— Я жесткий, как доска, — сказал он. — Это один из моих многочисленных недостатков.
— А глядя на вас, не скажешь, что у вас их много, — польстила Кристина.
— Вы пытаетесь быть любезной. У меня полно дурных привычек.
— Вот как? И каких же? А впрочем, у кого их нет.
— Например, у вас.
— У меня? — Она рассмеялась. — У меня больше дурных привычек, чем, наверное, вы съели обедов за всю свою жизнь.
— Назовите хотя бы одну.
Она подумала несколько секунд.
— Например, я чистоплотна до маниакальности.
— В самом деле? А я до маниакальности неряшлив.
— Мне нравится выигрывать в баскетбол.
— А мне нравится успешно расследовать свои дела.
— Я никогда не умею одеться нормально для улицы и все время простужаюсь. — Как бы в подтверждение этого она чихнула.
— Ну надо же. А я всегда напяливаю на себя столько одежды, что чрезмерно потею.
— А я постоянно делаю такие вещи, которые очень осложняют мою жизнь.
— А я постоянно делаю такие вещи, которые упрощают мою жизнь до предела.
Она после паузы ответила:
— А я иногда выпиваю.
Он тоже помедлил с ответом, а затем сказал:
— Хм! Если бы у меня это было только иногда.
Они посмотрели друг на друга и улыбнулись.
— Сейчас я скажу, сколько вам лет. Вам двадцать один год, Кристина?
— Будет завтра — сказала она, неожиданно воодушевившись. — Наконец-то [15].
— Понимаю. А то, что выпиваете, будем считать, что вы мне не говорили, а я не слышал. Хорошо?
— Выпиваю? Я имела в виду, что выпиваю кофе.
— Прекрасно. Мы не будем касаться больше этого вопроса. — Он сделал паузу. — Значит, вы счастливы, что вам перевалило за двадцать один. По обычным причинам?
Она кивнула, а потом добавила, вскинув брови:
— Правда, есть еще причины, необычные. — Но дальше тему развивать не стала, а он не настаивал.
Они пили горячий шоколад с португальскими булочками, похожими на английские, но шире, толще и вкуснее.
— Итак, детектив О'Мэлли, скажите, у вас бывали интересные дела? Мне нужно писать статью о смертной казни для «Обозрения». Мне бы не помешал материал из уголовной практики.
— Что ж, с вашей стороны это будет поступок. С учетом сегодняшних дней и вашего возраста. — Она ему определенно нравилась.
— Так вот, не могли бы вы рассказать мне что-нибудь об этом?
— Например?
— Ну, например, почему люди убивают других людей?
Спенсер задумался. Она его смущала. Она была такая красивая.
— Всем правит сила, — произнес он, наконец. — Сила и страх.
— Сила и страх, хм. Серийные убийцы, жестокие мужья, насильники — все они укладываются в эту формулу?
— Да. Все.
Кристина улыбнулась:
— Но это же очень хорошо. Мне это нравится.
— Давайте покончим со смертной казнью. Расскажите что-нибудь о себе.
— Например?..
— Да все, что угодно. На каком вы курсе?
— На последнем.
— Какая у вас специализация?
— Философия и религия.
— Это интересно. И что же говорят философы и служители церкви о том, почему люди убивают других людей?
— Откуда мне знать? Так конкретно я эти предметы не изучала. Ницше говорит, что мы не должны гневаться на людей порочных и наказывать инакомыслящих или с отклонениями от нормы.
— Это почему же?
— Он говорит, что преступление — это лишь проявление свободы воли человека, которое дало ему общество и за которое теперь хочет его наказать, наказать лишь за то, что он следовал его, общества, указаниям, за то, что был человеком, а не животным.
— Этот Ницше со всей очевидностью не жил в Нью-Йорке, — сказал Спенсер.
Кристина засмеялась.
— Не знаю, но думаю, вряд ли я смогу согласиться с этим, — продолжил Спенсер. — Общество ему свободы воли не давало. Это Господь ему дал. Общество лишь управляет проявлениями этой свободы за тех, кто не может справиться с этим сам.
— Возможно, вы правы, — сказала Кристина. — Но Ницше не верил в Бога.
— Ну что ж, — тихо произнес Спенсер, — а я не верю в Ницше.
Кристина удивленно на него посмотрела.
— В чем дело? — спросил он.
— Ничего, ничего, — быстро сказала она. — Откуда вы родом, Спенсер?
— Родился и вырос на Лонг-Айленде.
— Вот как? А моя лучшая подруга из бухты Колд-Спринг.
— Бухта Колд-Спринг? Мне приходилось где-то читать об этом месте. Но я никогда не верил, что такие простые смертные, как я, могут когда-нибудь попасть туда.
— Не глупите. Откуда вы?
— Из Фармингвилла.
— Никогда не слышала.
— Никто не слышал. Но, тем не менее, я оттуда.
— А что привело вас сюда, Спенсер?
— Не знаю. Устал, наверное, гоняться за нарушителями правил дорожного движения на скоростных автострадах Лонг-Айленда. Вот однажды я сел в машину и поехал на север.
— И остановились в Хановере?
— Да, и остановился в Хановере. Мне понравилось здание ратуши. Свою первую ночь я провел в совершенно невозможной гостинице «Хановер» и слышал, как играют часы на башне за моим окном. В тот первый день они исполняли медленную версию «Времен года».
Кристина рассмеялась:
— Вы остались в Хановере, потому что часы на башне Бейкер играли «Времена года»?
— Я остался в Хановере, чтобы теперь вам, роскошным дартмутским мальчикам и девочкам, раздавать квитанции о штрафе за неправильную парковку, — произнес серьезно Спенсер. Но было видно, что он шутит, и Кристина засмеялась снова. Спенсеру нравилось, что Кристина могла понять, когда он шутит, а когда серьезен.
— Теперь я живу в Хановере и, стало быть, могу считать себя студентом университета, не затрачивая при этом двадцать пять тысяч в год на образование.
— Но и не получая образования?
— Сдаюсь, — произнес он, встряхнув головой. — Хорошо. Вы думаете, что я не получаю образования, наблюдая за всеми вами?
— А что, получаете?
— Получаю.
— В таком случае ваша работа должна вам нравиться?
Спенсер кивнул:
— Даже очень.
— Но неужели хоть что-то в ней не кажется вам неприятным?
— Самое неприятное, когда возникает какое-нибудь большое дело. Тогда из Конкорда [16] присылают целую банду. — Он увидел вопросительное выражение на ее лице и пояснил: — Ну, помощники окружного прокурора, их собственные детективы, а иногда и целый штат ребят из полиции. Вот это действительно меня раздражает до невозможности. Как будто я сам не могу выполнить свою работу. Квитанции о штрафе я могу выписывать не хуже любого из них, только дайте мне шанс.
