Труди покраснела, но не от смущения, а от злости.
В этом Рорк не сомневался. Но виду он не подал, сохраняя на лице любезно-нейтральное выражение.
– Я бы сказала, что человек в вашем положении может себе позволить проявить щедрость. Если бы не я, эта девочка могла бы сейчас быть в тюрьме вместо того, чтобы сажать туда других. А она даже поговорить со мной не захотела, когда я вчера пришла ее навестить.
Она отвернулась, смигивая слезы. Рорк не сомневался, что она умеет вызывать их по желанию.
– Я думаю, об этом уже поздно говорить. – Он позволил нотке нетерпения прозвучать в голосе. – Какова же ваша цена?
– Полагаю, что сумму в два миллиона долларов можно назвать вполне разумной.
– И за два миллиона долларов… мы говорим об американских долларах?
– Разумеется. – Слезы сменились легким раздражением. – Что бы я стала делать с иностранной валютой?
– И за эту сумму вы с вашим Бобби, усталые, но довольные, вернетесь туда, откуда приехали, и оставите мою жену в покое, так?
– Она не хочет нас видеть? – Труди подняла обе руки, словно в знак полной капитуляции. – Она нас больше не увидит.
– А если я скажу, что нахожу подобный размер компенсации чрезмерным?
– Для человека с вашими возможностями… я вообразить не могу, но… не исключена вероятность того, что я… будучи глубоко расстроенной всем этим… могла бы обсудить с кем-нибудь сложившуюся ситуацию. Скажем, с репортером.
Рорк опять повернулся в кресле – лениво и неспешно.
– И каким образом это должно затронуть меня?
– Будучи женщиной сентиментальной, я сохранила записи обо всех детях, которые находились на моем попечении. Их истории, детали… Некоторые детали могут оказаться неприятными, даже скандальными для вас и для Евы. Известно ли вам, например, что у нее неоднократно бывали сексуальные контакты еще до того, как ей исполнилось девять лет?
– А вы приравниваете изнасилование к сексуальным контактам? – Рорк говорил спокойно, хотя кровь у него кипела. – У вас весьма странные взгляды, миссис Ломбард.
– Как бы вы это ни называли, я думаю, многие люди решат, что женщина с такими эпизодами в своем прошлом не может быть лейтенантом полиции. Я и сама в этом не уверена, – добавила она. – Может, это мой гражданский долг – поговорить с прессой, а может, с ее начальством в полицейском управлении.
– Но два миллиона американских долларов перевесят ваш гражданский долг?
– Я требую только того, что мне положено. А вам известно, что она была в крови, когда ее нашли? Она или кто-то еще почти все смыл, но они провели анализы. – Теперь глаза Труди ярко горели, взгляд был таким же вызывающим и острым, как и ее ярко накрашенные ногти. – И не вся кровь принадлежала ей. У нее бывали кошмары, – увлеченно продолжала Труди, – и мне показалось, что в этих кошмарах она закалывает кого-то ножом. Интересно, что об этом подумают люди, если я в расстроенных чувствах что-нибудь расскажу. Держу пари, люди заплатят большие деньги за такую историю с учетом того, кем Ева стала сейчас и за кем она замужем.
– Да, они могли бы заплатить, – согласился Рорк. – Люди частенько любят посмаковать чужое горе и чужую боль.
– Вот потому-то я и считаю, что упомянутая мной компенсация не слишком велика. А потом я уеду в Техас, Еве больше не придется обо мне вспоминать, хотя я так много для нее сделала.
– У вас вышла путаница с предлогами. Не для нее, а с ней. Но кое-чего вы, миссис Ломбард, не понимаете: я компенсирую вас прямо сейчас, в эту минуту.
– Вы лучше подумайте, прежде чем…
– Компенсирую вас, – перебил ее Рорк, – тем, что я не встал, не подошел и не свернул вам шею голыми руками.
Она театрально ахнула.
– Вы мне угрожаете?
– Ни в коем случае, – ответил Рорк миролюбиво. – Я лишь объясняю, вам, в чем состоит ваша компенсация: вы сейчас встанете и уйдете отсюда своими ногами. Я вам объясняю, чего с вами не случится, и поверьте, мне очень нелегко удержаться и не взять вас за горло за все то, что вы делали с моей женой, когда она была беззащитной.
Он медленно поднялся на ноги. На этот раз не было никакого аханья, никакой театральщины. Она просто застыла на месте, вся кровь отхлынула от ее лица. Наконец-то, понял Рорк, она увидела, что скрывается за его собственной маской, под тонкой пленкой изысканной светскости, лоска, манер – всего того, что покупается за деньги.
Против этого даже у гадюки не было ни малейшего шанса.
Не сводя с нее глаз, Рорк обогнул стол. Теперь он стоял так близко, что слышал ее судорожное дыхание.
– Знаете, что можно было бы сделать? Что я мог бы сделать вот просто так? – Он щелкнул пальцами. – Я мог бы вас убить прямо здесь, на этом месте, глазом не моргнув. И у меня нашлось бы столько очевидцев, сколько я сочту нужным, готовых засвидетельствовать, что вы вышли из этого кабинета живая и невредимая. Я мог бы подделать записи на дисках наблюдения, чтобы это доказать. Ваше тело – то, что от него останется, когда я с вами покончу, – так и не будет найдено. Поэтому считайте, что ваша жизнь, – которую, я полагаю, вы оцениваете в сумму весьма значительную, – это и есть ваша компенсация.
– Да вы с ума сошли! – Она прижалась к спинке кресла, стараясь отодвинуться от него подальше. – Вы просто ненормальный.
– Вспомните об этом, если вам еще когда-нибудь придет в голову мысль со мной торговаться. А если вам опять придет охота набивать карманы, рассказывая о мучениях и кошмарах маленького ребенка… Если вы еще хоть когда-нибудь попытаетесь вступить в контакт с моей женой… Подумайте об этом, и от души вам советую: опасайтесь меня. Опасайтесь, – повторил Рорк, слегка наклоняясь к ней, – потому что я прилагаю нечеловеческие усилия, чтобы сдержать себя. И вот еще что я вам скажу: когда мне приходится сдерживать себя, меня это раздражает. А я не люблю, когда меня что-то раздражает.
Он сделал еще шаг к ней. Это заставило ее вскочить на ноги и попятиться к двери.
– Да, и передайте то, что я сейчас сказал, вашему сыну на тот случай, если ему вдруг вздумается испытывать мое терпение.
Достигнув двери, Труди стала лихорадочно нащупывать у себя за спиной ручку. Рорк негромко продолжал:
– Нигде – ни на земле, ни за ее пределами – вы не спрячетесь от меня, если попытаетесь еще хоть раз причинить боль моей жене. Нет такого места, где я не достал бы вас, чтобы посчитаться за это. – Он выждал паузу, улыбнулся и добавил: – Бегите!
Она побежала. До него донесся тихий вскрик, больше похожий на свистящий вздох, топот бегущих ног. Рорк сунул руки в карманы, сжал в одной из них пуговицу Евы и вернулся к окну, где вновь принялся изучать декабрьское небо.
