Грейс ждала Луиса. Она не могла думать ни о чем другом. Она смотрела на дверь, с разочарованием вздрагивая всякий раз, когда входил очередной гость. Когда, наконец, он вошел, она бросилась к нему с искренней радостью. Она готова была кинуться ему на шею, но что-то остановило ее — внезапное чувство неловкости. Интуиция подсказывала ей, что проявлять привязанность к почти чужому человеку будет не слишком вежливо по отношению к отцу, да еще в день его похорон.
Он почувствовал ее сомнения и просто подал ей руку.
— Приятно видеть тебя, Грейс, — сказал он.
Она тепло улыбнулась ему, с благодарностью, что он догадался, что происходит у нее в душе.
— Я надеялась, что вы приедете.
— Мы часто спорили и ссорились, но Сесил — мой брат.
— Я знаю и уверена, он бы тоже был доволен, что вы приехали. Ничто так не объединяет людей, как смерть.
Луис кивнул, снял пальто и шляпу, положил их на стул.
— Жаль, что я не узнал о его болезни раньше, — вздохнул он.
— Он не хотел, — ответила Грейс. — Он хотел умереть с достоинством.
— И сделал это. Ты была с ним, когда он уходил в мир иной?
— Да, — ответила девушка, глядя на него своими глубокими всезнающими глазами. — Как это обычно бывает, перед смертью отец крепче связал начинающие ослабевать узы.
Луис снова кивнул. Затем его лицо вдруг раскрылось, как подсолнух навстречу солнцу. Они смотрели друг на друга, словно впервые увидели друг в друге свое отражение. На какое-то мгновение показалось, что мир вокруг них прекратил вращение, и они очутились вне времени, удивленно вглядываясь в черты лица друг друга. Никто не знал, что сказать, не только потому, что отцовское признание вскрыло покрывшуюся паутиной коробку, содержащую секреты прошлого, но и потому, что об их взаимоотношениях в этом доме нельзя было упоминать. Наконец, Луис заговорил глубоким, проникновенным голосом:
— Он был хорошим человеком, — сказал он, и никто, кроме Грейс, Луиса и Одри, не знал истинной цены этим словам.
Когда дом, наконец, опустел, а тетя Сисли, пошатываясь от выпитого вина, удалилась в сопровождении мужа, Одри пригласила Луиса остаться на ужин.
— Будем только ты, я и Грейс, — сказала она. — Алисия вернулась в Лондон. Она считает сельскую местность скучной, а Леонора поехала домой укладывать детей спать.
— Я с удовольствием останусь, — сказал он, вглядываясь в ее встревоженные глаза.
— Я бы хотела принять ванну и переодеться. Я ужасно замерзла.
— Конечно. Грейс составит мне компанию.
Одри оставила их в гостиной и побрела наверх. Она чувствовала тяжесть, будто ноги были отлиты из чугуна. Суставы болели. Но сильнее всего болело сердце. Она в замешательстве потерла лоб. Луис приехал за ней… Именно об этом она мечтала, и никто не знал, как сильно ей этого хотелось. Не осознавая, что делает, Одри вошла в комнату Сесила. Его запах был повсюду, словно он все еще был жив. Этот запах воссоздал в ее воображении мужчину, с которым она столько лет боролась, пока власть собственного желания и что-то более сильное, чем она сама, не научили ее любить его. Это не была всепоглощающая страсть, которую она испытывала к Луису, а тихая любовь, рожденная уважением. Он ушел, но его присутствие было таким отчетливым, что ей пришлось присесть на кровать, чтобы еще раз мысленно пережить события минувшего дня. Такие яркие воспоминания не могут храниться в памяти долго…
Затем она стала перебирать его вещи. Сесил хранил массу вещей — коробочки с монетами, груды старых писем, листочков, книг и сувениров. Все было тщательно и бережно сложено с присущей ему аккуратностью. Эта комната была его гнездышком, и она никогда не приходила сюда раньше. Теперь она брала в руки каждый предмет, с любовью осматривала его, вспоминая мужа, потому что его дух продолжал присутствовать в каждой, даже самой крохотной, монетке. Она нашла аргентинские банкноты, билет в театр «Колон» на представление, которое они посетили во время их первого свидания, карту Буэнос-Айреса, серебряную ручку, подаренную ему ее отцом в утро их свадьбы, старые газеты, потрепанные и помятые, будто он перечитывал их сотни раз. Она нежно улыбнулась, когда ее пальцы скользили по ним, смахивая пыль и годы, снова воскрешая прошлое. Затем она наткнулась на полированную шкатулку из орехового дерева. Шкатулка была довольно большая, тяжелая и блестела, как новая. Она попыталась открыть ее, но коробочка оказалась закрытой на ключ. Любопытство Одри росло, и она стала искать ключ. Сесил, как настоящий военный, держал все на своих местах, и, скорее всего, серебряный ключик лежал в маленьком ящичке большого комода, недалеко от шкатулки. Так и было. Дрожащими руками Одри открыла ее и обнаружила внутри старый листочек пожелтевшей бумаги. Без сомнения, в этом листке скрывалась тайна. Взволнованная, Одри отложила шкатулку в сторону и развернула записку. Ее сердце бешено забилось, а по телу пробежала холодная дрожь: она сразу узнала почерк Луиса и увидела дату — 24 июня 1948 года, день смерти Айлы.
