— Мне нужна одна минута.
— Я принесу тебе воды.
— Не надо, я уже попила. Да, он опять звонил, и он меня достал. Я контролировала ситуацию, я нажимала на кнопки, а потом он добрался до меня, и я не выдержала.
После звонка Джоуи у нее еле хватило сил позвонить О’Доннеллу. Потом ее замутило, и она еле успела добежать до ванной. Ее вырвало.
— Я видела, как ты подъехал.
Когда он подъехал, она стояла у окна в ванной, высунув голову наружу и стараясь отдышаться.
— Что он сказал?
Рина предпочла не повторять, что он сказал. Вместо этого она указала на магнитофон.
— Включи. Тебе следует самому это услышать.
Пока Бо слушал, Рина подошла к окну и открыла его.
— Ты на это не подписывался, — прокомментировала она, старательно держась к нему спиной, когда запись кончилась.
— Нет, не подписывался.
— Никто не подумает о тебе плохо, если ты решишь держаться от всего этого подальше, Бо. Он попытается достать и тебя, если сумеет. Он тебе уже навредил.
— Значит, ты не будешь возражать, если я уеду на пару недель? Может, поеду на экскурсию по национальным паркам или слетаю на Ямайку, займусь подводным плаванием.
— Нет, не буду.
— Ты же серьезная девушка, католичка. Тебе придется пойти на исповедь и покаяться в такой наглой, беспардонной лжи.
— Это не ложь.
— Ну, тогда ты довольно низкого мнения о мужчинах.
— Дело не в том, какого я мнения о мужчинах. — Рина нетерпеливым жестом закрыла окно. — Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Мне страшно.
— Мне тоже.
Она повернулась и посмотрела ему прямо в глаза.
— Я хочу выйти за тебя замуж.
Бо заметно растерялся:
— Черт! Вот это да. Я не знал, что в этой комнате идет бомбежка. Пожалуй, я сяду, пока что-нибудь не врезалось мне в голову.
— А ты что думал, Гуднайт? Я действительно серьезная девушка и католичка. Посмотри на мою семью, посмотри на меня. Думаешь, я захочу чего-то другого, когда я наконец нашла человека, с которым мне хорошо, которого я люблю и уважаю?
— Я не знаю. Не знаю. Сам институт брака, скажем так, не является чем-то…
— Для меня он является священным. Брачные клятвы священны, и ты единственный мужчина, которому я готова их дать.
— Я… я… Приехали! Я уже начал заикаться. Похоже, что-то все-таки врезалось мне в голову.
— Меня не волновало, выйду я замуж или нет, будут у меня дети или нет, потому что не было человека, за которого я хотела бы выйти замуж и завести детей. Ты это изменил, и теперь тебе придется иметь дело с последствиями.
— Может, ты хочешь меня напугать, чтобы я на самом деле поехал смотреть национальные парки?
Рина подошла к нему, обхватила его лицо руками и крепко поцеловала.
— Я люблю тебя.
— О боже, боже.
— Скажи: «Я тоже тебя люблю, Рина». Если ты на самом деле меня любишь.
— Я на самом деле тебя люблю.
Бо не сводил с нее глаз. Увидев в них испуг, Рина улыбнулась.
— Просто я… я так и не дошел до этой части плана в своей голове. Понимаешь, у меня был план. Первый этап: «Нам хорошо друг с другом». Несмотря на поджоги и членовредительство. Второй этап: «Может, нам стоит съехаться и жить вместе?» Ну а потом третий этап: «Что нам дальше делать?»
— Со мной это не пройдет. Мне тридцать один год. Я хочу детей, я хочу, чтобы их отцом был ты. Я хочу, чтобы у нас была общая жизнь, наша жизнь. Однажды ты мне сказал: «Я понял, потому что музыка вдруг смолкла». Теперь я тебе скажу: «Я поняла, потому что музыка вдруг зазвучала». Можешь не спешить. — Рина еще раз поцеловала его. — Подумай об этом. Спешки нет. Сейчас и без того слишком много всего происходит.
— Слишком много всего происходит, это правда…
— Я все равно вышла бы за тебя замуж, даже если бы ты уехал на время куда-нибудь подальше.
— Никуда я не поеду. И я не представляю, как бы ты могла… — Бо так и не сумел произнести страшные слова «выйти замуж». — Как бы ты могла всерьез относиться к человеку, готовому тебя бросить, чтобы спасти собственную шкуру.
— Твоя шкура мне очень дорога. — Рина вздохнула. — Ладно, все эти посторонние разговоры помогли мне немного успокоиться. Вернемся к главному. Мы его поймаем. Может, не успеем остановить, что он там задумал на сегодняшнюю ночь или на завтрашнюю, но в конце концов мы его возьмем.
— Я рад, что ты веришь в свои силы.
— Я верю, что добро побеждает зло. Особенно если добро не сидит сложа руки в борьбе со злом. Точно так же я верю в святость брачных уз и в красоту бейсбола. Для меня это истины, Бо. Незыблемые и неоспоримые. — Рина отвернулась. — Он знает меня лучше, чем я его, в этом его преимущество. Он изучал меня годами, он знает все мои слабости. Но я быстро учусь. Я хочу знать: почему сейчас? Почему именно сейчас он решил, что может или должен дать мне знать, кто он такой, что он сделал? У него на хвосте сидят копы по всему Восточному побережью. Он мог бы изъять меня из обращения давным-давно, и никто не узнал бы, кто и почему это сделал.
— Но тогда это не имело бы такого значения. Он не имел бы такого значения.
— Да, отчасти именно по этой причине. Он хочет произвести большой шум, он готовился к этому двадцать лет. Боже, что за человек может двадцать лет сходить с ума из-за женщины? Я этого не понимаю.
— А я понимаю. — Бо не двинулся с места, когда она стремительно повернулась. — Это не одно и то же, но я знаю, каково это — когда кто-то забирается к тебе внутрь и сидит там вопреки всем доводам разума. Для меня это было чудо. Для него это психоз. Но в каком-то смысле для нас обоих это была некая фантазия. Мечта. Только она развивалась в противоположных направлениях.
Рина задумалась, изучила доску.
— Его фантазия коренится в детстве. В нашем с ним детстве. Изнасилование не имеет отношения к сексу. Это власть и порабощение. Он нацелился на меня, зациклился на мне, пытался меня изнасиловать, но дело было не столько во мне, сколько в том, кем я была. Младшей и, вероятно, избалованной дочерью в семействе Хейл.
Рина перешла на другое место, словно хотела взглянуть на доску под каким-то новым углом.
— «Святая семейка», — вот как он нас назвал. Мы были счастливы, нас все уважали, у нас было много друзей. У него отец уголовник, в семье царило насилие, их все чурались, он был единственным ребенком. Таких семей, как наша, в округе было много, но мы были больше на виду из-за «Сирико». Нас все знали. А их, по сути, никто не знал. Я была ближе всех к нему по возрасту. Его отец избивал мать, от отца он и научился жестокости с женщинами. Но мало того что его попытка взять власть надо мной, изнасиловать меня была подавлена — да не кем-нибудь, а моим младшим братом! — ее последствия роковым образом повлияли на всю его дальнейшую жизнь. И он убежден, что все случилось по моей вине.
