Тут раздался стук в дверь.
– Запомни, на каком месте мы остановились, – бросила ей Ева и открыла дверь. За дверью стояла Пибоди. Она протянула Еве дневник Рэйлин. – Так-так-так, что тут у нас?
– Где вы это взяли? Это мое! – Девочка в розовых джинсиках исчезла. Ева увидела перед собой озверевшего убийцу. Убийца бросился на нее. – Отдай! Отдай сейчас же!
Ева приняла на себя жестокий удар, стерпела даже впившиеся в кожу ногти, но удержала дневник на расстоянии, чтобы его невозможно было достать.
– Ну что ж, вот это мы называем нападением на офицера полиции. Рэйлин Страффо, ты арестована за…
– Заткнись! Тебе лучше бы заткнуться прямо сейчас, а не то пожалеешь. Это мой дневник, отдай! Мой папа заставит тебя заплатить!
Ева перебросила дневник Пибоди, потом схватила Рэйлин за плечи и развернула ее спиной к себе. Она надела наручники, не обращая внимания на вопли, плач и пинки Рэйлин.
– Это тебе придется заплатить. Ты была права, Рэй. Мне разрешают врать на допросах. На мне прослушки не было. Комната была на прослушке.
– Ты не зачитала мне права.
– Верно. Но мне и не нужно ничего из того, что ты мне сказала. У меня уже все есть. Из дневника, который мы вытащили из утилизатора мусора, от продавщицы, которая продала тебе «походную кружку», а ты подменила термос Крейга Фостера, от твоей матери. Она успела рассказать нам – до того, как ты попыталась ее отравить, – о том рождественском утре. Она знала, что ты встала раньше, чем пришла их будить.
– Тебе никто не поверит. – Лицо Рэйлин побагровело от бешенства, в нем не было ни капли страха. – Мой папа все исправит.
– Опять ошибаешься.
Ева крепко взяла Рэйлин под локоть. Под другой локоть ее подхватила Пибоди.
Оливер Страффо стоял в коридоре, в нескольких шагах от двери, и смотрел на свою дочь, как человек, которому снится кошмарный сон.
– Рэйлин.
– Папа! Папа! Они делают мне больно! Прогони их.
Он, пошатываясь, сделал два шага к ней.
– Он был всего лишь ребенком. Он был всего лишь маленьким мальчиком. Он так тебя любил. Как ты можешь такое делать, Рэйлин, с теми, кто так тебя любит?
– Это неправда, папа. Это все неправда. Она все врет. Я твоя любимая дочка. Я… Это мама сделала! Я видела, как она это сделала, папочка. Она толкнула Трева, а потом она убила мистера Фостера и мистера Уильямса. Я не хотела ее выдавать, папочка. Я не хотела, чтобы ее отняли у нас. Я…
– Замолчи. О боже! – Оливер закрыл лицо руками. – О боже!
– Уведи ее, Пибоди. Отвези ее, Миру и агента Детской службы в управление. Я приеду, как только смогу.
– Ты заплатишь, – шепнула Рэйлин Еве, пока Пибоди знаками подзывала патрульного себе в помощь. – Ты заплатишь, как и все остальные. Вот уж кому я отплачу с особенным удовольствием, так это тебе.
– Избалованные соплячки меня не пугают. Зачитай ей права, Пибоди, и оформи арест за три убийства и одно покушение на убийство. Мы добавим Адель Верси, когда у нас будут все данные.
– Папа! Папа! Не давай им меня забирать! Папа!
Ева отвернулась и подошла к Оливеру Страффо, ни разу не оглянувшись назад.
– Давайте пойдем и сядем, Оливер.
– У меня ничего не осталось. Ничего. Это мой ребенок. Моя дочь. Она… Я ее создал.
– Нет, не вы. Иногда нечто чудовищное рождается из чистого и порядочного. А бывает и наоборот. Можно стать порядочным, родившись из чего-то чудовищного. Уж я-то знаю, о чем говорю.
Ева взяла его под руку, но остановилась, увидев спешащую к ним Луизу.
– Мистер Страффо.
Он взглянул на Луизу.
– Аллика! Она мертва?
– Нет, она пришла в себя. Сознание пока еще спутанное, и я не могу вам ничего обещать. Но сейчас она нуждается в вас. Вы должны быть с ней рядом. Давайте я вас к ней отведу.
– Аллика. – Оливер устремил слезящиеся, полные отчаяния глаза на Еву. – Рэйлин.
– Насколько сильно вы любите свою жену, Оливер? Насколько сильно вы любите своего сына?
Теперь он уже рыдал. Он кивнул и позволил Луизе увести себя.
Покончив с долгим и тяжким процессом оформления, Ева вернулась к себе в кабинет.
Рорк сидел за ее столом и работал на ее компьютере.
– Казенная собственность, приятель.
– Угу. Просто время коротаю за работой, и она уже на пути к моему домашнему компьютеру. – Он повернулся кругом в кресле. – Тяжелый денек у вас выдался, лейтенант.
– Бывали и похуже. Вот это я себе и повторяю на каждом шагу. А тебе следовало бы отравляться домой.
– А я решил, что еще могу тебе понадобиться. – Рорк поднялся, подошел к ней и обнял. – Ведь могу?
– О, да. – Ева тяжело вздохнула. – Я думала… надеялась, что мне станет легче, когда с этим будет покончено. Думала, вот получу ответы, все увяжу, арестую ее, оформлю, и мне станет легче. Думала, я успокоюсь. А теперь… сама не понимаю, что я чувствую.
– Жалеешь Оливера и Аллику Страффо. И тебе тошно думать о маленьком, ни в чем не повинном мальчике, о старой женщине, о хорошем человеке, хорошем учителе, который погиб из-за раздутого эго самовлюбленной психопатки. Ты жалеешь жену, которая о нем горюет.
– Я ей позвонила. Жене Фостера. Сказала ей, что мы закрыли дело, что я приду к ней и все расскажу. О господи! – Ева закрыла глаза. – А тебе следовало бы отправляться домой.
– Нет, я поеду с тобой.
– Ну да. – Опять Ева вздохнула. – Это было бы здорово. Знаешь, она пустила в ход слезы, и на агента из Детской службы подействовало. На Миру не подействовало. Предварительное слушание назначено на завтра. А тем временем, в связи с жесточайшим характером преступлений и ввиду отсутствия протеста со стороны родителей, ее содержат в КПЗ для взрослых, правда, отдельно от остальных. Ты же ведь все слышал?
– Да, я все слышал. И, мне кажется, за всю мою жизнь я не слышал ничего более ужасного. – Рорк зарылся лицом ей в волосы. Это было нужно им обоим. – В зоне наблюдения все сидели как завороженные. Никто не отпускал замечаний, шуток, никто не выругался, знаешь, как часто бывает на операциях с электронной прослушкой. Никто слова не сказал, пока ты ее обрабатывала. Страффо просидел все это время как привидение, как будто из него и сердце, и печень, и кишки – все выпотрошили.
– Теперь, когда она в предварительном заключении, ее отец может решить, что ей нужен адвокат. Он может нанять адвоката. Но это не имеет значения. Я не могу использовать ее признание, зато у меня есть все остальное. И знаешь что? Я снова вытащу из нее признание, на этот раз под протокол.
– Как? Каким образом?
– Тщеславие. «Только подумай, Рэй: ты лучше всех на свете. Ты не просто лучше всех, ты уникальна. Ты станешь знаменитой, единственной в своем роде».
