— Я жду человека, которого люблю, — говорит она.
— Я знаю.
— Откуда вы это знаете?
— Это видно.
Она встает и начинает спускаться по белым мраморным ступенькам. Она считает ступеньки. От первой до двадцать третьей. Площадка. Еще ближе к обсаженной деревьями улице, к киоскам, к уличному регулировщику, помогающему людям пройти через дорогу. Одна… две… три… И вновь: одна… две… три… И наконец, она внизу.
— Простите, простите, простите! — слышится со всех сторон на всех языках.
Вежливые туристы то и дело толкают странную молодую женщину, бредущую с потерянным видом и залитым слезами лицом. Похоже, что она ищет кого-то в толпе, бежит то влево, то вправо, бросается к автобусам, чудом не попав под машину…
— Простите, я жду одного человека…
Наверху, сидя у подножия колонны рядом с чемоданом Анук, хиппи грызет яблоко. Надо бы подняться на площадку. Сверху легче наблюдать за прибывающими людьми. Подъем. Белый мрамор. Одна, вторая, третья, четвертая, пятая, шестая, седьмая… Вначале всего восемь мраморных ступенек. Стив.
«Что, если я поднимусь вверх по ступенькам на коленях… Стив может это увидеть и высмеять меня. От Аннаполиса долго сюда добираться. Он же обещал мне приехать». Сердце Анук тает от нежности к нему. Стив… «Пожалуйста, обними меня. Я буду самой послушной на свете. Я согласна стерпеть все, лишь бы вновь оказаться в твоих объятиях». Тридцать три ступени, чтобы вернуться к своему чемодану.
— Вы не хотите даже яблока? — спрашивает хиппи.
Она соглашается взять у него яблоко, чтобы не услышать: «Позднее». Может быть, ей стоит позвонить в Аннаполис? «Я не могу позвонить; я не могу уйти с этого места ни на секунду. Если он появится и не застанет меня здесь, то сразу же уйдет».
— На что же вы живете? — спрашивает она хиппи.
— Я работаю ровно столько, сколько нужно, чтобы обеспечить себе еду, одежду и иметь возможность помыться. И не более того.
— Почему вы сегодня пришли сюда?
— Я потратил десять лет своей жизни, чтобы прийти сюда сегодня. Мне двадцать восемь лет. Десять лет назад я начал свой путь из Невады.
«Доверяй больше разуму, чем чувствам. Чтобы выжить», — говорил ей дед.
— Это не жизнь, — отвечала она.
— Еще какая жизнь! Люди будут добрыми, гостеприимными, великодушными и справедливыми, когда к ним приходят пешком. Не имея ничего за душой.
Анук зажигает сигарету.
— Хотите?
— Спасибо. С удовольствием.
— Однако, — говорит она, — вас должны пугаться люди из-за вашего внешнего вида…
— Я напугал вас?
Она смотрит на него.
— Не знаю.
— Вас напугал не я, а этот день. Я же иду к людям с миром.
— Стив! — кричит она.
Появившийся внизу светловолосый молодой человек вовсе не Стив. Анук плачет.
— Вы не верите в Бога? — спрашивает хиппи.
— Бога? Какого Бога?
— В Бога.
Она в замешательстве. Бог — это церковные догмы, просвиры, которые раздают церковные служители.
— Вы не знаете какого-либо священника?
— Священника? Почему? Нет.
— У вас есть друг? — спрашивает хиппи. — Один-единственный друг?
— Нет, — отвечает она.
— К кому вы обращаетесь в минуту отчаяния?
— Ни к кому. У меня никого нет.
— Нельзя жить в одиночестве, — говорит хиппи. — Бог одарил меня своей милостью, когда мне было восемнадцать лет. Бог — это мир.
Анук задумалась. Она совсем не против того, чтобы в такой для нее напряженный момент жизни обратиться за помощью к Богу. Но где? Опуститься на колени на ступеньке мемориального комплекса? Как здесь просить о помощи?
Хиппи смотрит на нее и говорит:
— Вы ждете человека, которого любите?
— Да.
— А если он не придет…
— Он придет…
Из подъехавших автобусов высыпали немецкие туристы. Послышалась отрывистая немецкая речь.
— Я не знаю ни одного иностранного языка, — говорит хиппи. — Я не получил образования. Я бедный и счастливый человек. В Америке живет много хороших людей. Тот, кого вы ждете, он француз или американец?
— Американец, — отвечает она.
— И он сказал вам, что придет?
— Да.
Она испытывает такую боль, что, кажется, не может пошевелиться. Она пробует топнуть ногой. «Надо же, я еще могу двигаться», — думает она.
— Он должен прийти, — говорит хиппи. — Если только вы не причинили ему зло… Мы, американцы, легкоранимые люди. Нам часто причиняли зло.
