Алексей выехал за ворота, остановился, ворота закрыл и вихрем понесся в город. "Надо было оставить его во флигеле", - угрюмо подумала Надя. Она знала, что у нового шофера большая семья и недавно родился внук, что он всем в своем доме нужен, да и машина, уж конечно, не стоит без дела - с младенцами всегда беготня, - но хорошо бы его не пустить, чтоб не жег бензин понапрасну да не зарабатывал бы на ее "БМВ": небось подбросит какую-нибудь фифу до города. "Перестань, - велела себе Надя. - Перестань злиться. Ты все это учитывала, когда договаривалась об оплате. Он же не виноват, что так трудно с Женькой".
Надя прошлась по саду, заглянула в теплицу, поднялась к себе. Чисто, тепло и тихо. Все готово к приезду хозяйки. Неслышно появилась Валя.
- Ужинать будете?
- Нет.
- Тогда я поставлю все в холодильник.
- Поставь и уходи к себе.
Опущенные глаза, постоянно робкий голос, в котором Наде слышалась укоризна, неслышные шаги раздражали. "Знает про нас с Сергеем, - понимала Надя. - Ничего, небось не измылился... За такие-то деньги можно перетерпеть". Хотелось крикнуть в это покорное лицо, что не нужен ей теперь на фиг Сергей, что она тоже страдает, но ведь глупо, бессмысленно.
- Иди.
Валя исчезла.
Какой большой, какой пустой дом! В этот бы дом - да семью Алексея. Ну уж нет, дом тому, кто его заработал. "Да ведь не ты заработала, усмехнулась Надя, - а Венька своим горбом, если можно так назвать официозное лицемерие. Правда, дом потом перестраивали, и тут были уже мои деньги..." Надя поставила на столик пузатую бутылку "Арманьяка", положила на тарелку того-сего, подкатила столик к камину.
- После трудов праведных имею право напиться! - сказала громко и вызывающе, и странно прозвучали ее слова в пустой, гулкой комнате.
Нажала кнопку. Погас верхний свет.
- Ну-с, приступим!
Она наполнила первую рюмку, чувствуя себя очень несчастной.
6
Душа болит в краю бездомном;
Молчит, и слушает, и ждет...
Сама природа в этот год
Изнемогла в боренье темном.
Стыдно брать у женщины любимые книги, ее обнимать, целовать душистые пряди волос, лежать у нее на плече, и все в тебе кричит "люблю", а потом врать, что уезжаешь на все майские праздники читать лекции в город Саратов. Да, но почему же книги - на первом месте? А потому, что это и есть духовная близость...
Женя сидел рядом с Надей на кожаном мягком сиденье мощной, высокой машины; портфель, набитый бумагами, - "Ты не возражаешь, если я немного у тебя поработаю?" - спортивная сумка с кроссовками, джинсами, свитером лежали зачем-то в багажнике. Серьезный, средних лет водитель вел машину умело, стремительно, обгоняя, где только можно, другие машины. Он мельком взглянул на Женю усталыми, умными глазами и сразу все понял - так, во всяком случае, показалось Жене - хозяйка тащит в свои хоромы очередного хахаля. "Почему же очередного? - защищался от его молчаливого презрения Женя. - Может, после Веньки у нее никого не было?"
Он покосился на Надю. Прикрыв глаза, она отдыхала: напряжение последних дней, когда пришлось уламывать Женьку - а он упирался, отнекивался, - вконец ее измотало. А однажды он не ночевал дома - это она проверила, позвонив поздно вечером и после бессонной, мучительной ночи - в семь утра. Что стоило ей удержаться, не закатить скандал, истерику, одному Богу известно. Ничего, она подарит ему на май мобильник с оплаченной картой, и пусть только посмеет его отключать.
- Этого требуют наши дела, - скажет она. - На моей фирме только ты без мобильника.
Так, кстати, оно и было.
"Нет, без мужика такие не могут, - поглядывая на Надю, размышлял между тем Женя. - С ее темпераментом, изощренностью. И условностей - никаких..."
- Так ты теперь полюбил стихи? - сказала, расставаясь с ним на все праздники, Таня и задумчиво погладила, прежде чем поставить на полку, возвращенный томик Пастернака. - Тогда вот тебе Волошин. Он очень разный, и с Пастернаком его не сравнить, но есть стихи потрясающие.
Он открыл томик тем же вечером - все, что касалось Тани, глубоко его волновало - и теперь вез с собой из-за какого-то непонятного ему самому суеверия. "Как залог... Оберег..." - подумал Женя, и захотелось выпрыгнуть из машины и бежать к Тане. Враждебно, испуганно он покосился на Надю. Она покойно дремала. "Куда я еду? Зачем? - в смятении думал Женя. - Что там за усадьба такая? Лера с Денисом, помню, захлебывались от восторга: "Два туалета, две ванны, комнаты для гостей...""
Как горели у бедной Леры глаза... Как завидовала она удачливой, ловкой подруге...
- Приехали, - сказала Надя. - Десятого, в восемь. - Это уже шоферу.
