Ксения очень спешила вернуться домой и закрыть за собой двери, которые удалось починить. Завернув за угол, она вздохнула свободнее. Заколоченные толстыми досками окна придавали вестибюлю зловещий вид грота, в котором спасаются потерпевшие кораблекрушение матросы. Защита, хотя и была исключительно иллюзорной, приносила определенное успокоение.
Увидев стоящую на площадке няню в накинутом на плечи сером драповом пальто, Ксения вздрогнула.
— Что случилось? — спросила она издалека, ускорив шаг.
— Твоей матери плохо. Нужно быстрее найти врача.
— Что еще? — взволнованно воскликнула Ксения.
— Это из-за ребенка. Ей нужен доктор, а телефон не работает.
Вдалеке раздались выстрелы, но женщины даже не повернулись. Все уже привыкли к подобным звукам.
— Какой еще ребенок? Ты о чем? — холодно спросила Ксения, словно сомневаясь в реальности происходящего.
— Твоя мать беременна и очень слаба. Не спорь, беги за доктором, — велела няня, держа ее за руку. — Началось кровотечение.
У Ксении перехватило дыхание. Почему мать скрывала от нее свою беременность? Чем она провинилась, что ей не рассказали такую важную новость, о которой она узнала теперь на улице, словно посторонняя? Сердце сжалось при мысли, когда она подумала, что ее отец не успел узнать о ребенке.
Новость упала на нее, словно с неба, но, взглянув на няню, простую крестьянскую женщину, которая ничего и никого не боялась в жизни и привыкла во всем полагаться на волю Божью, Ксения молча отдала ей корзинку и побежала за врачом.
Несколько часов спустя доктор закрыл двери комнаты Нины Петровны.
— Это очень печально, — озабоченно сказал он. — Если бы мы не жили в столь нестабильное время, я бы так не беспокоился. Но все эти события…
Ксения спускалась вместе с ним по лестнице.
— Если ваша мать хочет сохранить ребенка, она должна постоянно оставаться в постели. Ей необходим полный покой. К счастью, еще не все потеряно. Я приду через несколько дней.
— Но мы должны уехать! — возразила девушка. — Мы не можем оставаться здесь! Это слишком опасно. Мы поедем в наш дом в Крыму. Там мама сможет отдыхать сколько угодно. Она ни в чем не будет нуждаться, уверяю вас.
— Ребенка это путешествие погубит, — проговорил врач, устало застегивая пальто. — Поездки стали слишком опасными, поезда переполнены, никто не знает времени их отправки и прибытия. Кто позаботится о вашей матери, если в пути у нее произойдет выкидыш? Сожалею, но об этом даже не может быть речи, графиня.
Он поднял голову и посмотрел на разбитую люстру. Вместо изувеченной картины виднелось огромное пятно, отличавшееся по цвету от остальной стены.
— Я правда очень расстроен, — тихо произнес доктор.
Ксения поняла, что расстроен он был не только и не столько состоянием графини Осолиной или смертью Федора Сергеевича, сколько непредсказуемым будущим России. Девушка молча закрыла двери и посмотрела, как он садится в автомобиль. Как врач, он имел разрешение на свободное перемещение по городу. Тронувшись, автомобиль проехал мимо торговца, тащившего тележку с молочными крынками.
Ксении казалось, что она попала в ловушку. Выбора нет: они должны остаться здесь, в этом сумасшедшем городе. Слабая мать, преданная, но престарелая няня и малышка Маша. Закрыв двери, девушка почувствовала, как силы покидают ее, и медленно опустилась на пол. Большинство двоюродных братьев уже уехали, у подруг были свои проблемы, и они не могли позволить себе заниматься чужими. Софья с родителями убежали в Киев. Ксения написала несколько писем дяде Саше, но вот уже несколько месяцев от него не было никаких известий. С начала марта с дисциплиной в войсках было покончено. Совет рабочих и солдат принял приказ № 1, который отменял все воинские звания, а также послушание и уважение к бывшим командирам. На офицерские должности теперь выбирали путем голосования в солдатских комитетах, которые также контролировали обеспечение оружием и автомобилями. Офицер в меньшей степени рисковал попасть под германскую пулю, чем под пули собственных солдат. Хорошо зная темперамент дяди Саши, его резкие речи, Ксения понимала, что он никогда не смирится с нововведениями, поэтому опасалась самого худшего.
Она сидела в холодном коридоре, подогнув ноги и положив лицо на колени. Временами, казалось, забывала дышать и не ощущала собственного тела.
— Тебе плохо, Ксения? Почему ты сидишь на полу?
