— О, Френсис, если б это случилось с тобою, — сказала Жоржи.
Эта мысль так удивила сэра Френсиса, что он только пожал плечами.
— А это могло бы случиться с тобою, — продолжала Жоржи.
— Право, я не понимаю, друг мой, почему это могло бы случиться со мною, Такие вещи не делаются без причины. Бедный Гаркрос, вероятно, возбудил чем-нибудь ненависть убийцы, может быть, неумышленно разорил его, выиграв против него процесс. Некоторые люди принимают так горячо к сердцу всякое зло, причиненное им другими, и так много о нем думают, что сходят с ума.
— Что если он был убит по ошибке, Френсис? Что если убийца принял его за тебя?
— Принял его за меня, Жоржи? Что ты хочешь сказать? Кому может прийти в голову убить меня?
— Не сделал ли ты что-нибудь такое, чем мог возбудить чью-нибудь ненависть, Френсис? Может быть, лет пять тому назад, когда ты был легкомысленнее? Нет ли у тебя какой-нибудь тайны, которая страшила бы тебя в такое время, как теперь? Нет ли чего-нибудь такого, что внушает тебе страх или раскаяние? Ты говорил мне не раз, что я знаю всю историю твоего прошлого, но нет ли в ней одной страницы, которую ты не решился раскрыть передо мной? О, милый мой, будь откровенен со мной. Никакой грех в прошлом или настоящем не уменьшит моей любви к тебе. Скажи мне правду, Франк. Лучше поздно, чем никогда.
— Честное слово, Жоржи, я совсем не понимаю, на что ты намекаешь. Я не утаил от тебя никакой тайны, ни большой, ни маленькой.
— Так ты ничем не возбудил ненависти к себе в Ричарде Редмайне? Ты никогда не был в Брайервуде?
— В Брайервуде? Я далее не знаю, где это место.
— О, Франк, лицо твое так правдиво, а между тем я его видела в медальоне, который показывал мне этот человек. Это было лицо соблазнителя его дочери.
— В каком медальоне? Какой дочери? Стыдно тебе, Жоржи, мучать меня такими загадками.
— Редмайн обвинял тебя в том, что ты увез его дочь, и показывал мне медальон с твоим миниатюрным портретом.
— Я увез его дочь! Когда же это было?
— Пять лет тому назад.
— А Брайервуд, вероятно, в Кенте? Но ведь ты знаешь, Жоржи, что я приехал в Кент в первый раз только в прошлом году, и что я никогда не снимал с себя миниатюрного портрета, кроме того, который подарил тебе. Право, Жоржи, наша жизнь не обещает быть приятною, если ты будешь время от времени делать мне такие сцены.
Сэр Френсис готов был рассердиться, и Жоржи пришлось извиниться и уверить мужа, что она никогда не сомневалась в нем, но была только очень несчастна, потому что этот ужасный человек казался способным на все и имел сильные доказательства справедливости своего обвинения, и что миниатюрный портрет был как две капли воды похож на ее милого Франка.
— Может быть, это портрет Гаркроса, — заметил сэр Френсис.
— О, нет. Лицо на портрете гораздо красивее и моложе его лица.
— Но портрет снят пять лет тому назад.
— Может быть, — отвечала Жоржи сомнительно, — но он больше похож на тебя. Подумай, что я должна была выстрадать Франк.
— Следовательно, ты сомневалась во мне, Жоржи. Это очень нехорошо с твоей стороны, это супружеская измена. Но ради Бога расскажи мне все, что знаешь о Рейдмане и об его обвинениях. Ты, может быть дашь мне возможность разъяснить это страшное убийство.
— Я знаю, что он был очень сердит и казался мне способным на все, — отвечала Жоржи, и на дальнейшие расспросы мужа описала сцену в библиотеке и повторила все, что сказал ей Ричард Редмайн.
«Это объясняет, почему Гаркросу не хотелось ехать сюда», — подумал сэр Френсис.
Он поцеловал жену и охотно простил ей ее проступок, который он назвал супружеской изменой.
— Но впредь никогда не сомневайся во мне, Жоржи. Ты рискуешь поддаться какому-нибудь обману, и я, может быть, не буду в состоянии доказать так легко мое alibi, как в этот раз. Теперь я пойду поговорить о том, что узнал от тебя, с констеблем Руфнелем и с Уэстоном Валлори.
— Неужели этого несчастного фермера повесят, Френсис?
— Повесят непременно, если он убийца.
— Но он был оскорблен так жестоко.
— Согласен, друг мой, но закон не дает права убивать обольстителей.
— О, Френсис, как мне будет жаль, если этого человека повесят. Я сочувствовала ему всем сердцем, когда он рассказывал мне свою историю, несмотря на то, что он обвинял тебя.
— Мне также жаль его, Жоржи, но моя прямая обязанность в этом деле отмстить за смерть моего гостя.
Он ушел в свой кабинет, мрачную, просто убранную комнату на задней стороне дома, в котором он принимал мистера Ворта и которая служила теперь сборным пунктом полиции. Сэр Френсис застал в ней Уэстона, стоявшего с сигарой у отворенного окна.
Сэр Френсис повторил ему то, что узнал от жены и что было не новостью для Уэстона.
— Да, — отвечал он, бросая окурок сигары, — сомнения быть не может. Убийца Редмайн.
— Разве вы полагаете, что Гаркрос виноват в этой истории с дочерью.
— Без сомнения. Гаркрос провел лето в Брайервуде пять лет тому назад и был очень скрытен относительно этого времени, не хотел даже сказать нам название фермы, пока мы не узнали его случайно. Я давно подозревал, что тут есть какая-нибудь тайна, но не думал, что она так серьезна.
В эту минуту вошел констебль Руфнель с видом человека, только что вышедшего победителем из необычных затруднений.
— Мне кажется, что я напал на следы преступника, Руфнель, — сказал сэр Френсис.
— В самом деле, сэр? — спросил констебль с саркастическою улыбкой. — А я уже нашел самого убийцу.
— Как, вы нашли…
— Нашел, сэр, нашел ружье, что то же самое. Убийца Джозеф Флуд, ваш грум, и у меня уже готово столько улик против него, что больше и не надо.
Глава ХLIV. «УДАРЫ СУДЬБЫ НЕ МИНУЮТ И НЕВИННЫХ»
Ричард Редмайн пошел домой окончательно убежденный в своей ошибке. Тяжесть его преступления не тяготила его совесть, пока он считал себя убийцей соблазнителя своей дочери. По его мнению, убить такого человека было бы не преступлением, а справедливым возмездием. Но убить человека, который не сделал ему никакого зла! Пролить невинную кровь! Это было совсем другое дело. Это было преступление, лежавшее тяжелым бременем на его душе.
Он вернулся в Брайервуд, но не нашел здесь успокоения. Знакомые комнаты привели его в ужас своею тишиной, теснотой и недостатком воздуха. В саду ему показалось также тесно и душно. Голос мистрис Буш, напевавшей старинную песню, терзал его нервы. Он был в том настроении духа, когда жизнь кажется человеку нестерпимою, когда ему приходит охота раздробить себе голову. Он поднялся наверх в свою спальню, снял пистолеты, подержал один из них в руках, нерешительно разглядывая его и думая, как легко положить конец земным страданиям, перейти из нестерпимого настоящего в неизвестное будущее. Но после нескольких минут раздумья он повесил пистолеты на прежнее место.
