Последняя реплика предназначалась человеку с камерой, нацелившей на испытуемую глаз объектива. Жаркий пот прошиб авантюристку — не даром ругали этот проклятый кримплен — настоящая сауна. Сейчас ее разоблачат и с позором выставят. Предстоит ретироваться сквозь ряды натуральных инвалидов, у которых она пыталась отнять роль, да еще прорвалась без очереди.
Миледи заслонилась руками от нацелившегося на нее объектива: — Немедленно уберите камеру! Надеюсь, вы работаете по системе Станиславского? О каком перевоплощении может идти речь в таких условиях? Мексика — это прежде всего — брюнетки. Я дам вам страсть брюнетки. А вы мне — черные кудри. И потом…
Осмотревшись, госпожа Гарбо увидела большие муляжи неких вытянутых предметов, покрытых проволочной «растительностью».
— Что это у вас здесь кругом торчит? С волосами? Простите, это нельзя показывать в эфире! Это вообще — вопиющая порнография!
— Вас ввело в заблуждение увеличенное изображение микрофонов для караоке той системы, которую мы рекламируем, — терпеливо объяснил Черемухин. — Да, именно так они и выглядят, леди. Одновременно, по моему замыслу, микрофоны должны напоминать кактусы. Речь идет о продукции из латинской Америки. Понимаете — емкая метафора!
— Ну, если емкая… — засомневалась госпожа Гарбо. — Мне, в конце концов, все равно! Я не девушка. Но народ — народ будет против!
Черемухов уже кричал кому-то: — Найдите даме парик и сделайте губы. Я сам ей подыграю!
Через пару минут Миледи в смоляном парике модели «а ля Пугачева» заулыбалась камере, скосив глаза к переносице. Зазвучала фонограмма, на бумажке, врученной Миледи, было прямо указано: «поет на мотив „Беса ме… беса ме, муча…“». Миледи запела, стараясь не выйти из образа, хлюпая носом и наигрывая знойную страсть:
— Гордый мой, солнце недаром
плавит шафранный закат над цветущей землей.
Нежный мой, знаю, не пара
тот, кто танцует сейчас это танго со мной!
Хореографическая группа, изображавшая инвалидов разной степени разрушения, по мановению руки Черемухина, пристроилась рядом с героиней и начала вытанцовывать па, орудуя костылями. Загипсованные конечности и лысые головы кавалеров смотрелись круто. Миледи взяла себя в руки и, вместо того что бы не свалиться в хохотунчике, взвыла под фонограмму:
— Чуткий мой, разве не знаешь,
в сердце моем словно солнце царишь ты один.
Гордый мой, что же бросаешь
ты мексиканку, мой нежный и робкий блондин…
Страх куда-то ушел, она все более входила в раж, увлекая в танец режиссера, кокетничая с оператором и заглядывая в объектив. Миледи отбросила костыль и, задрав подол, припадая на протез, пустилась в пляс.
Съемочная группа разразилась аплодисментами. Феликс Черемухин лишь криво усмехнулся и подхватил ее по локоток:
— Виолетта…гм…Риголеттовна, прошу вас на пару слов, дорогая. — Он вывел ее из освещенного пространства и крикнул оператору: — Пробуйте следующую леди с параличом.
— Эй, красотка, тебе, я вижу, покоя не дают лавры Дастина Хофмана? — он схватил ее за распухший нос, Миледи достала из ноздрей тампоны. — «Тутси» — отличный фильм. Но только в кинокомедии на пробах могут принять за даму переодетого мужика.
— Я не мужчина. — Миледи выплюнула пластиковую десну и сорвала накладные ресницы: — «Орфей» мне по фигу, но вашу ублюдочную рекламу я сыграю лучше других.
— Детка, мне нужна натуральная уродина. Пойми! Настоящий, природный крокодавр. Если слышала про Федерико Феллини, то я, как и он — ищу экранные типажи. Ты слишком хороша, бэби. Заходи лет этак через сорок. После трагического участия в авторалли. Буду страшно рад.
Золотой сентябрь, бархатный сезон. В открытое окно врываются ухающие приплясы из санаторной дискотеки и дурманящий запах подрумяненных в масле, обсыпанных сахарной пудрой пончиков. В комнате вопиющий творческий беспорядок, но никто из присутствующих не хватается за швабру или веник. Напротив, пара чувствует себя вполне в своей тарелке посреди хаоса разбросанных журналов, рукописей, распечатанных страниц, журналов, тарелок с остатками еды и фруктов. Однокомнатная квартира в панельной пятиэтажке принадлежит режиссеру Черемухину, закончившему, между прочим, режиссерский факультет ВГИКа и снявшего, в качестве помощника режиссера фильм о деятельности революционных подпольщиков, отмеченный критикой и премиями. Успел отличиться до Перестройки, живо покончившей с революционным пафосом и Госпремиями. Черемухин, в душе авангардист, диссидент и западник, замученный идеологическими цензурными рамками, на всех парах ринулся навстречу гласности и творческой свободе. Забросал студии и агентства проектами один авангарднее другого, но оказалось, что нужно снимать коммерческое. Коммерческое Черемухин презирал за тупую элементарность, а когда, наконец, попробовал, оно у него не пошло. Не пошла коммерческая продукция у талантливого режиссера. Он удалился в родной город, где подрабатывал дизайном рекламных щитов, пока не подвернулась настоящая работа — минутный рекламный ролик лосьона от грибка для местного телевидения. Грибок на пляже — тема горячая, перспективная. Черемухин продолжил поиски в этой области, скрестив медицинский аспект с философией абсурда. Пляжнику, страдавшему от грибка, акулы откусывали страшные, почерневшие ноги и погибали в судорогах. Юмор Черемухина не оценили, работа не принесла ему ни денег, ни известности. После провала заказа на рекламу мексиканской аудиотехники, Феликс и вовсе остался без заказов. Однажды в киоске под вывеской «Пальчики оближешь!», находившемся у самого дома, он увидал лицо, показавшееся ему знакомым. Лицо заулыбалось, вдруг по нему пробежал легкий тик и голос крокодавра пропел: «Что же бросаешь ты мексиканку, мой нежный и робкий блондин…»
— Виолетта Риголеттовна! — обрадовался Феликс встрече с неудачницей. Что и говорить, это куда приятней, чем столкновение с обскакавшим тебя везунчиком. Они обнялись, как старые знакомые, засели с пакетом пончиков в квартире Феликса и проговорили почти до утра. Оказалось, что про кино Феликс может говорить бесконечно, а Миледи — самая, что ни наесть благодарная слушательница и, в перспективе — героиня его смелых кинопроектов. Так сказать, Мазина Феллини, Чурикова Панфилова, или Меньшова Меньшова… О таком можно было только мечтать.
После последнего ухода из «Путника», Миледи пыталась найти работу, но мало-мальски интересных предложений не было. Однажды в декорированной на кавказский лад чебуречной она увидела молодую женщину однозначно славянской и, несомненно, кулинарной наружности. Только у поварих бывают такие сладкие, разными вкусностями наеденные телеса, и ласковый взгляд сытого человека. И только у Татки Кедрач имелись такие длиннющие, не поддающиеся расчесыванию волосы. Правда, неухоженные патлы неряшливой толстухи в школьные времена не вызывали восторгов, как, собственно и лишние килограммы живого веса. Сидевшая за столиком дама, вся в розовом крепдешине в тон яблочному румянцу, с уложенной вокруг головы русой косой, выглядела чрезвычайно приятно. И никакого фасона — она бросилась к школьной подруге с искренней радостью.