Маленькая ручонка дотронулась до ее плеча. Она не заметила, как подошла младшая сестра. Подняв голову, Ксения улыбнулась. Маша, присев на корточки, обеспокоенно смотрела на нее. Девушка молча обняла малышку, все слова казались бесполезными.
В разоренном вестибюле было темно и холодно. Следы от пуль напоминали шрамы.
Весна выдалась теплой. На улицах настилали доски, чтобы толпы энтузиастов, монотонно распевающих «Марсельезу», призывая к миру и братству, не пачкались в непролазной грязи. За весной быстро пришло лето. Царскую семью сослали в Тобольск, в Сибирь — край отверженных и каторжников. В каждом петроградском квартале были устроены залы для собраний, на которых любой «товарищ» мог стать оратором, критикующим Временное правительство. За короткий промежуток времени Керенский своим гнусавым голосом и театральными позами умудрился настроить против себя всех. Было предотвращено несколько попыток государственного переворота, сопровождавшихся короткими уличными боями, после которых на широких проспектах и площадях оставались трупы. Ленин обосновался во дворце Кшесинской, знаменитой балерины, которая была любовницей царя в бытность его великим князем. Каждый день Ленин появлялся на балконе дворца и произносил перед восторженной толпой речи, провозглашая «Мир хижинам, войну дворцам!». Рукава его рубашки украшали бриллиантовые запонки. По городу ходили слухи, что его жена одевается у лучших кутюрье Парижа и Берлина.
Густые хлопья первого снега падали несколько часов без перерыва. Тяжелым пухом они ложились на крыши, балюстрады, украшающие фасады дворцов статуи атлантов, придавая дополнительный вес этому миру. Ксения подумала, что в первый раз за всю историю существования города этот естественный наряд очень подходил ему.
Девушка опустила шторы. В натопленной комнате было душно. На столе лежала стопка чистого белья. Чтобы не мешать проходу, журнальные столики и стулья отодвинули в сторону. В углу ожидала своего часа простая корзинка с бельем для новорожденного. Из-за суеверия колыбель не стали готовить до тех пор, пока не появится малыш. Нина Петровна лежала в постели, накрытая одеялом, на котором были вышиты фамильные монограммы. Лицо ее блестело от пота, широко раскрытые глаза смотрели в пустоту. «Сколько еще ждать?» — спрашивала себя Ксения. Сколько вообще женщина способна выносить эти страдания? Мать мучилась уже больше двенадцати часов. Ксения намочила платок в прохладной воде и приложила ко лбу матери.
— Ты так добра, мой ангел, — пробормотала Нина Петровна, пытаясь взять ее за руку.
Нервничая, Ксения убрала руку и поправила одеяло.
— Вовсе нет, мама. Я просто делаю то, что должна делать, и ничего более. Скоро ты родишь малыша, и все будет хорошо. Не беспокойся.
Когда мать погладила ее по голове, Ксения зажмурилась, стараясь не дрожать. Нежностей она не любила, так же как не любила покоряться превратностям судьбы. Несмотря на боль, Нина Петровна издала лишь несколько стонов. Ксения предпочла бы, чтобы она кричала, проклинала Бога и всех святых, обвиняла бы их в несправедливости, убийстве мужа, во всех своих страданиях. Но ее матери был чужд дух бунтарства.
Дверь открылась, и вошла няня с тазиком кипятка. Ксения помогла поставить его рядом с камином.
— Думаю, что скоро это случится, — сказала старушка, внимательно оглядев хозяйку.
— Ты повторяешь это вот уже двенадцать часов, — проговорила Ксения.
— Ты боишься?
— Я не боюсь, — сквозь зубы процедила Ксения. — Я просто хочу, чтобы все закончилось.
— Иди на кухню к Маше и не пускай ее сюда. Она и так постоянно страдает от кошмаров.
Покачав головой, Ксения удалилась. По сравнению с комнатой в коридоре было прохладно. Она спустилась в кухню. За большим деревянным столом сидела Маша и дремала над раскрытой книгой. Давно не чищенные медные кастрюли висели над стопкой сложенных в раковине грязных тарелок, оставшихся после обеда.
— Как там мама? — спросила девочка, когда Ксения перевернула книгу, которую сестра держала вверх ногами.
— Не могу сказать, что все хорошо, но мама сильная. Няня уверяет, что скоро все закончится и у нас появится еще одна сестренка или братик.
— Думаю, что мамочка хотела бы сына. Из-за папы, понимаешь? — проговорила Маша.
Говорить об отце девочке было нелегко, хотя она и не видела его изувеченного тела. В тот вечер он пришел поцеловать ее перед сном. Таким она его и запомнила. Ксения завидовала ей. После того, что она тогда увидела, она словно навсегда была приговорена переживать ту ужасную февральскую ночь.
