- Твой язычок вновь стал острым, Арабелла. Ты много практикуешься с Карлтоном.
- Это так заметно?
- Конечно. Но ему это, несомненно, нравится.
Теперь о моем ребенке...
- Ты говоришь, что еще никому не рассказывала?
- Я решила, что ты должна быть первой.
- Как бы обрадовался дядя Тоби, узнав об этом! Ее глаза слегка затуманились.
- Ах, дорогой мой Тоби! - произнесла она. Я была тронута, но потом вдруг подумала: не играет ли Харриет еще одну из своих ролей?
***
Новость о положении Харриет поразила весь дом, и в течение нескольких дней высказывались предположения, будто все это ей лишь показалось. Но со временем стало очевидно, что она не ошиблась.
Харриет была чрезвычайно довольна собой и явно наслаждалась ситуацией. Она вела себя так, будто ей удалось сыграть великолепную шутку, и нужно признать, что ей удалось добиться желаемого эффекта.
Карлтон был потрясен.
- Если у нее будет мальчик, - сказал он, - он будет наследовать вслед за Эдвином.
- Нет, если Эдвин женится и у него появится сын.
- Ну, до этого еще пройдет много лет.
- Знаешь, мне не хочется, чтобы ты говорил об Эдвине так, будто его дни сочтены.
- Извини. Я всего лишь размышлял...
- О линии наследования. Можно подумать, что Эверсли - королевский род.
Его это действительно тяготило. И я часто замечала, что он смотрит на Харриет с той же подозрительностью, что и раньше.
Между нами стали возникать трения. Теперь наша жизнь текла не так гладко, как до моего выкидыша. Похоже, Карлтон не одобрял моей горячей любви к Присцилле и, конечно, к Эдвину, и, если я отчасти понимала ревность к Эдвину, все же казалось совершенно невероятным, что мужчина может обвинять собственную дочь в потере неродившегося сына.
Я говорила Карлтону, что он ненормальный. Желание иметь сына стало у него манией. Известно, что это весьма распространенное желание у определенного типа мужчин, но Карлтон довел себя до крайности.
Теперь он часто уезжал. Он ездил в Уайтхолл, и я знала, что он занимает видное положение в придворных кругах. Я часто думала о том, какую жизнь он там ведет. Меня беспокоило ослабление наших чувств друг к другу, и я говорила себе, что это неизбежно. Я сознавала, что в определенном смысле сама виновата в этом. И в то же время я мечтала, чтобы Карлтон вернулся и у нас восстановились отношения, складывавшиеся в самом начале. Но действительно ли он был таким, каким я его себе представляла? Нас связывало страстное влечение, но могло ли оно служить достаточным основанием для продолжительного семейного счастья? Может быть, я ошибалась. Меня всегда тянуло вспоминать счастливые времена с Эдвином, которые на самом деле были пронизаны фальшью. Именно поэтому я и решила, что не дам одурачить себя вторично. Не оттого ли я стала слишком жесткой и подозрительной?
В течение последующих месяцев жизнь казалась мне несколько нереальной. Единственным довольным жизнью человеком была Харриет. Она разгуливала по дому с видом победительницы и скоро - как мне это напомнило прошлое! - начала всеми командовать.
Она предложила, чтобы по вечерам мы собирались и вместе пели баллады: я, Карлотта, Грегори Стивене, а зачастую и Мэттью Долан, не забывавший навещать нас. Карлотта несколько чуждалась его, словно знала о надеждах, которые я питала относительно него, и старалась противодействовать этому.
Харриет любила рассказывать истории из своей актерской жизни, держа аудиторию в состоянии напряжения. Как настоящая Шехерезада, она имела обыкновение прерывать рассказ на самом интересном месте, говоря:
- Ну, на сегодня хватит. Что-то у меня голос сел. Мне, знаете ли, приходится о нем заботиться.
Временами Эдвин и Ли тоже приходили послушать ее. Они считали ее очаровательной, и она всячески доказывала это. Даже Присцилла умудрялась приковылять, чтобы восхищенно слушать ее пение или рассказы.
Хотя я была озабочена своими взаимоотношениями с Карлтоном, осложненными тем, что на этот раз не я ждала ребенка, однако и меня Харриет сумела пленить, как и всех остальных. За зимние месяцы она значительно пополнела, но ничуть не потеряла красоты. Ее безоблачное спокойствие только прибавляло ей обаяния.
Даже Салли Нуленс с нетерпением ждала появления нового младенца в детской.
Как-то раз я ей сказала:
- Салли, ты ждешь-не дождешься этого ребенка, я знаю.
- Ой, ничего не могу с собой поделать, - призналась она, - По мне, так нет ничего лучше, чем беспомощный малыш.
- Даже если он принадлежит Харриет? - спросила я.
