На второе были котлеты с рисом, на третье — компот. Лера суетилась, обслуживая Сергея, — обычная картина, если бы… не ее нагота: боком, лицом, спиной… — утонченная, изысканнейшая натура и… провокация. А два пятна на ягодицах стали еще ярче.
— Как будто меня кто-то отшлепал, да? — положив грязные чашки в мойку, изогнулась и исхитрилась заглянуть себе за спину Валерия. — Или она покраснела от твоих взглядов… Горячих…
— Спасибо за компанию, — поднявшись со стула, сказал Сергей, хотел пройти мимо Леры, но она его задержала.
— Обычно за «спасибо» следовал поцелуй.
— Ты забыла: кое-что изменилось.
— Изменилось? — улыбнулась Лера. Рука ее легла на живот Сергея и скользнула ниже. — А я чувствую, что ничего не изменилось. — Глаза ее засияли, а руку она не убрала. — Поцелуй меня.
— Лера… Я тебя прошу, не надо, — сглотнув, чувствуя, как знакомо запульсировала в ушах кровь, попросил Сергей, но руки его уже легли на ее бедра.
— Надо, Сереженька, надо, — прошептала она, приближая к нему губы, еще, наверное, сладкие от компота.
«Что ты делаешь! Остановись!» — крикнул себе Сергей, а может быть, только хотел крикнуть. Себя он не услышал.
Губы Леры действительно были еще сладкими. Или он так соскучился по ним? Кузьмин вдруг увидел себя со стороны. Вот он подхватил обнаженное женское тело на руки, вот он несет его в комнату, не ощущая веса, сгорая от желания. Вот он опускает его на диван и припадает к нему как к источнику счастья, источнику жизни…
— Сереженька, — слышится полушепот, полустон Леры, — Сереженька…
Пробуждение было мучительным. Не физически (с этим как раз все обстояло как нельзя лучше — тело было довольно бурно проведенным остатком вчерашнего дня и первой половины ночи), а морально. Все-таки он не устоял. Хотел вырваться, поменять центр притяжения, но не хватило силенок. Старая жизнь, с которой он уже распрощался, вернула его себе. А разве была он такой плохой, чтобы вот так — поспешно выбрасывать ее на помойку? Нормальная жизнь. Все есть: денежная работа, любящая женщина, которая не противна… А ощущение, что это жизнь не твоя, можно задвинуть подальше.
Но как ни убеждал себя Кузьмин, что ничего страшного не произошло, а наоборот: страшное чуть было не произошло, — на душе все равно было мерзко.
Первой поднялась Лера. Она выскользнула из-под одеяла, набросила сразу (стыдливо!!!) халат, словно давая понять, что такой пир, как вчера, будет только по великим праздникам, и направилась в ванную. Ее стыдливость (то ли показная, то ли запоздало-естественная), как ни странно, подействовала возбуждающе.
— Подожди! — попросил Сергей.
— Я в душ! — отрезала Валерия — и поводок, на который она вновь посадила его, в тот же миг стал немного короче.
Впервые Сергей пожалел, что не курит. Что проще: закурил — и все встало на свои места.
Когда в ванной зашумела вода, словно дождавшись своего часа, зазвонил телефон. Вчера, в небольшом перерыве между стоящими одна другой любовными сценами, Лера звонила домой, предупредила родителей, что ночует у Кузьмина. Сергей с кряхтением дотянулся до трубки.
— Это я, — услышал он на том конце провода.
В изнеможении Кузьмин упал на подушку. Он узнал этот голос, от которого комната вдруг засияла слепящим светом.
— Вероника… — закрыв глаза, прошептал Сергей.
— Ты уже знаешь?..
— Да… Лера мне все рассказала.
— Тем лучше… Я рада, что у вас все хорошо, — сказала она. — И… хочу попросить прощения… у тебя.
— Где ты? — хрипло спросил он. — Нам надо встретиться, — дрогнул голос, дрогнула рука.
— Не надо нам встречаться… Мне очень стыдно за то, что произошло. Но у меня не было выбора. Это… Это было в первый и последний раз. Ты простишь меня? Для меня это важно.
— Я давно простил тебя! — Сергей вскочил с постели, колени мелко задрожали. — Я сейчас приеду. Скажи куда!
— Если бы тогда в «Солнечном» ты подошел ко мне, — послышалось в ответ. — Если бы подошел… Может быть, все сложилось бы по-другому… — В ее голосе сквозила такая грусть, что у Сергея запершило в горле.
— Ты нужна мне, — с мольбой проговорил он.
— Она тебе нужнее.
— Но это все не так!..
— Так, — мягко перебила она его. — И будь, пожалуйста, посмелей. Остальное у тебя есть. Прощай…
— Подожди! Вероника! — крикнул он, но услышал в ответ короткие гудки.
Сергей сел на постели, сжимая в руке трубку, вмиг ослабевший, опустошенный. В этой позе, с пищащей трубкой в руке, его и застала Лера.
— Что с тобой? — войдя в комнату, спросила она. — На тебе лица нет. Кто звонил? Папа?
Лера замолчала, вдруг побледнела, оперлась плечом о стену.
— Это звонила Вероника, — упавшим голосом, обреченно прошептала она. — Так мне и надо.
Сергей посмотрел на трубку, положил ее на телефон и, заметив, что на нем ничего нет, поспешил прикрыться одеялом.
— Ты извини меня, — сказал он и посмотрел на Леру. — Я не смог вчера сдержаться.
— Никакой нормальный мужик и не сдержался бы, — грустно улыбнувшись, ответила Лера. — Можешь не казниться. Говори себе: меня спровоцировали… Что она хотела? Просила прощения? Ты назначил ей свидание, но она отказалась встретиться, да?
Сергей отвел взгляд. Лера подошла, села рядом, не касаясь его, закрыла полой халата обнажившуюся ногу.
— Вот так они и жили: днем ненавидели, ночью любили… Что будем делать, Сереженька? — спросила она.
— Не знаю, — отозвался Кузьмин.
Вопреки ожиданиям Сергея Лера не ушла. Она переоделась в спортивный костюм и занялась генеральной уборкой под энергичную, правда, негромкую, музыку. Кузьмин воспринял ее действия как неизбежность. Не выставлять же Леру со скандалом из дома! Вчера, значит, он пользовал ее по полной программе, а сегодня: гуляй девочка! Когда понадобишься — вызову! Красиво.
Чтобы не мешать Лере и чтобы, главное, она не мешала ему, Сергей скрылся в запретной комнате, сел в уголке на заляпанный краской, видавший виды табурет. Это все, что было здесь из мебели, не считая полок из простых струганых досок, заваленных всякими нужными и ненужными вещами. Взгляд Кузьмина уперся в угол, где на полу плотно друг к другу стояли картины, в которые были вложены чуть ли не все деньги, заработанные за год в «Монплезире», — пятнадцать полотен. Эти картины он и называл своей коллекцией. Кузьмин вздохнул, перевел взгляд в другой угол, где, словно отражаясь в зеркале, так же плотно друг к другу стояли его собственные последние работы — тоже пятнадцать, которые еще не видела ни одна живая душа. Свои ранние работы, не оцененные никем (ни одной выставки, ни одной продажи), он свез родителям. Эти пятнадцать новых работ были написаны уже в другом стиле. Но страх, что и они окажутся отвергнутыми, заставлял Кузьмина таить их от чужих глаз. Вздохнув еще раз, но намного тяжелее, Сергей устремил взгляд на так и не дописанную картину на мольберте: дождь, мокрая сирень, одинокая женская фигура… без лица…