Алексей кивнул, развернулся и помчался в Москву.
- Вот мы и дома, - глубоко вдохнула свежий, вечерний воздух Надя.
На крыльце стояла кругленькая миловидная женщина.
- А где моя комната? - нервно спросил Женя.
Надя поняла, усмехнулась:
- Нуждаешься в автономии? Наверху. Валь, проводи. Ужин в девять. Услышишь гонг - и спускайся.
Тихая Валя, опустив глаза, потянулась за портфелем и сумкой.
- Что вы? - всполошился Женя. - Я сам!
- Как угодно, - еле слышно ответила Валя и повела его на второй этаж. - Здесь ваша комната, ванная, вот туалет для гостей.
- Спасибо, - неуверенно сказал Женя.
"Может, положено дать чаевые?" - смятенно думал он, чувствуя себя в какой-то другой жизни, известной ему лишь по книгам и фильмам. Но Валя уже исчезла.
Женя распаковал свой скромный багаж и еле удержался, чтобы не усесться за рукопись - только она и спасала от жизни. Но вместо этого подошел к окну. Голубое и зеленое широко и привольно расстилалось до самого горизонта: синее небо, юный, светло-зеленый лес, поблескивает серебром узкая речка. Пахнет травами и простором. "Как здесь, должно быть, работается! - подумал Женя и взглянул на часы. - Нет, сегодня уже не придется: скоро ужин, а потом... Нельзя быть таким уж неблагодарным!"
В ванной все сияло и благоухало. Даже бритвенный прибор был приготовлен. В туалете лежала розовая бумага, ноги тонули в коврике, приглушенный свет тоже был розовым. "А ведь тебя покупают, - подумал Женя. - И ты продаешься... Почему же Таня, как назло, так непонятно сдержанна? Молча наблюдает со стороны. И о море больше - ни слова. Как она плакала еще недавно, осенью, что в праздники всегда одна, а теперь как будто не огорчилась. И в командировку поверила сразу, и опять же не огорчилась. Да какие, к черту, нынче командировки? Какие такие лекции? Кому это нужно? Кто все оплатит? Нет, надо быть такой наивной, как Таня, чтобы поверить во всю эту галиматью!"
Властный гонг призвал Женю к ужину. Он сразу спустился: нехорошо заставлять себя ждать. Шторы были задернуты; горели ароматные свечи. Надя встретила гостя в японском шелковом кимоно, в красных, с бисером, парчовых туфельках.
- Прошу! - светски указала на кресло. Столик на колесиках стоял рядом. - Наливай. За что пьем?
- За нас, - как положено, ответил Женя.
- За нас, - согласно кивнула Надя.
Тонкий французский коньяк шел хорошо, и после третьей рюмки все уже казалось нормальным, вполне естественным: Надя в вышитом кимоно, Валя, неслышно менявшая блюда, ликер, пахнувший миндалем и приятно ударявший в ноги. А потом Женю взяли за руку и увели к себе - спокойно, уверенно, без всяких ненужных слов. А он и не думал сопротивляться, потому что коньяк вызвал желание, и он впервые ответил тем же на смелые ласки Нади - правда, скорее из вежливости. И тут же ему стало противно.
- Нет, ты как хочешь, - пьяно ухмыляясь, сказал он, - а я - пас. Старый дедовский способ лучше.
- Ах ты, пьяница, - ласково шепнула Надя, и больше Женя ничего не помнил, потому что заснул.
Утром его разбудил запах черемухи и щебетание птиц. Осторожно, чтобы не проснулась Надя - о вчерашнем старался не вспоминать, - Женя пружинисто встал, неслышно ступая босыми ногами, прошел по ковру, выглянул в распахнутое настежь окно. Белым-бело было окрест, и пахла каждая пушистая веточка. "Значит, похолодает", - подумал Женя и посмотрел на спящую, абсолютно ему чужую женщину. Приоткрыв рот, она чуть похрапывала. На спинке кресла висел приготовленный для него халат, точь-в-точь такой, как купила на Новый год Таня. "Но этого не может быть! - взмолился насмешливым богам Женя. - Зачем же так меня мучить?" Не сводя взгляда с халата, он быстро натянул брюки, накинул рубаху и вышел, тихонько прикрыв за собой дверь. Ужасно хотелось пить, но он не пошел в гостиную, а поднялся наверх, к себе, огляделся, потянул ручку, торчавшую из стены. Так и есть - бар! А там, кроме спиртного, огромная бутыль кока-колы. Вот и славно!
Через пять минут Женя уже сидел за столом и работал. Он хорошо знал это давно не посещавшее его состояние духа, когда строчки ложатся сами собой, одна фраза влечет за собой другую, и четко вырисовывается связь времен. Болезнь и смерть Леры прервали работу над монографией - иногда казалось, что навсегда, - но после долгого перерыва словно прорвало плотину, идеи хлынули, как из запруды, и Женя наслаждался свободой, легкостью изложения, возвращением к любимому предмету, бегством из плена Надиной фирмы.