Сесил, почему женщины подвергают нас таким пыткам? Я отдал свое сердце Одри, и она приняла его. Мы любили друг друга с безумством людей, чей союз предопределен звездами. Мы плыли против течения в надежде, что ветер переменится и мы будем свободны, чтобы открыто любить друг друга. Но кто мог предположить, что нас ждет такая жестокая буря? Айла умерла и унесла с собой сердце Одри. Мне стыдно, что я укоряю Айлу за то, что она ушла в такой неподходящий момент. Я не могу оставаться в Аргентине, если Одри не хочет быть со мной. Я не смогу жить с этой болью. Я выброшу свои мечты в воды океана и вернусь, когда морские приливы и отливы изменятся в мою пользу, а до того благословенного момента я буду неустанно ждать в каком-нибудь мексиканском городе, где никто не знает, как прекрасна Одри. Прости, что мы втянули тебя в такой беспощадный танец. Мы никогда не хотели причинить тебе боль, просто хотели скрыть наше чувство. Мы с тобой оба — жертвы любви.
Луис
Затем полные слез глаза Одри опустились ниже, к фразе, которую Сесил написал под текстом записки:
И когда стоите на молитве, прощайте, если что имеете на кого, чтобы и Отец ваш Небесный простил вам согрешения ваши.
От Марка 11:25
Она неотрывно смотрела на эти слова, и чувство стыда пронизывало все ее существо. Скоро ее сознание затуманилось, и она уже больше не могла читать. Сесил знал об их любви с самого начала. Должно быть, он знал, что происходит, когда она вернулась домой, отправив близнецов в школу-пансион, а Луис ожидал ее, играя на пианино. Он принял все это, но никогда не сдавался. Однако самую большую боль ей причиняло то, что он выбрал прощение. Благородство ее супруга очередной раз тронуло ее, но теперь оно оставило в ее душе глубокий неизгладимый след.
И вдруг дом наполнили звуки: кто-то играл «Сонату незабудки». Чарующие волнообразные переливы проникали в душу Одри. Внезапно в ушах зазвенело от боли. Она закрыла их руками, чтобы не впускать мелодию их с Луисом любви, которой теперь не было места в их жизни. Она оскорбляла память о Сесиле. Сесиле, который никогда не переставал любить ее, даже в те месяцы и годы, когда она мечтала о его брате, носила чужого ребенка, планировала оставить его и начать новую жизнь на другом конце света. «Соната незабудки» теперь напоминала о его доброте, его долготерпении и его боли. Слезы сожаления обжигали ей щеки. Да, волшебное небо цвета розового фламинго с оттенками красного и золотого проводило в последний путь во всех отношениях достойного человека… Душа Сесила Форрестера заслуживала всех этих почестей. Она заслуживала большего… Сесил заслужил ее верность. Она не любила его при жизни, но может любить после смерти. Эгоистичная любовь Луиса вдруг поблекла, не выдержав сравнения с глубоким чувством ее супруга.
Спотыкаясь на каждом шагу, Одри поспешила вниз. Музыка становилась все громче, аккорды звенели в ушах, словно крики диких животных. Увидев ее взволнованное лицо и горящие глаза, Луис перестал играть и нахмурился. Она протянула ему записку. Грейс наблюдала за происходящим с дивана, не осмеливаясь даже дышать. Луис прочитал ее, и тишина вдруг стала такой же громкой, как только что звучавшая музыка. Затем он поднял глаза, мгновенно наполнившиеся бесконечной грустью. Он понял — смерть Сесила не принесла им свободы, она навсегда их разлучила. Разве смогут они возобновить свои отношения после того, как он столько лет приносил свои желания и чувства в жертву собственной любви?
Луис встал, набросил на плечи пальто, надел шляпу, по привычке сдвинув ее на бок. Затем подошел к Одри, глядя ей в глаза, которые снова стали отрешенными, но уже не таили в себе одиночество. Он обнял ее, поцеловал в щеку, в последний раз вдыхая запах ее кожи и наслаждаясь близостью тела, которое когда-то двигалось с ним в одном ритме под мелодию любви, звучавшую в их душах, которая, как им казалось, никогда не умрет. Он внимательно осмотрел каждую черточку ее лица, хотя в этом не было необходимости, потому что ее лицо он никогда не смог бы забыть. Потом он ушел. Они услышали, как захлопнулась дверь. Казалось, в комнату ворвался зимний ветер и унес Луиса. Все, что им осталось, — это напряжение и почти осязаемое чувство потери.
