Само счастье стояло у изголовья их кровати и глядело на них улыбаясь.
Черным шелком разметались по подушке волосы девушки. На них покоилась голова юноши.
Они держали друг друга за руки и глядели друг другу в глаза. Счастье долго стояло над ними, но так и не услышало ни единого слова.
Солнечные лучи медленно забрались вверх по склону холма, одним прыжком перекинулись через поляну и заглянули в окно.
Девушка встрепенулась. Солнце смотрело прямо на нее, и все вокруг преобразилось.
«Неужели солнце тоже видит?..»
Через минуту девушка снова открыла глаза. Солнце глядело большими вопрошающими очами. Казалось, что сама мать смотрит на нее безмолвно и укоризненно.
Холод пронзил девушку, она закрыла глаза и не открывала их больше. На ее ресницах дрожали слезы.
— Что? — очнулся вдруг юноша и приподнялся. — Что с тобой, родная? — Он ласково сжал ее руку. — Почему ты не смотришь на меня?
В ответ что-то блеснуло. Две слезинки упали на наволочку. Девушка уткнулась лицом в подушку.
— Смугляночка моя! — испугался юноша. Ему хотелось ее утешить.
Обнаженные плечи девушки задрожали, она едва сдерживала рыдания.
Будто холодное острие вонзилось в сердце юноши. Только что ему казалось, что он летает в поднебесной синеве, а теперь вдруг крылья его подломились и он упал вниз, на острые камни, где слышались плач и стенания.
Опустив голову, он спрятал лицо в разметавшемся шелке волос.
Счастье скорбно качнуло головой и тихо вышло из комнаты.
«Страдание», — шепнула фуксия и уронила на подоконник красную слезу.
Но страдание таило в себе их общую тайну, за которой цвела и алела теплая заря. Казалось, только теперь, в свете занимающегося дня, каждый из них увидел другого — не юношу или девушку, не что-то удивительное, непостижимое и таинственное, а человека, который трепетал от радости и страдания.
— Простишь ли ты меня когда-нибудь? — со страхом спросил юноша.
— Прощу ли? — удивилась девушка и обвила его шею руками.
— И никогда не проклянешь меня? — снова спросил юноша.
— Как же я смогу тебя проклясть, тебя, который для меня — все на свете?.. И почему мы должны расстаться?
— Почему мы должны расстаться? — словно эхо повторил юноша, не зная, что ответить.
— Если бы ты знал, как я буду теперь тосковать!
— А если бы ты знала… О господи! Что же мне делать?
— Не мучайся из-за меня, я ничего от тебя не требую — ты был со мной таким хорошим и добрым. Только бы мне увидеть тебя еще хоть однажды в жизни, хоть через несколько лет, — лишь бы увидеть.
— Я постараюсь прийти, чтобы повидаться с тобой…
— Приходи! Приходи! Я буду ждать тебя день за днем.
Юноша медленно вытащил из кармана часы, посмотрел на них, потом показал девушке.
— Да, тебе пора, — вздохнула девушка. — Но как я могу тебя отпустить?
— А как мне заставить себя уйти? Если бы эта ночь могла длиться вечно, если бы никогда больше не наступало утро!
— А я не испугалась бы даже судного дня, лишь бы перед ним еще раз повторилась эта ночь… Подожди еще минуту, одну-единственную минуту! Дай мне еще раз поглядеть на тебя, чтобы никогда, никогда не забыть!
— Ах ты моя Смугляночка! — ласково сказал юноша. Его мучили страх и угрызения совести: после того как он сорвал с этой двери крючок, сюда может ворваться кто угодно. — Я молю тебя об одном, — его слова прозвучали как крик утопающего, — чтобы ты не любила никого другого, кроме того, кого выберешь навсегда.
— Разве я смогу теперь кого-нибудь полюбить? — изумилась девушка. — Даже если я выберу кого-нибудь навсегда, я и тогда буду любить тебя.
— Нет, нет, тогда ты должна меня разлюбить.
— Это уж мне видней! — сказала девушка таким голосом, который и обрадовал и еще больше огорчил юношу.
— Ты должна мне это обещать, я молю тебя об этом не ради себя, а ради тебя! — просил ее юноша.
— Такое обещание я дала уже тогда, когда увидела тебя впервые, — сказала девушка и порывисто обняла любимого.
Они поднялись.
Девушка проводила юношу до дверей, не выпуская его руки. Там она снова бросилась ему на шею. Юноша тронул ее влажные от слез волосы, и от этого прикосновения у него едва не закружилась голова. Он притянул ее к себе, и губы их встретились.
