в благодарность за это Соня варила ей борщ.
— Ох, и вкусный! — хвалила теть Нина. — Где научилась? Уж не от Лизки!
Она доедала, а новую одну порцию «с пылу, с жару», брала с собой, для соседа.
— Вот уеду, и будете сами готовить, — пугала Соня.
Тетка в ответ ухмылялась:
— Так мы к тому времени с ним разбежимся!
— Это еще почему? — удивлялась племянница.
— К тому времени найдется почему, — многозначительно говорила теть Нина.
Зима, бесснежная и сырая была в унисон настроению. И все, что Соня взяла из вещей, пригодилось. Теплый вязаный свитер, любимые джинсы, кроссовки. Прямо рядом с окном, простирала корявые ветви старая яблоня. Сквозь них было видно соседний участок. И Соня мечтала, как заботливый май покроет их юной листвой. Они расцветут и начнут плодоносить! И ей натерпелось узнать вкус этих чудных плодов…
Юрка прижался к её губам. Соня отпрянула, ожидая, что сейчас его пылкость вонзится в неё острым «жалом». Но поцелуй был осторожным! Теплые и шершавые, его губы нежно касались Сониных. Однако в этой неторопливой робости ощущалось напряжение! Так, с каждым новым ритмичным движением рта, он все теснее прижимался к ней.
«И почему с другими все не так», — грустно думала Соня. Ей хотелось ответить взаимностью. Уж, пора бы! Но тело, как зачарованное, все время искало «аналоги».
— С тобой время летит незаметно, — произнес Юра. Его руки все еще были на Сониной талии.
Он был выше значительно. Но почему-то стеснялся своего преимущества, и сутулился. Но эта сутулость, наравне с длиннополым плащом, добавляла ему сходства с каким-то поэтом.
— Точно! — ответила Соня. — Спасибо за цветочек.
Она взмахнула большой оранжевой герберой.
— Он как ты! Такой же солнечный, — улыбнулся Юрка.
Внутри неприятно кольнуло. Как бывало теперь всякий раз. При упоминании о солнце, о бритвах и о стрекозах.
— Увидимся в пятницу? — он придержал ей калитку.
Соня кивнула в ответ. Над аккуратным почтовым ящиком сияло название улицы. «Яблонского, 10», — гласил синий «бейджик».
— Да, конечно, — улыбнулась она, еще не зная, что в пятницу будет совсем в другом месте.
На пороге её встретил «запах мужчины». Вчерашний амбре, щедро сдобренный порцией одеколона. Теть Нина времени зря не теряла! И к приходу племянницы успела прибрать за собой. Её вертлявый, обтянутый джинсами зад мелькал в просвете веревочных штор.
— Теть Нин, это я! — на всякий случай проинформировала Соня.
Однажды она пришла «не вовремя». И увидела то, что видеть было не нужно! После чего двое «взрослых людей» в один голос убеждали её, что это был «просто массаж».
— Соня! Что у тебя с телефоном? — теть Нина поймала её на пути в свою комнату.
— А что? — Соня порылась в сумке.
Бездыханный смартфон лежал внутри мёртвым грузом.
— Не могу дозвониться тебе! — с придыханием бросила тетя. На фоне малиновой блузы её щеки казались бледней, чем обычно.
Соня встряхнула смартфон.
— Разрядился! — заключила она.
Теть Нина схватилась за лоб:
— Беда! Тут такая беда!
«Ну, какая беда», — лениво подумала Соня. В последний раз этим словом она назвала изъеденный молью полушубок. Тот пролежал в сундуке добрую четверть века. Подарок от первого мужа, который теть Нина хранила на «черный день»!
Еще один раз, вернувшись домой, Соня увидела тетю на грани истерики. Испугалась сама, принялась искать сердечные капли! Оказалось, что зимующие в подвале клубни георгинов поела какая-то гниль.
Соня прошла на кухню. На ходу стянув через голову свитер. Она уже отвыкла наряжаться. И вечерний «туалет» немногим отличался от дневного. Хотя, Юрке все нравилось! Кажется, его гораздо больше интересовала не одежда, а то, что находилось под ней.
— Теть Нин, обойдётся, — утешила Соня.
Но тётя была безутешна. И теперь, ни жива, ни мертва, она стояла напротив, готовясь озвучить суть новой «трагедии».
— Твой папа…, — сказала она.
И голос прервался! Продолжение фразы звенело в ушах. Всего одно слово, способное все изменить.
Соня застыла на месте. Она никогда не умела молиться. И сейчас, за эту короткую мили секунду пыталась «обжаловать приговор».
«Я не буду, я больше не буду», — шептала она про себя, пряча шрамы в складках пушистого свитера. Говорят, суицид — это грех. Говорят, согрешившим нет места в Раю. Только рай, он у каждого свой! И Сонин уже не вернётся.
— Что с ним? — спросила она через силу.
Тетя Нина вздохнула.
— Твой папа в больнице. Авария! — трагическим тоном сказала она.
«Он жив», — подумала Соня и тяжело опустилась на стул…
Уже в самолете, пролетая над хлопьями белой ваты, она прошептала «спасибо». По телефону мать сбивчиво объяснила, что папа отделался лёгким испугом. А мог бы убиться насмерть! Пожалуй, в их случае, судьба была слишком щедра на вторые шансы.
— Вы тоже боитесь летать? — с надеждой спросила «соседка».
Самолёт слегка лихорадило. Хлопья ваты сменились туманом.
— Немножко, — кивнула Соня, скорее из вежливости.
— А я жуть, как боюсь! — поделилась женщина.
Она плотней затянула ремень безопасности. Его длины хватало впритык.
— Скоро уже прилетим, — успокоила Соня и взялась изучать самолетную прессу.
«Страница 37, пятая строчка снизу», — загадала она по привычке. На искомой странице была фотография. Средневековое здание с колоннами и странным ансамблем скульптур. Статья призывала приехать в Ростова-на-Дону. Среди знаковых мест был особняк Маргарит Черновой.
«О любви мецената к актрисе ходили легенды», — гласило короткое описание, — «В подтверждение чувств он построил большой особняк. И по сей день Дом с Кариатидами является одним из самых романтических мест в городе».
«Дурная привычка», — подумала Соня, — «Видеть знак в каждой глупости». Она отложила журнал и закрыла глаза….
Родной город встретил её серым месивом. Зима здесь боролась с весной. И последствия битвы, в виде луж и пропитанных грязью сугробов, виднелись повсюду. Соне было плевать! Из аэропорта она прямиком отправилась в клинику.
Отец лежал в стационаре. Угроза уже миновала, но вернуться к нормальному образу жизни ему предстояло не скоро. Перелом рёбер, разрыв селезенки, вывих правой ноги — подобные травмы не проходят бесследно. Но он был жив! И этот факт, перекрывая собой все остальные эмоции, пульсировал в сердце, как самая добрая весть.
За дверью палаты под номером десять ругались. И звук голосов был слышен уже в коридоре. Просторный и залитый светом искусственных ламп, он походил на туннель. Вдоль крашеных стен стояли стандартные стулья. В углу ожидая лежачих больных, приютилась кушетка. И чем-то печально-знакомым пахнуло от этой больничной стерильности.
Соня одернула рукава своей вязаной кофты. И вошла.
В комнате пахло едой и лекарствами. Палата больницы, как номер в отеле, была снабжена телевизором. Здесь было уютно,
