На решении сказываются также дрязги, зависть и антагонизмы мира самой живописи, равно как и прошлые неудачи и прошлые успехи. Член жюри от Италии всегда очень чувствителен к политической ситуации. А все вместе они очень чувствительны к лести.
И, наконец, важное значение имеет присутствие в Венеции самого художника, ибо жюри знает, что публика не приходит в восторг, когда под звуки фанфар победителем объявляется отсутствующий участник. В самом деле, он ведь не сможет давать интервью, прославляющие Венецианский бьеннале.
Обуреваемая всеми этими соображениями, семерка судей расселась вокруг длинного стола, обитого кожей. Во главе стола сидел председатель жюри Ренато Дотелли — советник правительства Италии по вопросам финансирования искусства и личный друг итальянского премьер-министра. Отличающийся изысканными манерами, шестидесятилетний Дотелли считался хорошим председателем и неизменно демонстрировал высокий профессионализм и невозмутимость, которая исчезала лишь при появлении перед ним хорошенькой женщины. Особое пристрастие к женскому полу вызывало его особую неприязнь к гомосексуалистам, это было общеизвестно.
Обсуждение началось довольно мирно. Прежде всего, как всегда, договорились не судить строго представителей малых народов, таких, как австралийские аборигены. На окончательный выбор победителя это решение, однако, не распространялось.
Затем количество претендентов на «Золотого льва», присуждаемого лучшему художнику и лучшему скульптору, а также на лучший национальный павильон и «Премию-2000» лучшему художнику в возрасте до тридцати пяти лет было быстро сокращено до десяти в каждой категории.
Вскоре выяснилось, что американская представительница в жюри — сухопарая и чрезвычайно самоуверенная директриса одного из самых влиятельных в США музеев — уже определила того, кому следует присудить "Премию-2000». Им должен был стать, по ее мнению, молодой еврейский скульптор Саул Абрахам Якоб, глубоко политизированный в своем творчестве и тяготевший к «голубым» в личной жизни. Его огромные фаллические скульптурные группы наделали много шума. Спокойное и бестактное категоричное заключение мисс Элдердайл не вызвало у ее коллег ничего, кроме раздражения.
Британский судья — ортодоксальный еврей — немедленно бросился спорить с ней. Редактор «Глобал ревю» с дородным византийским лицом и медленной, но гладкой речью был решительно настроен против нашумевшего Якоба, который вызвал целую бурю антисемитских выступлений в прессе.
В спор вступил испанский судья. Это был влиятельный и просвещенный мужчина, располагавший огромной коллекцией современной скульптуры, смуглый и сверхупитанный. Выходец из бедной деревни в Андалусии, он спорил с такой задиристой агрессивностью, что неизменно добивался противоположного результата. Сейчас он защищал Саула Абрахама Якоба.
Его прервал энергичный француз. Красноречивый и никогда не упускающий случая проявиться, он всегда подхватывал все самое скандальное. Но Саул Абрахам Якоб, будучи гостем на его приемах, вел себя крайне непочтительно. Непростительная ошибка.
Когда обсуждение превратилось в шумную перебранку, наиболее убедительное предложение по мирному урегулированию вопроса поступило от японского судьи. Необычно высокого для японца роста, в темно-сером костюме, он производил впечатление в высшей степени авторитетного человека и, будучи директором знаменитого Токийского музея изобразительного и прикладного искусств, отличался необыкновенным чутьем, хитростью и упорством. Он был известен тем, что неизменно добивался своих целей, вначале тщательно маскируя их, а затем пуская в ход свой гибкий ум и умение убеждать.
Безуспешную попытку восстановить мир предпринял также кряжистый немец — управляющий художественным фондом Дитрих, учрежденным его дедом-промышленником на доходы от огромных сталелитейных заводов Рура. Внук был блестящим искусствоведом, но, к несчастью, отличался застенчивостью и немногословностью, поэтому его усилия повлиять на спор оказались тщетными.
Судьи перешли на крик. Припоминались старые обиды и ссоры. Наконец председатель, которому все это изрядно надоело, к тому же хотелось есть, объявил о вынесении на голосование «Премии-2000», за которым сразу же должен был последовать перерыв на обед. Голосование было тайным, и, пока судьи писали имена своих избранников на полосках бумаги, в зале стояла тишина.
Президент по понятным причинам проголосовал за итальянскую художницу, работавшую в мистической манере и изображавшую на своих полотнах всевозможные реторты и пентаграммы алхимиков и прочие эзотерические символы.
Британец и француз проголосовали за индийца, рисовавшего маленькие и холодные сюжеты из потустороннего мира. Японец отдал свой голос самому молодому участнику — скульптору из Швеции, который с большой выдумкой и вкусом использовал в своих работах дерево и другие природные материалы.
Немец, испанец и американка дружно проголосовали за Саула Абрахама Якоба. Гул возмущения, последовавший сразу за объявлением результатов первого голосования, продолжался в течение всего обеда.
Ко второму раунду голосования все понимали, что им следует пойти на компромисс, иначе они никогда не смогут принять окончательное решение. Но никто не был настроен сотрудничать с коллегами.
— Этот мужчина-фаллос наверняка попадет на страницы крупных газет, — утверждал француз, — и использует предоставленную нами возможность для своих политических протестов по поводу недостаточного финансирования исследований в области СПИДа.
— А что в этом плохого? — спрашивала американка, которая и дальше собиралась голосовать так, как подсказывала ей совесть: за Саула Абрахама Якоба.
Председатель жюри знал, что откровенно порнографический выбор может скомпрометировать бьеннале. Более того, призы должна была вручать жена премьер-министра, которая вполне может отказаться фотографироваться рядом с нагромождением фаллосов. Он решил про себя, что после того, как он продемонстрировал свои патриотические настроения, проголосовав за соотечественника, который все равно не победит, он может теперь отдать свой голос за представительницу Англии Плам Рассел, чьи работы не столь сексуальны, как у Якоба, к тому же она довольно мила и фотогенична.
Японец терял лицо в случае победы американца. В его музее не было работ Саула Абрахама Якоба, а вот одну картину Плам Рассел и две неплохие работы итальянской художницы они все же приобрели в прошлом году. Не видя больше смысла в том, чтобы и дальше голосовать за шведа, японец решил присоединиться к председателю и отдать свой голос за итальянку. Ему было невдомек, что председатель решил голосовать дальше за Плам Рассел.
