Позже она и сама не могла честно признаться себе, куда завела бы ее черная магия его натиска, если бы дверь не отворилась и в комнату не вошла Мэг со словами:
— Мисс Селина, через минуту подаю ужин.
Она полностью потеряла ощущение места и времени и была чрезвычайно благодарна ему за то, что он так повернулся к двери, что заслонил ее от взгляда домоправительницы, пока она торопливыми неловкими движениями пыталась привести в порядок свое платье. Когда он отступил в сторону, она заметила устремленный на нее взгляд Мэг, и ее и без того разгоряченное лицо покрылось пунцовым румянцем; она пробормотала что-то, не помня себя, пытаясь побороть в себе прилив этого позорного и совершенно ей не свойственного сексуального возбуждения, призвав на помощь разум, который никак не хотел ей повиноваться и реагировать на угрюмые слова Мэг:
— Там валит такой снег — вы просто не поверите. Я решила, что мне следует вас предупредить.
— Спасибо, — вовремя взял на себя инициативу Адам, спасая ситуацию, которая могла превратиться в кошмар, что наконец дошло до Селины. — Мы идем. — И поддерживая ее за локоть, он повел ее в столовую, пока она пыталась привести в порядок свои мысли и вычеркнуть из памяти свое позорное и непростительное поведение.
Ей почти удалось это: как только Мэг вышла, она остановилась как вкопанная, вырвала руку из его цепких пальцев и, не глядя на него и не заботясь о том, что он может ей кое-что напомнить, выпалила:
— Я вас не просила об этом. И больше никогда до меня не дотрагивайтесь!
Подняв подбородок, она направилась в столовую, слегка покачивая бедрами. Селина чувствовала, что он идет за ней следом, и не могла успокоиться, а когда она, замедлив шаг, повернулась к нему, то ее гибкое тело и твердое, напряженное Адама соприкоснулись; она задохнулась от возмущения, когда он с непринужденным высокомерием прошептал:
— Киска, не шипи. Один из своих методов приручения я тебе продемонстрировал. Так что убери коготки и помурлычь для меня, потому что ты еще не все видела!
К счастью, в эту минуту появилась Мэг с сервировочным столиком, но Селина успела бросить на Адама взгляд, полный неизбывной ненависти, прежде чем они прошли в столовую. Она была права, опасаясь оставаться наедине с этим дьяволом во плоти; первое же прикосновение его обжигающих губ оказалось достаточным, чтобы она полностью потеряла контроль над собой. Но второго не будет, уж в этом-то она убеждена!
Она села за стол, ноздри ее трепетали от с трудом сдерживаемого гнева. Хотя она и просила Мэг не устраивать ничего особенного, но та решила превзойти самое себя. В столовой было тепло, в камине уютно горел жаркий огонь, две лампы в углах комнаты под роскошными старинными абажурами придавали освещению интимность, а обитые дубовыми панелями стены и белые свечи на столе оттеняли особую изысканность белой скатерти тонкого ирландского полотна, старинному столовому серебру и великолепному хрустальному набору, стоявшему перед ними.
Если бы Мэг специально стремилась произвести на гостя впечатление богатством и положением Мартина, то не смогла бы сделать этого лучше. Жаль только, что меньше всего на свете такое впечатление стоило бы производить на этого Адама Тюдора Отдай-Мне-Все!
— Мясо по-веллингтонски и зелень — на тележке, — с неодобрением в голосе сообщила она, ставя перед ним тарелки с дымящимся супом с протертыми каштанами. — Десерт, сыры и фрукты — на серванте. Кофе я принесу попозже, — гневно выдохнула она и вышла из комнаты, волоча за собой шлейф своего глубокого неодобрения.
Мэг вполне могла обойтись мясной запеканкой и свежими фруктами, подав все это в менее торжественной малой столовой, где они обычно завтракали, и именно это Селина и имела в виду, когда просила не устраивать ничего особенного. Но она намеренно превзошла себя, изображая из себя мученицу, чтобы тем самым продемонстрировать свое неодобрение Селине, принимающей гостей в столь неподходящее время.
Но Селину сейчас не очень-то волновали причуды Мэг, потому что она чувствовала на себе этот напряженный, насмешливый взгляд зеленых глаз — он проникал ей прямо в душу. Однако она старалась не отрываться от своей тарелки с супом.
