— Боже мой, хворать среди чужих людей! Верно, за вами и присмотреть было некому?
«О нет, за мной ухаживал сущий ангел», — чуть было не проговорился Тимар, но вовремя спохватился и уклончиво ответил:
— За деньги можно получить все на свете.
Тимея умела скрывать свои огорчения, поэтому Тимар не заметил какой-либо значительной перемены в ее лице. Оно оставалось равнодушным, как всегда. Холодный поцелуй, отметивший их свидание, нисколько не сблизил супругов.
— Ради бога, берегите свое драгоценное здоровье, сударь! — шепнула Михаю на ухо Аталия.
Тимар сразу почувствовал, каким ядом пропитаны эти «заботливые» слова: он должен здравствовать, чтобы страданиям Тимеи не было конца. Ведь останься она вдовой, ничто уже не встанет поперек ее дороги к счастью. А счастье Тимеи причинило бы адские муки Аталии.
Осознав это, Тимар еще более страстно захотел покончить с опостылевшей ему жизнью. Аталия, этот коварный демон, полный ненависти к нему и к Тимее, молит судьбу о его выздоровлении лишь для того, чтобы продлить страдания Тимеи и его муки!
Перемена, происшедшая в нем за лето, всем бросалась в глаза. Весной он выглядел крепким, полным сил, жизнерадостным богатырем, а теперь, надломленный, молчаливый, походил на собственную тень.
Сразу после приезда в Комаром Тимар удалился к себе в кабинет и провел там целый день. Войдя туда после полудня, его секретарь нашел лежавший на письменном столе гроссбух раскрытым на том же листе, что и утром: Тимар даже не заглянул в него.
Приказчики, узнав о возвращении хозяина, поспешили к нему с докладами. Однако на все их сообщения Тимар отвечал: «Ладно», — и подписывал все бумаги, которые ему подавали. Порой даже не там, где следовало, или дважды одну и ту же.
Наконец он выпроводил всех и плотно запер дверь, заявив, что хочет уснуть. Но всем было хорошо слышно, как он в течение долгих часов все шагал и шагал взад и вперед по кабинету.
Когда настал час обеда, вид у него был настолько мрачный, что никто не решался с ним заговорить. Женщины ели молча, а сам он почти не прикасался к еде и даже не пригубил вина. Но не прошло и часа, как Тимар вызвал слугу и поторопил его с обедом, удивляясь, что его так долго не подают. Он совершенно забыл, что обеденное время прошло, посуда и столовые приборы давно вымыты. К вечеру он сделался таким вялым и утомленным, что с трудом держался на ногах и, едва присев в кресло, тут же засыпал. Но когда он удалился наконец в свою спальню и вытянулся на кровати, чтобы отдохнуть, всю его сонливость как рукой сняло.
«Ох, до чего же холодна эта постель! И все в доме такое холодное…»
Мебель, картины на стенах, даже старинные фрески плафона, казалось, кричали: «Зачем ты пришел сюда? Ты здесь не дома. Ты чужой!»
«Ох, как холодна эта постель!»
Явившийся звать Тимара к ужину слуга нашел его уже в кровати. Узнав об этом, Тимея сама поспешила к нему, тревожась, не заболел ли он снова.
— Нет, нет, ничего. Не беспокойтесь, — ответил Тимар. — Я просто устал с дороги.
— Может быть, послать за доктором?
— Прошу вас, не надо. Я не болен.
Пожелав ему спокойной ночи, Тимея удалилась, так и не приложив ему руку ко лбу.
Томимый бессонницей, Тимар прислушивался к звукам дома. Все говорили шепотом и ходили мимо его комнаты на цыпочках, чтобы не разбудить его.
А он все раздумывал, куда бы убежать от самого себя. В мир сновидений?.. Неплохо, если туда можно было бы так же легко погрузиться, как в царство смерти. Но, увы, в мир грез насильно не проникнешь.
Еще можно принять опий. Средство очень хорошее, уж оно-то усыпит наверняка…
Тимар долго следил, как комната погружается в сумрак. По мере того как наползала ночная тень, очертания предметов расплывались. Мрак все сгущался, и наконец Тимара окружила такая непроглядная тьма, какую можно сравнить лишь с плотным, густым туманом, с чернотой подземных недр, с беспросветностью полной слепоты. Такую кромешную тьму человек может «увидеть» лишь во сне. И Михай знал, что он теперь спит, а застилающий его глаза мрак — слепота сна.
Да, он отлично сознавал, что находится в мире сновидений. Лежит на постели, в своем комаромском особняке. Рядом стоит ночной столик со старинным бронзовым ночником под расписным абажуром из китайского фарфора. Над постелью висят стенные часы с музыкой. Шелковый полог опущен до пола. В его кровати — огромном ложе старинной работы, истинном шедевре искусства, — имеется выдвижной ящик. Это как бы дополнительная кровать. Еще и поныне в некоторых старинных домах встречается подобная громоздкая кровать, в которой может переночевать целое семейство.
