Натан улыбнулся как бы виновато, вроде бы исповедуясь:
— Нет. Женился на богатой. Она купила для нас этот дом.
— А-а-а, — пришла очередь протянуть Спенсеру. — Так, значит, ты женат.
— Да, — торжественно объявил Натан. — Вернее, был женат.
Спенсер не понял и переспросил:
— Был? Натан, но ведь прошло всего два года.
— На самом деле, детектив, прошло уже почти четыре года, — поправил его Натан. Спенсеру показалось, что в его голосе промелькнуло что-то похожее на сарказм.
— И что, ты уже разведен?
— Нет. Я овдовел.
— Овдовел? — Овдовел! Руки Спенсера начали трястись. Он изо всех сил старался не сорваться. — Это правда, Натан?
Тот не ответил, только курил и криво улыбался.
— Очень жаль, что так случилось. А я уже собрался поздравлять тебя, как говорится, с законным браком.
— Это было бы более чем некстати.
— И как умерла твоя жена?
— Она погибла в автомобильной катастрофе. Не справилась с управлением автомобиля, съехала с дороги и перевернулась. Нелепая случайность.
Спенсер сидел и переваривал услышанное. Он надеялся, что ни одно из тех чувств, какие сейчас испытывает, на его лице не отражается. Он надеялся также, что вспотел не настолько, чтобы в нагрудном магнитофоне произошло короткое замыкание.
— Официантка! — позвал Спенсер. — Принесите, пожалуйста, виски.
— У нас есть…
— Прошу вас. Только виски, — прервал ее Спенсер.
Она принесла.
— Разреши мне спросить тебя, — проговорил, наконец, Спенсер. — А обстоятельства ее смерти кто-нибудь расследовал?
— А как же! Страховая компания. — Натан слабо улыбнулся. — Это был самый настоящий несчастный случай, детектив О'Мэлли.
— Да, и на Кристине тоже из одежды ничего не было. А в лесу было так холодно. Она вполне могла тогда замерзнуть.
— О чем ты говоришь? — нахмурился Натан. — Ты же знаешь, что она не замерзла.
— Да, но это тоже вполне можно было выдать за несчастный случай. Наверное, так и планировалось — чтобы Кристина выглядела, как будто замерзла.
Натан прикурил еще одну сигарету и отбросил назад свои холеные волосы.
— Детектив О'Мэлли, — сухо произнес он, — я не говорю, что мне неприятно тебя видеть, но все-таки, зачем ты явился? Конни Тобиас в тюрьме. Чего же еще?
— Да, Конни Тобиас в тюрьме. Это верно, — многозначительно проговорил Спенсер. Если бы не тот факт, что Натан начал уже вторую пачку — а ведь прошло всего тридцать минут, — Спенсер решил бы, что, приехав сюда, напрасно потерял время. Но Натан курил сигареты одну за другой, да так напряженно и механически, что Спенсер почувствовал себя увереннее.
— Натан…
— Мне бы очень хотелось, чтобы ты звал меня Альберт, — сказал Натан. — То имя пора забыть, я не ношу его уже многие годы.
— Странно. Под этим именем ты фигурируешь в письмах Кристины к бабушке и к тебе, которые, правда, она так и не отправила, а также среди других вещей, которые она оставила вместе с завещанием. Ты продолжаешь быть Натаном для матери Кристины. Разреши мне спросить тебя: а жена — кстати, как ее звали? — знала твое настоящее имя?
— Нет, потому что оно не было настоящим, и вообще, как я уже сказал, многие годы меня зовут Альберт.
— А как звали твою покойную жену?
Натан закурил сигарету и только после этого ответил:
— Элизабет.
— Элизабет. Элизабет… Какое красивое имя! А ее фамилия?
— Умерла она, я думаю, под фамилией Мейплтоп.
— Но какую она носила фамилию до замужества?
— Не могу припомнить, в самом деле, детектив. А почему ты так обеспокоен?
— Я вовсе не этим обеспокоен. Если быть честным, я обеспокоен единственным обстоятельством: тем, что она умерла.
Натан улыбнулся и ернически произнес:
— Ну и что, тебе больше не о чем беспокоиться!
Натан Синклер внешне выглядел совершенно спокойным. Спенсер же был так потрясен, что не хотел брать в руки бокал с бурбоном, потому что боялся, что Натан заметит, как дрожат у него руки: «Ну и куда же заведут меня эти мои эмоции? С такими нервами нужно, наверное, отползти в сторону и тихонько умереть».
Но Спенсер не хотел отползать в сторону. И тем более умирать. Он хотел узнать больше про Элизабет. Натан же не был расположен о ней распространяться, только дал понять, что ужасно тяжело остаться вдовцом в двадцать пять лет. Спенсер внимательно разглядывал Натана, пытаясь за словами увидеть подлинные чувства. Напротив него сидел спокойный, уравновешенный, холеный молодой человек в модной одежде. Правда, непонятно почему непрерывно курящий «Кэмел». Он говорил правильные вещи, но Спенсер знал, что Натан от этой трагической потери не страдает. А у Спенсера в этой области был кое-какой опыт, и он не удержался от того, чтобы не полюбопытствовать:
— Позволь мне задать один вопрос. Не возникало подозрения, что причины смерти кроются в чем-то другом, что смерть наступила не в результате рокового стечения обстоятельств?
— Нет. А почему должно было возникнуть такое подозрение? — вскинулся Натан.
— Не знаю. А что, разве не должно было?
Натан выглядел озадаченным и не смог этого скрыть.
— А кого можно было в чем-то заподозрить?
— Тебя, — резко бросил Спенсер.
Голова Натана дернулась, но он тут же взял себя в руки и широко улыбнулся:
— Нет, детектив. На мой счет не было никаких подозрений. Понимаешь, я находился с ней рядом, в этой же машине.
Спенсер многозначительно кивнул и не пожалел металла в голосе:
— Это не имеет значения, где ты находился, Натан Синклер, но ты сеешь смерть на своем пути. Кристина погибла…
— Ты что, детектив, обвиняешь меня в убийстве Кристины? — засмеялся Натан.
— За два года — хорошо, пусть будет четыре, я согласен, — так вот, это уже вторая смерть, Натан. Не слишком ли много совпадений? — с горечью произнес Спенсер. — Как тебе удалось все устроить с этой твоей женой, расскажи?
— А, вот оно что? Значит, твой визит не ради вежливости? Детектив, я уже тебе сказал, и, кажется, много раз: моя жена была за рулем. Это был несчастный случай…
— Несчастные случаи стали, кажется, твоей специализацией.
— Несчастные случаи вовсе не стали моей специализацией, — возразил Натан, передразнивая Спенсера. — То, что произошло с Кристиной…
— А что случилось на этот раз? Она опять забеременела? Или ты… — Но Спенсер решил воздержаться от прямых обвинений Натана в убийстве.
Просто не было в этом пока никакого толку.
Все равно на этой пленке не запишется ничего путного, никаких откровений и признаний. Он будет все отрицать.
