– Я ничего не помню.
– Ты была тогда еще слишком маленькой. Это даже хорошо, что ты ничего не запомнила.
– Ее убили?
– Нет. Она убила себя сама, добровольно ушла из жизни. Я долго не мог понять, зачем она это сделала, но сейчас мне кажется, я нашел ответ.
– Почему?
– Я расскажу тебе позже, а сейчас вот покушай и выпей. – Турист протянул ей бутерброд и армейскую фляжку с горячим чаем, глянул на ее связанные руки, вытащил из кармана перочинный нож. Его правая рука была забинтована, Ксанка только сейчас это заметила.
Освободившись наконец от пут, она потерла занемевшие запястья, откусила от бутерброда, сделала большой глоток чаю. Чай был вкусный, цветочно-медовый.
– После гибели твоей мамы твой прадед решил, что для тебя будет безопаснее жить в другом городе, подальше от этих мест. Маргарита, твоя приемная мать, в то время работала учительницей в макеевской школе, они были дружны с Лизой. Насколько вообще возможна дружба между такими разными женщинам. Лешак предложил Маргарите и ее мужу выгодную сделку: огромную по тем временам сумму за то, что они удочерят тебя и переедут в другой город. Тогда это решение казалось ему единственно верным.
– Он ошибался, – сказала Ксанка, делая еще один глоток из фляжки. – Это было неправильное решение.
– К сожалению, он понял это слишком поздно. От судьбы не уйдешь. Твои приемные родители оказались никчемными людьми. Мало того, они привезли тебя в Макеевку в самый неподходящий момент, накануне самой темной ночи.
– А вы? Что делали вы?
– Саша, мне будет приятно, если ты станешь обращаться ко мне на «ты», – сказал ее настоящий отец, и голос его дрогнул.
– Хорошо, как скажешь. – Она кивнула, прислушиваясь, не родится ли в душе хоть какое-нибудь чувство, но так ничего и не почувствовала.
– Когда я узнал, что у меня есть дочь, я ушел в отставку и приехал в Макеевку, чтобы переговорить с твоим прадедом. Мне стоило немалых сил, чтобы заставить его просто выслушать меня. Он очень сложный человек.
– Он хотел меня убить, – повторила Ксанка, вспоминая слезы на морщинистых стариковских щеках.
– Он любил тебя, но ему казалось, что выбора нет, что так будет лучше.
– Для меня?
– Для твоей бессмертной души, – сказал отец очень серьезно. – Иногда смерть – это единственный возможный выход.
– Но я все еще жива. – Ксанка коснулась уже запекшейся раны.
– Я попытаюсь найти другой выход. – На лице отца мелькнула едва уловимая тень. – Но должен признать, официально ты в самом деле мертва. Твое тело скоро достанут из реки, и твои приемные родители опознают в нем свою дочь Александру. Девочка, с этого момента в твоей жизни начинается новый этап. – Все-таки он коснулся ее спутанных волос, торопливо и ласково одновременно.
– Чье тело найдут в реке? – спросила она, холодея от смутного предчувствия.
– Другой девушки. Она умерла своей смертью меньше суток назад. Не волнуйся, ради твоего спасения мне не пришлось ее убивать… – Отец запнулся.
– А Лешак? – Холод внутри не мог унять даже горячий чай.
– Его я убил, – сказал отец твердо. – Если бы я этого не сделал, он бы убил тебя, я не мог этого допустить. Я присматривал за тобой, дочка, оберегал…
– Что не так с моей душой? – спросила Ксанка, крепко зажмурившись. – Что со мной не так?
– Ты особенная.
– Я это уже слышала.
– Мне трудно об этом говорить, мне даже поверить в это до сих пор тяжело, но твой прадед утверждал, что виной всему Чудо, человек, которого сто лет назад заживо сожгли в этом лесу.
– Чудо?
– Да, он был отцом Лешака и твоим прапрадедом. Он очень опасен, Саша.
– Был.
– Был и есть. Все очень сложно и странно. Ты мне не поверишь. Иногда я сам себе не верю.
– Я попробую поверить, – пообещала она. – Расскажи!
Отец говорил, а она старалась поверить. Картинки из далекого прошлого вставали перед внутренним взором – яркие, почти осязаемые. Женщина, парящая над землей в столбе зеленого света. Босоногая, простоволосая – графиня Зоя Шаповалова, ее прапрабабушка. Черный гроб с истлевшими костями. Высокий старик, высыпающий на ладонь серый, похожий на пепел порошок. Ясноглазый мальчик, завороженно наблюдающий, как мечется, объятый пламенем, привязанный к дереву человек. Все те же кости, но уже полыхающие белым огнем. Все та же женщина, но уже мертвая, с раскроенной лошадиным копытом головой. Все тот же мальчик, но обгоревший, изуродованный до неузнаваемости. Привязанное к дереву мертвое тело. Растерянно мечущийся по пепелищу старик, и медальон, ее медальон, на шее у полумертвого мальчика – ее прадеда. Теперь она знала, что случилось самой темной ночью…
– Он хотел воскресить свою мать. – Голос отца разрушил страшное видение. – Приготовил для ее черной души тело Зои Шаповаловой, а когда у него ничего не вышло, он ее убил.
– Его тоже убили. Мой прадед и тот старик, настоящий Лешак.
– Убили, но, не думал, что когда-нибудь скажу такое, не до конца. Спустя тринадцать лет он восстал из мертвых, чтобы отомстить. Он убил Машу, жену твоего прадеда.
– Как?!
– Вселился в тело своего сына самой темной ночью, на время перехватил контроль. Ты можешь представить, каково это – узнать, что ты своими собственными руками убил самого любимого человека? Это страшно, Александра! Это может свести с ума.
– Он сошел с ума той ночью?
– Нет. Я думаю, нет. Но что-то все равно в нем изменилось. Пусть не Чудо, а самая темная ночь завладела его душой и сердцем.
– Чудо попытался еще раз? – Ей не хотелось слышать ответ, но она должна знать правду. – Попытался захватить его тело?
– Нет. Твой прадед, он был особенным, очень сильным, и с каждым годом становился все сильнее. С таким сложно совладать даже Чуду, а попыток у него оставалось не так уж и много. Ему нужен был кто-то одной с ним крови, но не такой сильный, как Лешак, тот, кого можно было подчинить своей воле. Ты понимаешь меня, Александра?
– У Лешака был ребенок?
– Дочь Анна. Летом пятьдесят седьмого в самую темную ночь она повесилась на дереве, у которого сожгли Чудо.
– Это он ее убил?
– Да, ему хотелось жить не раз в тринадцать лет бесплотным духом, а жить вечно в крепком, здоровом теле из плоти и крови.
– В теле Лешака, моего прадеда?
– Да. Особая кровь, особые способности, особая метка. У тебя она тоже есть, вот тут. – Отец коснулся Ксанкиной шеи. – Вы одной с ним крови, вы могли бы стать сосудом для его души, но твой прадед оказался ему не по зубам, а вот Анна… Она была несчастной слабоумной девочкой, ее манила гарь, как манит огонь неразумного мотылька.
