— Как ты думаешь, что они строят в роще? — поинтересовался Том Хопкинс, чтобы изменить тему и как-то снять скопившееся напряжение. — Чем-то напоминает языческий храм.
Поскольку Грейс не могла надолго оставлять миссию, ей приходилось часто ездить на север и заодно проверять, как идут дела на стройке непонятного объекта, который возводился по приказанию Роуз в эвкалиптовой роще. Это было здание достаточного большого размера, пришлось даже очистить от деревьев значительный участок леса. По силуэту оно все больше напоминало церковь. Строители работали днем и ночью. Отважившись заглянуть внутрь, Грейс обнаружила, что там еще ничего не было: голые стены, пол, мраморные колонны, поддерживающие куполообразный потолок. Но на прошлой неделе появился дополнительный предмет, и предназначение сооружения стало более понятным.
Рабочие установили алебастровый саркофаг.
Камнерезчики завершали работу над перемычкой дверного проема: «Sacrario Duca d Alessandrao».
— Это последний приют Карло Нобили, — тихо сказала Грейс.
— Склеп? Она похоронит его в своей роще за моим домом? Это чудовищно!
— Мона…
— Я пойду подышу свежим воздухом, тетя Грейс. А потом, пожалуй, поужинаю в своей комнате.
Грейс попыталась остановить ее, но Мона уже шла по просторному двору, ей вслед поворачивались и шептались.
На улице она остановилась, прислонилась к дереву и осталась стоять, засунув руки в карманы брюк. Пассажиры в проезжающих автомобилях откровенно разглядывали ее; женщины, собравшиеся на веранде, бросали в ее сторону оценивающие взгляды и шушукались. На улице валялась старая газета. Это было не местное издание, a «New York Times». На первой полосе был размешен материал о скандальном судебном процессе по делу об убийстве Тривертона. С трудом Мона сдерживала слезы и ярость, ее переполняли унижение и чувство, что ее предали.
Через дорогу стояла группа африканцев в военной форме. Негромко переговариваясь, они передавали по кругу единственную сигарету, наслаждаясь короткими сумерками. Когда к ним приблизилась белая пара, они сошли с тротуара и приподняли головные уборы, как полагалось по уставу. В одном из военных Мона узнала Дэвида Матенге.
С начала суда он не пропустил ни одного дня. Вместе с матерью, подобно двум зловещим птицам, они наблюдали за происходящим с галереи, словно стервятники, ожидающие, когда добыча испустит последний вздох. Мона ненавидела их так же, как и белых, что приходили поглазеть и посмаковать постыдное падение семейства, которое они некогда почитали.
Их взгляды пересеклись.
— Мона! — раздался голос позади.
Она повернулась. Грейс махала ей рукой, приглашая вернуться в клуб.
— В чем дело? — Мона поднималась по ступенькам.
— Пойдем! У меня есть для тебя сюрприз!
Мона, ничего не понимая, шла за тетушкой. Вокруг камина собралась толпа. Когда она увидела, кто стоит посередине, то не удержалась и воскликнула:
— Джеффри!
Она помчалась к нему и утонула в крепких объятиях.
— Джеффри! Как хорошо, что ты приехал! Как я рада видеть тебя!
— Мона, ты все так же прекрасна! Я надеялся, что мне удастся выбраться пораньше, но эта армейская бюрократия не дала. — Он отпустил ее и добавил: — Мне так жаль дядю Валентина и тетю Роуз.
Она взглянула на молодого человека и отметила, что за пять лет, проведенные в Палестине, он словно стал выше и гораздо более привлекательным. И выглядел старше, как будто пески и горячий ветер Среднего Востока закалили его. Хотя ему было всего тридцать три, на его висках и в усах появились серебряные пряди, морщинки вокруг глаз словно напоминали о военных невзгодах. Мона знала, что не один раз ему грозила гибель от бомб террористов.
Последний раз они говорили о браке еще до войны, когда она попросила дать ей время подумать. Он не затрагивал эту тему в своих письмах, явно ожидая, что следующий шаг сделает она. И сейчас Мона была готова к этому. Теперь, когда он вернулся, она постарается разобраться во всем этом кошмаре…
— Это Ильза, — делая шаг назад, он представил молодую блондинку, которую держал за руку.
— Ильза? — повторила Мона.
— Моя жена. Ильза, это Мона, мой старый друг, о которой я тебе много рассказывал.
Миссис Дональд протянула руку, но Мона видела только светлые волосы, голубые глаза, застенчивую улыбку.
— Боюсь, Ильза не очень хорошо говорит по-английски.
Мона взглянула на него:
— Твоя жена? Я не знала, что ты женился.
— И мы не знали, — добавил Джеймс, обнимая сына за плечо. — Похоже, Джеф появился раньше, чем дошли его письма.
— Я так рада за вас, — проговорила Грейс, — добро пожаловать в Кению, Ильза.
— Спасибо, — мягко поблагодарила новобрачная.
— Ильза — беженка из Германии, — пояснил Джеффри, не догадываясь, какой эффект произвела новость на Мону. Ей пришлось прислониться к дивану, чтобы не упасть. — Всю семью отправили в концентрационный лагерь, а ее спасли и переправили в Палестину. Вы себе представить не можете, что нам стоило оформить ей все бумаги. Из-за этого они не давали нам пожениться.
— Как ужасно, — проговорила Грейс. — В одном из кинотеатров показывали американские фильмы о Дахау, Освенциме… — Мы должны сделать все, чтобы Ильза чувствовала себя как дома. Так неприятно, Джеффри, что твой приезд совпал с судом.
— Об этом месяцами писали в иерусалимских газетах. Я не мог поверить! Я должен навестить тетю Роуз. И если я могу чем-то помочь…
— Господин Бэрроуз — отличный адвокат.
— Я о нем слышал.
— Ты увидишься с ним за ужином.
— Я так полагаю, что по случаю возвращения Джеффри с новобрачной шампанское вполне будет уместно. Я закажу столик поближе к вольеру с птицами.
— Извините, — послышался деликатный голос, — позвольте вас на минутку, капитан Дональд.
Все повернулись к Ангасу Макклауду, одному из членов правления клуба.
— Да? В чем дело?
Мужчина заметно волновался:
— Могли бы мы, так сказать, поговорить наедине?
Джеффри ощетинился, как будто уже знал, о чем пойдет речь.
— В чем проблема? — поинтересовался Джеймс. — Там же есть свободный столик.
Шотландец покраснел.
— Если бы мы могли отойти в сторонку…
— Говорите прямо здесь, — настаивал Джеффри, — перед моей женой и друзьями.
Грейс с недоумением смотрела на Джеймса:
— В чем дело? Что происходит?
— Я боюсь, что политика клуба не позволит… — сказал Макклауд. — Не я устанавливаю правила, я только слежу за их соблюдением. Если бы дело касалось только меня… Вы понимаете, — он развел руками, — это касается других людей.