После той позорной сцены в гостиной ей бы следовало потребовать, чтобы он ушел, она больше всего на свете желала этого, однако ей еще предстояло выведать, зачем ему понадобился Мартин. Сознавая, что надо как-то выходить из этого положения, само по себе ничего ведь не решится, она подняла наконец голову, встретившись с ним взглядом, и спросила, старательно сохраняя холодный и бесстрастный тон:
— Может быть, вы все-таки скажете мне, что вас привело в этот дом? — И в этот миг она почувствовала прямо-таки детский страх из-за того, что никого из близких нет рядом с ней. Она не могла винить Ванессу, что та хотела остаться рядом с Мартином, пока не убедится в том, что он идет на поправку, но Доминику не было никакой необходимости в такой спешке мчаться в Лондон…
— Но вы же знаете, почему я здесь, — томный бархатный голос звучал мягко и тепло. — Я хотел познакомиться с вами поближе и могу сказать, что вполне удовлетворен своим первым успехом. — Он доел суп и стал разливать по хрустальным рюмкам драгоценное коллекционное бургундское Мартина. Селина оставила в покое терзаемую булочку и положила ложку.
— Что вы хотите от Мартина? — спросила она жестко, не обращая внимания на его намек на поцелуй, когда она не только позволила ему, но и ответила.
— Вопрос поставлен неправильно, скорее меня надо спросить, что я могу сделать для него. — Он все еще мягко улыбался, голос его звучал спокойно, как будто они говорили о чем-то чрезвычайно приятном и обычном, а не о мерзких и гадких вещах, которые вызвали у Мартина сердечный приступ. Этот невозмутимый дьявол двигался по комнате, собирал использованные тарелки, расставлял нагретые тарелки для второго, подавал мясо с овощами. Как будто он имел на все это право, как будто он был здесь хозяином.
И Селина возмущенно фыркнула:
— Нужно быть дурой, чтобы верить вам!
Ей хотелось загнать его в угол, разоблачить его наглую ложь, бросить ему в лицо обвинение, что лишь одна мысль о его приходе свалила пожилого Мартина с сердечным приступом. Однако она не могла позволить себе такую роскошь. Она должна была сделать все, чтобы он не узнал, где находится Мартин, и не появился у него в палате.
Так что она ограничилась свирепым взглядом своих желтых глаз. Скрестив руки на груди, она наблюдала, как он спокойно режет мясо, добавляет к нему приличную порцию овощей и протягивает ей блюдо, которое она с негодованием отвергла.
Продолжая свою трапезу, он достаточно спокойно спросил:
— Что же вам про меня наговорили? — Он с видимым удовольствием отпил бургундского и наколол на вилку кусок сочной нежной говядины в тесте. — Судя по тому, как вы меня встретили, я понял, что Ванесса уже поговорила с вами и дала мне весьма нелестную характеристику. Не сомневаюсь, что Доминик с удовольствием добавил кое-что от себя.
Он приподнял черную бровь, выражая насмешливое полупрезрение, но Селина решила поставить его на место, переведя игру на свое поле, сказала ему откровенно:
— Мне говорили, что вы сын Мартина. Что Мартин материально помогал вам и вашей матери, пока она не умерла. Вам тогда было уже восемнадцать, и вы вполне могли позаботиться о себе сами. — Она отодвинула от себя нетронутую тарелку и пригубила рюмку, надеясь, что вино поможет успокоить ее напряжение. — Как я понимаю, все считают, что вы собираетесь пользоваться материальной поддержкой Мартина до бесконечности.
Она надеялась, что ей удалось достаточно тактично выразить свою мысль. Разумеется, она не собиралась миндальничать с ним, она помнила рассказ Доминика и то, как сообщение о его приходе подействовало на дядю, так что он заслуживал и более суровых слов. Однако у нее уже была убедительная возможность видеть, как он реагирует на ее намеренные оскорбления, и поэтому решила не повторять их.
— Понятно. — Он положил на стол нож с вилкой и как-то странно посмотрел на нее. — А кто-нибудь из них говорил вам о моей матери что-нибудь другое, кроме того, что она умерла?
Селина быстро опустила глаза. Доминик говорил. Но если она перескажет ему то, что рассказывал Доминик, например то, что мать Адама Тюдора — где же она все-таки слышала это имя? — была распутной женщиной, совратила неопытного юношу намного моложе себя, пользуясь его неопытностью, и всю жизнь вытягивала из него деньги, а теперь после ее смерти то же самое пытается делать ее сын, то это может вызвать его гнев, который он наверняка выразит в весьма своеобразной форме.
Так что она промолчала, но, похоже, он читает ее мысли, потому что лицо его помрачнело, а глаза сузились в щелочки.
