ты не поймешь, что не должен ничего мне доказывать, – не успокаивалась она, – что ещё мне сделать, что бы ты осознал, что я
верю тебе… и
верю в нас.
– Дай мне закончить…
– Я не хочу, что бы ты постоянно думал, что не достоин моей любви.
– Да послушай же ты…
– Я хочу, чтобы ты тоже был счастлив…
– Будь моей женой.
– …чтобы испытывал те же чувства и эмоции и… – она замерла на вдохе, а когда смысл сказанного им, наконец, до неё долетел, вновь обрела дар речи, – …что?
– Будь моей женой, – вновь повторил он, и лишь после этого Эбби сумела выдохнуть.
Она не шевелилась, пока он внимательно смотрел на неё, терпеливо ожидая ответа, а ей казалось, что она самая большая в мире дура.
– О, Господи… прости меня, я испортила момент…
– Эбби…
– …я такая идиотка… ты хотел спросить одно, а я подумала совершенно о другом…
– Эбби… эй-эй… ты ведь хочешь выйти за меня? – Мягко, но с некоторой издевкой спросил он, теперь сам беря её лицо в ладони. – Потому что, если честно, я уже начинаю немного нервничать.
– Да… – на выдохе произнесла она, – …да-да-да!
Эбби улыбнулась и закричала так громко, чтобы услышал весь мир. Она хотела, чтобы он услышал. Потому что ей одной этого счастья было слишком много… так много, что она чувствовала острую необходимость разделить его со всей вселенной.
– Моя сумасшедшая, – весело улыбнулся он, а затем поцеловал её с такой любовью и нежностью, что, казалось, за спиной мгновенно выросли крылья. Эбби зарылась лицом в шелковую рубашку и сильнее прильнула к своему родному мужчине, наслаждаясь каждым мгновением в его объятиях.
– Дарен?
– Ммм?
– А я теперь стану миссис Бейкер?
Он усмехнулся.
– Если не бросишь меня у алтаря.
Эбби нахмурилась и шлепнула его по руке.
– Дурак. Больше никогда не смей так шутить.
Он рассмеялся ещё больше, а затем обнял её сильнее.
– Не буду.
Губы Дарена коснулись её волос, и Эбби улыбнулась, чувствуя, как по телу разливается приятное тепло. Она сделала глубокий вдох, а затем перевела глаза на дом. Их дом. Их гнездо, в котором они начнут совершенно новую жизнь. Которое будет согрето любовью и заботой; наполнено смехом и радостью. Всё будет только так. Лишь так и никак иначе.
* * *
Семь лет спустя.
Эбби тихо вскрикнула, когда две маленькие проказницы пронеслись мимо неё, громко и задорно смеясь. Увидев на лестнице виновницу сей сцены, она сложила на груди руки.
– Ариэлла! Лилиан! Если вы сейчас же не успокоитесь, то мне очень сильно по… – наткнувшись на недовольный взгляд, Адель сбавила шаг и виновато улыбнулась, – ох… прости, мам. Я… просто я сегодня улетаю и… так долго не увижу девочек.
Ари с опаской, зная, что провинилась, выглянула из-за угла и Лили, будучи на три года младше сестры, осторожно повторила это движение за ней.
– Знаю, я разгуляла их перед сном, но…
Голос Адель был прерван хлопком входной двери.
– Я дома!
– Папа! – В один голос закричали Ариэлла и Лилиан выбегая навстречу своему защитнику. Они обе почти одновременно запрыгнули ему на руки и стали целовать в щеки с обеих сторон, словно соревнуясь в том, кто сделает это большее количество раз.
– Я дорисовала картину, – сообщила Ари, – она получилась очень большая и яркая!
– А я собрала пазл, – подражая сестре, похвасталась Лили, – он тоже очень красивый.
– Покажете?
– Да!
Обе тут же спрыгнули с его рук на и понеслись в комнату. В который раз Эбби убедилась, что большего счастья, чем внимание папы, для их девочек просто не существовало.
– Самолет через три часа. Готова к учебе в Стэнфорде? – Поцеловав Адель в волосы, улыбнулся он.
– Всегда, – подмигнув, бойко ответила она, – пойду проверю, всё ли положила.
Когда Адель стала взбегать вверх по лестнице, Дарен повернулся к своей жене; его губы скользнули к её губам, превращаясь в невероятно нежный и одновременно страстный поцелуй.
– Я так скучал, – шепнул он, вызывая по телу Эбби целый ворох знакомых мурашек.
– Мы тоже, – она застонала, ощутив новый удар, – и мы сильно пинаемся. Кажется, внутри меня растет самый настоящий футболист.
– Мой мальчик ещё не родился, а уже знает, кем хочет стать, – с восхищением произнес Дарен, касаясь её уже довольно большого живота.
– Нам нужно придумать ему имя.
– Грегори… Грегори Бейкер. – Подняв на неё глаза, предложил он.
Эбби ощутила, как старая рана закровоточила вновь. Они оба, даже спустя столько лет, так и не смогли окончательно унять боль от утраты.
– Ты уверен?
– Я хочу, чтобы мой сын носил имя человека, когда-то спасшего жизнь его отцу… пожертвовавшего собой. Я хочу отблагодарить Мартина хотя бы этим… хотя бы такой малостью.
Эбби выдохнула, ощущая, как сжалось сердце.
– Когда-то ты сказал мне, что у тебя… у нас… не получится замкнуть порочный круг. Что Чудовище внутри тебя, пускай и через какое-то время, но вновь возьмет верх… – Она сжала его пальцы в своих и с невероятной нежностью заглянула в любимые синие глаза. – С тех пор прошло восемь лет. И, если ты до сих пор не осознал, я скажу это сама… ты победил его. Став лучшим на свете отцом и мужем, доказал, что ты намного сильнее живущей внутри тебя тьмы. И никогда… даже в самой глубокой старости… я не устану повторять, как сильно тебя люблю. И как много счастья ты мне подарил.
– Ты подарила мне намного больше, – шепнул Дарен, утирая одиночную слезу с её щеки, – когда согласилась быть моей… родила Ариэллу и Лилиан… позволила удочерить Адель… и сейчас… вынашивая под сердцем нашего сына… разве на свете сможет быть мужчина счастливее меня?
– Наш сын, – улыбнувшись, ничуть не мешкая, ответила Эбби, – он будет счастливее, потому что обретет такого папу, как ты.
– И маму, – убирая волосы с её лица, сказал он, – за которую он так же, как и я, каждый день будет благодарить Небеса… и тебя. Особенно, тебя. Каждое утро и каждую ночь. Каждое мгновение, которое ты рядом. И я клянусь, что буду делать это до последнего своего вздоха. Ты веришь мне?
Эбби выдохнула и улыбнулась, понимая, что ещё немного, и она разрыдается, как маленький ребенок.
– Верю, – чувствуя, как он крепко прижимает её к груди, она закрыла глаза и зарылась в любимые объятия. В эту минуту она тоже поблагодарила за него Небеса. Как делала это каждый день. Уже восемь лет. И как будет делать это всегда. До последнего аккорда сердца.
Пальцы коснулись потертой от времени бумаги. Глаза непроизвольно побежали по до боли знакомым,