- Кем бы она ни была, она - мать, - ответила Салли.
Я и не заметила, как в комнату вошла Карлотта. Она умела держаться в тени, как будто ей не хотелось обращать на себя внимание.
- Как ты думаешь, у нее будут легкие роды? - спросила я.
- У нее! - воскликнула Салли, и ее глаза вдруг загорелись странным огнем. - Да из нее высыплется, как горох из стручка. С такими, как она...
- Как она... - повторила я.
- Есть в ней что-то такое, - тихо сказала Салли. - Я-то с самого начала это заметила. Говорят, у ведьм есть особые способности.
- Салли, не думаешь ли ты, что Харриет ведьма? - спросила Карлотта.
- Я ничего не говорила, - пробормотала Салли.
- Нет, ты только что сказала, - напомнила я.
- Я могу сказать только то, что чувствую. Есть что-то... Есть в ней какая-то особая сила... Я просто не знаю, как это назвать. Некоторые называют это колдовством. Мне это не нравится и никогда не понравится.
- О, Салли, что за чепуха! Просто она здоровая и привлекательная женщина...
- Которая умеет добиться того, чего хочет. Мы с Карлоттой обменялись взглядами, как бы желая сказать друг другу, что не следует принимать всерьез слова старушки Салли.
Харриет родила ребенка в феврале. Как и предсказывала Салли, роды оказались легкими. Она родила сына, и, признаюсь, я ощутила некоторую зависть.
Прошла неделя или чуть больше после рождения ребенка, которого окрестили Бенджамином, когда домой вернулся Карлтон.
Он крепко обнял меня, и я вдруг задрожала от счастья.. Я решила, что рожу ему сына, как только полностью оправлюсь от слабости, которую все еще ощущала после выкидыша.
Карлтон заметил мое настроение.
- Ты выглядишь гораздо лучше, - сказал он, приподнял меня и прижал к себе.
- Я рада твоему возвращению, - ответила я. Мы вошли в дом рука об руку. Я сказала ему:
- У нас в доме прибавление - Харриет родила ребенка.
Он промолчал, и я добавила:
- У нее сын. В Харриет можно было не сомневаться.
- Да, - медленно сказал он, - в Харриет можно не сомневаться.
Мы прошли в комнату Харриет. Она лежала в постели, Бенджи спал в колыбельке, и возле него крутилась Салли.
Харриет протянула руку Карлтону. Он пожал ее и, как мне показалось, пожимал ее достаточно долго.
Высвободив руку, она сказала:
- Салли, подай мне Бенджи. Я хочу его показать. Клянусь вам, Карлтон, это самый прекрасный младенец в мире. А Салли поможет мне вырастить его.
Она была очень красива: великолепные волосы, спадающие на плечи, безмятежно счастливое лицо и чудные глаза, которые излучали мягкую нежность.
Я обратила внимание на Карлтона. Он очень внимательно смотрел на Харриет. И вновь мне показалось, что мы изображаем живую картину, исполненную скрытого смысла.
Бенджи рос на глазах. Салли говорила, что ей никогда не доводилось видеть младенца с такими крепкими легкими. Когда он орал, Присцилла смотрела на него как зачарованная. С самых первых дней жизни он демонстрировал решимость получать все желаемое. Он был красавцем - с большими синими глазами, с завитками темных волос. Присцилле нравилось смотреть, как его купают, она с удовольствием подавала Салли полотенце.
Я никогда не видела Харриет столь умиротворенной. Пробудившийся в ней материнский инстинкт удивлял меня, но я цинично объясняла это тем, что ребенок укрепил ее позиции в доме. Конечно, будучи вдовой Тоби, она имела право жить здесь, но то, что она родила одного из наследников земель и титула, делало ее положение гораздо более прочным.
Как бы то ни было, я чувствовала, что во мне растет напряжение. Я внимательно следила за Харриет, предполагая, что она вновь затевает какие-то интриги. Возможно, во всем было виновато мое воображение, и я просто не могла забыть прошлое.
Временами я ходила в дальний угол сада, к беседке, в которой погиб Эдвин. Этот участок сада оставался таким же глухим, как прежде, и еще больше зарос кустарником. Выглядел он жутковато, загадочно, как и должно выглядеть место трагедии, которое люди не любят посещать, создавая вокруг него легенды.
Частити проговорилась о том, что, по мнению слуг, здесь живут привидения. Привидение Эдвина, подумала я. Эдвина, на которого обрушилось наказание за грехи его; Эдвина, пойманного на месте преступления Старым Джетро. Интересно, о чем думала Харриет, заходя сюда? Она была непосредственным участником трагической сцены и должна была хорошо помнить ее, но ни разу не проронила ни слова при упоминании о беседке. По-моему, Харриет принадлежала к тем женщинам, которые умеют стирать из памяти неприятные события.
