготовленные лекарства.
Но Тонтон не сопротивлялась болезни, напротив, казалось, она молча надеялась на скорый конец. Возможно, душевные и физические страдания, перенесенные ею, когда она пребывала в братстве нищих Нового моста и за время путешествия на корабле, окончательно ослабили ее организм.
— Проклята я… выше нос… принцесса! — были последние слова, произнесенные Вертушкой в полном сознании.
Затем она впала в полуобморочное состояние и, вытолкнув из себя сгусток черной крови, отдала Богу душу.
Потрясенная Батистина отказывалась верить. Тонтон, ее Тонтон… ее верная соратница в самых невероятных приключениях… Все рушилось вокруг Батистины. Она не захотела отдать ее тело возчику мертвых Флорис вырыл в саду глубокую яму. Батистина вложила в руку мертвой подруги маленькую оливковую веточку, обернула ее тело в тонкую ткань, и Флорис похоронил ее под апельсиновым деревцем.
Несколько дней спустя Флорис, Батистина, Вальмир и Людовик вымыли дом и, взяв с собой немного одежды на смену, покинули Новый Орлеан.
Четверо молодых людей раздобыли вместительную габару и поплыли вверх по Миссисипи по направлению к Батон Руж, где Флорис и Батистина надеялись что-нибудь узнать об Адриане.
— Что за собачья жизнь! — ругался Жорж-Альбер Платье висело на нем клочьями. Подхватив свою помятую треуголку, он поглубже нахлобучил ее на голову, чтобы хоть как-то защититься от палящих солнечных лучей. Затем Жорж-Альбер продолжил свой путь. Куда он шел? Он и сам как следует не знал Маленький зверек Флориса пребывал в отвратительном настроении. Уже давно ему не удавалось найти доброй бутылочки, и… в общем, вот уже две недели, как во рту у него не было ни капли живительной влаги, и это не считая того, что он уже давно потерял след своего хозяина и Адриана с товарищами. Жорж-Альбер устал возмущаться. Ноги больше не держали его. Сапоги его порвались во многих местах. Как известно, почтенная обезьянка утратила привычку ходить, ибо в последнее время ей доводилось путешествовать исключительно в седельных сумках Флориса или Адриана.
