Сейчас он мало походил на представителя знатного рода, но манеры… О, их у него было не отнять. Уступив моим просьбам, он взялся обучать меня светским манерам, которым я не придавала большого значения в прошлом. Благодаря ему, я многое узнала о светском обществе, короле, фаворитках. О том, как люди из высшего света ради достижения своих целей не брезговали ничем. В ход шло всё: яды, кинжалы, удавки. На чёрных мессах, высшие чины государства приносили человеческие жертвы дьяволу, которому поклонялись, в надежде обрести власть и богатство, к которым так стремились.
И больше остальных, в этих богохульных делах фигурировало имя матери королевских бастардов госпожи де Монтеспан.
В тысяча шестьсот семьдесят восьмом году, за три года до настоящих событий, сорокалетний Людовик XIV безумно влюбился в прекрасную Анжелику де Фонтанж, которой только исполнилось семнадцать лет. Она появилась при дворе по протекции самой же мадам Монтеспан, которая полагала удержать короля при себе, представив ему юную наивную девушку, которой при желании могла бы легко управлять.
Однако вышло иначе. Мадемуазель де Фонтанж не на шутку увлекла короля. Молодой организм позволил ей очень быстро забеременеть от пылкого возлюбленного, но ребёнок родился раньше срока. Новорождённый младенец мужского пола оказался настолько слаб, что не выжил.
Недуг, появившийся совершенно внезапно, и медленно ослаблявший её с каждым днём, выглядел довольно подозрительным. Так и не сумев прийти в себя, юная Анжелика удалилась в монастырь, где скончалась два месяца назад. Таким образом, эта преждевременная смерть также попала в расследование в рамках "Дела о ядах", в которых прежде уже фигурировала всесильная мадам де Монтеспан. Опороченная ещё одной печальной историей, маркиза была оставлена королём.
Слушая все эти рассказы, я отчего-то жалела короля. По сути, он был очень несчастным человеком, за спиной которого, люди, пользующиеся его особым расположением, строили козни против государства и его самого.
Ещё одним учителем, для меня стал Клод Люпен, который согласно распоряжению Жиля, был приставлен ко мне в качестве телохранителя. Помню, как он приводил меня в чувство в самый первый день приезда в Париж, когда вечером, несмотря на недовольство Жиля, я решила под покровом темноты отправиться к Сене, чтобы искупаться. Что ни говори, а жизнь в монастыре приучила меня к регулярной гигиене. Обходиться без воды, я не могла.
И вот, велев Клоду отвернуться, я, сбросив с себя грязную одежду вошла в ледяную воду. Стуча зубами от холода и молясь про себя, чтобы не подхватить к завтрашнему дню простуду, я энергично терла и скребла тело, когда внезапно прямо перед моим носом, на поверхность всплыл труп какой-то женщины.
Не помня себя от ужаса, я завопила, как сумасшедшая. Совершенно позабыв о том, что абсолютно без одежды, я бросилась в объятия подбежавшего Клода. Его горячие руки и слова утешения, что он шептал мне в ухо, постепенно возымели своё действие.
Придя в себя, и сообразив то, в каком виде нахожусь, я отпрянула, и кое-как натянув на себя чистое платье, что по приказу Жиля для меня раздобыли днём, стараясь не смотреть в сторону раздувшегося тела всё ещё плавающего на поверхности недалеко от нас, поспешила вернуться в башню.
О произошедшем, я никому рассказывать не стала, но впредь, когда собиралась пойти на реку искупаться, отправляла вперёд Клода, который внимательно осматривал облюбованное мною место.
Общие секреты сблизили нас. Я воспринимала его не как телохранителя, а как дядюшку, которого у меня никогда не было. Ему одному поверяла свои секреты и страхи, которые вопреки всему, внушал мне Жиль. Именно тогда, нам обоим пришла в головы идея, что он начнёт обучать меня самообороне. Будучи великолепным фехтовальщиком и храбрым солдатом, он, в свободные часы обучал меня тому, как следует держать в руках оружие, как нападать и защищаться. В его умелых руках, даже простая палка превращалась в грозное оружие, и я во всём старалась подражать своему учителю.
Жиль не воспринимал всерьёз наши с Клодом уроки, и только посмеивался над моими потугами. Мы же не обращали на него никакого внимания, и продолжали ежедневные тренировки.
* * * * *
– Мадам, вы не можете так поступить со мной! В конце концов, я ваш единственный сын!
– И, именно поэтому, мой дорогой, я не позволю тебе губить свою жизнь. Слишком многое поставлено на карту.
– Но, матушка, поймите, деньги, в которых вы отказываете, мне просто жизненно необходимы. Я проигрался герцогу де Веренну, а с ним, как вы знаете, шутки плохи.
– Ренард, мой мальчик, не разочаровывай меня. Ты и представить себе не можешь, на какие только жертвы мне приходилось идти, чтобы вычеркнуть из завещания, что оставил твой покойный отец, граф Ламмер – Патриса, и сделать единственным, законным наследником всего состояния тебя. Видеть, как ты тратишь направо и налево всё, ради чего я терпела насмешки и унижения, выше моих сил. Благодаря тебе, мы практически уже банкроты, и единственное, что могло бы поправить наше бедственное положение – твой брак на богатой и знатной наследнице. Не смей протестовать! Я распоряжусь, чтобы в столице для нас приготовили подходящие апартаменты, и сразу же по приезде, ты займёшься поисками наиболее подходящей для нас партии.
– Мадам…
– Это не обсуждается, Ренард! Ты сделаешь так, как я скажу!
Глава 14
Несмотря на возникшее в последнее время относительное перемирие, то тут, то там всё же возникали стычки между людьми «короля Тюн», как между собой бродяги называли Жиля, и солдатами мессира да ла Рейни. А, всё из-за того, что последний, для того, чтобы хоть немного обезопасить продвижение по парижским улочкам в ночное время, распорядился всюду установить уличные фонари, которые люди Фонтаны сносили уже к утру.
Шаткий мир, что был негласно установлен между представителями власти и бандитами, постепенно подходил к концу. Всё чаще на Пляс де Грев (Гревская площадь) устраивали показательные экзекуции и казни пойманных разбойников. Жадная до зрелищ народная масса, с восторгом воспринимала подобные мероприятия, требуя всё больше жертв.
Балконы домов, выходившие на площадь, пользовались большой популярностью у представителей знати. Они арендовали их за весьма приличную сумму для того, чтобы ничто не мешало им и их гостям насладиться каждым моментом любопытного зрелища. Казнь бродяг приводила их в неописуемый восторг, нередко поднимая настроение на весь день. Каждая отрубленная голова, вырванный язык, или повешенное тело, приветствовались криками восторга, бурными овациями и подбрасыванием к верху шляп.