Девушка откинулась назад, но смотрела не на возлюбленного, а куда-то ввысь. Он увидел, как изменялось выражение ее глаз: они смотрели сначала нежно, потом в них появилась мольба и, наконец, отрешенность от всего земного. Затем глаза ее блеснули и закрылись. Она отвела губы, и юноша увидел на них бледное пятнышко. Ему показалось, что на его собственных губах осталась нерушимая печать.
— Я не могу с тобой расстаться! — сказал он страдальчески. — К вечеру мы доберемся до Кирвескаллио, я приду к тебе оттуда. И до тех пор, пока нас будет разделять расстояние, которое позволит обернуться за ночь туда и обратно, — до тех пор я буду приходить к тебе.
Точно луч осеннего солнца сверкнул на лице у девушки, но она ничего не сказала, а только посмотрела на него так, как никогда раньше не смотрела. И когда он наконец вышел, она долго еще смотрела ему вслед.
— Знаешь, почему я зову тебя Гроздью рябины? — спросил юноша. Он сидел рядом с девушкой и держал ее руки в своих.
— Наверно, потому, что я очень покраснела, когда ты первый раз заговорил со мной, — смущенно ответила девушка.
— Нет, не угадала. Подумай еще.
— Не знаю, я никогда об этом не думала. Гроздь рябины — такое красивое имя, что я просто радовалась ему.
— Разве можно было дать тебе некрасивое имя? — улыбнулся юноша. — Но за этим именем скрывается очень многое. Не знаю, поймешь ли ты меня.
— Я постараюсь, — доверчиво глядя на него, отвечала девушка.
— Всего тебе не понять, да это и неважно. Я думаю, главное ты поймешь… Прошлая весна, видишь ли, была для меня удивительно хороша, я был очень счастлив, очень радовался жизни. Но потом наступило лето, за ним пришла осень, высохли травы, пожелтели листья, и мне стало ужасно грустно.
— Ты провел печальное лето? — ласково спросила девушка.
— Очень печальное. Я не мог забыть свою прекрасную весну и все тосковал по ней. Останься я в тех же краях… но я ведь скиталец.
— А почему ты скитаешься?
— Судьба, должно быть, такая, — вздохнул юноша и уставился в какую-то точку.
— А где ты был тогда? — робко и тревожно спросила девушка и поглядела на него внимательно.
— Далеко, очень далеко отсюда, но ты теперь не спрашивай меня об этом, нынче я уже не вспоминаю весну. И если хочешь, я расскажу тебе, кто научил меня видеть прелесть осенних красок.
— Кто же это?
— Это…
Юноша поглядел девушке в глаза.
— Это была маленькая Гроздь рябины. Когда я увидел тебя, ты была как стоящая на пригорке молодая рябинка с красными ягодами. Березы уже пожелтели, осины стояли серьезные, а ты сияла между ними красными гроздьями своих ягод и звала меня — нет, нет, не звала, — просто я сам тебя увидел. Я остановился, как перед чудом, и спрашивал себя: подойти и заговорить с ней или пройти мимо?
— А ты мог пройти мимо?
— Да, я думал: может быть, лучше уйти своей дорогой, потому что я ведь все-таки только странник… Я не знал: имею ли я право остаться с тобой.
— Этого я не понимаю.
— И не надо, это были только мои мысли. Я подошел и очень этому рад, потому что ты подарила мне чудесную осень.
— И ты мне — тоже, — шепнула девушка.
— Благодаря тебе я узнал, что осень тоже прекрасна, даже прекраснее весны, потому что в ней больше прохлады, покоя, тишины. Только теперь я понял, что делает жизнь прекрасной, чего ищет человек.
Девушка скользнула на землю, оперлась на его колени и смотрела ему в глаза:
— Говори, говори еще! Это так хорошо, я так понимаю тебя, но сама не умею сказать.
— В жизни нет ничего прекраснее любви, и только ради этой красоты живет человек. Без нее есть лишь руки и труд, но вот появляется она — и все преображается. Ты замечала, как меняется тогда человек?
— Конечно, замечала!
— Лицо человека учится улыбаться, глаза — говорить, а другой учится понимать эту речь. Даже голос меняется, он звучит тогда, как серебряный звон. Весь мир начинает сверкать, и сам человек становится несказанно прекрасным.
— Верно, Олави, — ты так красив сейчас! Так красив, что мне все это кажется волшебным сном.
— А помнишь то время, когда ты меня полюбила?
— Я его никогда не забуду!
— Как ты была тогда хороша — то краснела, то бледнела, то застенчиво опускала глаза. Сердце у тебя колотилось, и ты даже себе самой не осмеливалась признаться, почему оно колотится. Я глядел на тебя, как вор, я хотел, чтобы ты меня вовсе не видела, хотел всю жизнь тайно любоваться тобой.