— Оставьте меня в покое! — восклицает она. — Неужели вы собираетесь просидеть здесь весь день?
— А вы собираетесь ждать весь день?
Своим вопросом она выдала себя с головой. Ей ничего не остается делать, как ждать.
«Бог не забирает меня к себе, — говорил дед. — Я слишком неугоден ему».
Позднее, во время бесконечных ночных бдений в Довиле: «Я хотел бы быть добрым, богобоязненным, добродетельным и честным человеком, хи… хи… хи… (он еще и рассмеялся). Я был бы не прав; все смеялись бы надо мной».
— Дедушка…
— Да.
— Твой язвительный склад ума разбивает все мои иллюзии…
— Ты упрекаешь меня за то, что я учу тебя уму-разуму?
— Дед, с чем же ты оставляешь меня? Ты уверен, что ты — не дьявол во плоти?
— Бог его знает, — ответил дед и рассмеялся. — Я смеюсь, — сказал дед, — потому что ты говоришь глупости. И еще потому, что мне страшно.
Немного времени спустя старик произнес с необычной нежностью: «Тебе останется обрести чистоту; понять, что такое невинность; и встретить, наконец, настоящую любовь… Возможно, ты будешь всю жизнь искать ее…»
— У вас есть мать? — спрашивает хиппи.
Она поворачивает к доброму бородачу свое воспаленное от солнца и слез лицо.
— Да, но она ничего не поймет.
— А ваш отец…
— Еще меньше.
— А есть кто-нибудь еще? Совсем никого?
Она опускает голову.
— Нет.
Она протягивает руку хиппи…
— Пожалуйста, дайте мне попить…
Вода стекает по шее ей на грудь. Немного свежести.
Роберт должен уже найти ее записку. Безукоризненно пунктуальный и бесчувственный человек, он уже сидит на совещании. Работа прежде всего.
Американец все больше уходит в прошлое, и встреча с ним уже кажется ей нереальной. Анук хотелось бы кричать во весь голос, бежать со всех ног звонить в Аннаполис. Но это невозможно. Если бы только приехал Стив…
— Мы хотели уехать на Средний Запад, — говорит она хиппи. — Жить вдали от городов. Мы выступаем против насилия.
— Я увидел татуировку на вашей шее, — говорит хиппи. — Не думаю, что надо делать себе подобное украшение, чтобы продемонстрировать всем свои взгляды.
«Стив, моя единственная любовь, прости меня; я говорю о тебе так, словно имею на это право. Я говорю “мы”, “любовь моя”, чтобы ощутить рядом твое дыхание».
Она говорит о нем с хиппи. О той пустоте, которая окружает его. О постоянном желании свести счеты с жизнью. «Я похож на скупого рыцаря, у которого смерть — его единственный и главный капитал. Я — богач, поскольку не цепляюсь за жизнь».
Анук соглашается взять у хиппи кусочек хлеба. Солнце на небе делает свой неумолимый круг. В какой-то момент на верхнюю площадку мемориального комплекса по белым мраморным ступеням поднимается полицейский. Он обращается к ней:
— Мадемуазель, вам следует возвращаться домой…
— Она живет в отеле «Космос», — говорит хиппи.
И неожиданно добавляет:
— Славная девчонка…
«Славная девчонка, я — славная девчонка».
Ступеньки с первой до двадцать третьей. Еще три. Затем восемь. Тротуар.
Хиппи передает ей чемодан. В перламутровых сумерках полицейский проходит на середину шоссе, чтобы остановить такси.
Машина останавливается, и полицейский говорит водителю:
— В отель «Космос»…
Шофер выходит из такси и ставит чемодан в багажник. Хиппи стоит на тротуаре в багровых лучах заходящего солнца. Он поднимает левую руку, чтобы двумя сложенными вместе пальцами перекрестить ее на прощание.
Анук оборачивается. Она смотрит в заднее окно машины. Ей кажется, что белоснежный монумент в рыжих сумерках оторвался от земли и парит в воздухе, а последние лучи солнца образовали нимб над головой благословляющего ее длинноволосого незнакомца.
Для нее было бы легче спуститься в ад, чем вернуться в отель. Тени прошлого обступили Анук тесным кругом. Если Роберт не проявит к ней снисходительности и не захочет держать язык за зубами, то отец от злорадства будет хлопать себя руками по ляжкам. Каждый день он будет доводить ее до белого каления: «Твой американец оставил тебя с носом. И таким банальным образом!»
Такси останавливается у отеля. Портье открывает дверцу машины. Анук расплачивается. Она не успевает произнести и слова, как служащий отеля подхватывает ее чемодан.
Пересечь гостиничный холл в столь неприглядном виде, в каком она сейчас находится, — мокрая от пота, с залитым слезами лицом. Это просто фантастика, сколько воды содержится в человеческом теле! Проливать слезы весь день, всю ночь, всю жизнь!