Тимар также отчетливо помнил, что он не запер дверь комнаты и всякий, кому заблагорассудится, может сюда войти. А вдруг кто-нибудь вздумает его убить? Тогда он не заметит, как сон его перейдет в смерть. Да и есть ли разница между сном и смертью?..
Внезапно Тимару почудилось, что дверь тихо открывается. Кто-то входит в комнату. Шаги явно женские. Полог постели чуть слышно шуршит. Над Тимаром склоняется какая-то женщина.
«Это ты, Ноэми? — мысленно позвал он, встрепенувшись. — Как ты сюда попала? А вдруг тебя кто-нибудь увидит?»
Он ничего не видит во мраке, но слышит, как кто-то садится на край постели, прислушивается к его дыханию.
Так вот, когда он был болен, ночи напролет просиживала у его изголовья Ноэми, ловя его прерывистое дыхание.
«Ах, Ноэми, неужели ты опять собираешься бодрствовать до утра? Когда же ты наконец сама сможешь выспаться?»
Как бы в ответ на этот неслышный вопрос женщина опустилась на колени и осторожно выдвинула нижний ящик с запасной кроватью. Тимар испытал и радость и страх.
«Неужели ты последовала сюда за мной, чтобы выходить меня? Это очень благородно с твоей стороны, Ноэми. Но к рассвету тебе придется уйти, утро не должно застать тебя в моей спальне».
Гулко пробили стенные часы. Их глухие, как звон отдаленного колокола, удары возвестили позднее ночное время. Женская фигура поднялась и остановила маятник, чтобы громкий бой с музыкой не разбудил спящего. Для этого ей пришлось перегнуться через постель Тимара. Ее грудь слегка коснулась его головы, и он невольно услышал биенье ее сердца.
«Как тихо бьется сейчас твое сердце!» — прошептал он во сне.
Потом ему почудилось, будто чья-то рука шарит по ночному столику, видимо, ищет серные спички.
«Не вздумай этого делать! Это было бы слишком неосторожно. Кто-нибудь может пройти по коридору, увидит в моей спальне огонек и непременно тебя заметит».
Но еле различимая в темноте женщина уже чиркнула спичкой и зажгла ночник.
Михаю не удалось разглядеть лица женщины, но он был твердо уверен, что это Ноэми. Кто же другой будет бодрствовать у его изголовья!
Женская фигура протянула руку к абажуру и осторожно повернула его так, чтобы свет ночника не падал в глаза спящему.
«Ты собираешься лечь возле моей постели? О, как я люблю тебя! И как мне жутко!»
Потом видение постелило себе ложе в выдвижном ящике и улеглось там. А в груди спящего Тимара боролись страх и радость. Ему хотелось склониться к ней, обнять, поцеловать и в то же время крикнуть:
«Уходи! Уходи отсюда поскорей! Тебя же могут увидеть!..»
Но он не в силах был ни пошевелить языком, ни встать на ноги, тело его, казалось, было налито свинцом.
Вскоре женщина тоже заснула. А Тимар погружался во все более глубокое забытье. И тогда перед ним, как в калейдоскопе, начали мелькать картины прошлого и будущего. Сновидения переносили его в причудливый мир фантазий и снова возвращали к спящему призраку женщины. Ему не раз представлялось, что он уже проснулся, а призрак все еще рядом.
Наконец занялась заря. Тимару казалось, что солнце ярко светит в окно, что оно лучезарно, как никогда.
«Проснись же… проснись… — шептал он в полузабытьи. — Отправляйся скорей домой, Утро не должно застать тебя здесь. Оставь меня!»
Но постепенно рассудок вступал в единоборство с ночными видениями.
«Ведь тебя тут вовсе нет! Мне это только пригрезилось!»
Сделав последнее усилие, Тимар разорвал наконец пелену оцепенения и проснулся.
Утро в самом деле уже наступило. Солнечные лучи пронизывали спущенные шторы. Под расписным абажуром продолжал мигать огонек ночника, А в выдвижном постельном ящике, склонив голову на руку, спала женщина.
— Ноэми! — воскликнул Тимар.
Спящая проснулась, вскинула голову на оклик. То была Тимея.
— Вам что-нибудь нужно? — торопливо поднимаясь, спросила она.
Ее пробудил его возглас, имени она не разобрала.
Еще не стряхнув с себя сновидения, Михай с удивлением смотрел на чудесную метаморфозу: Ноэми превратилась в Тимею.
— Ти-ме-я… — заикаясь, лепетал он, стараясь побороть сонную одурь.
