Я примеряла платья, а Марина пила чай на веранде.
Спустившись, я вернула все наряды.
— Ничего подходящего!
Она тихо сказала:
— Я поняла, что вам нужно. Пусть ребята меня отвезут назад, я вам все соберу.
Я хотела продиктовать ей свои размеры, но она посмотрела на меня:
— Вы меня совсем не помните? Я работаю в магазине на Стрелецкой, вы раньше часто к нам приходили, вместе с мужем. Я помню, какие вещи вы всегда себе выбирали, и пришлю то, что вам точно понравится.
Я попросила ее подобрать мне обувь, она кивнула.
Виктор с Павлом помогли ей загрузить наряды в джип, и они отбыли.
Ближе к восьми часам они вернулись, и я ахнула, открыв коробку, таким красивым было платье. Лиф, цвета чайной розы, был отделан кружевом тонкой работы, и мы с Ниной залюбовались переливами шелка. Я примерила туфельки, они действительно оказались впору. К платью была приложена коробочка, в которой лежала невесомая шелковая шаль. Марина угадала, это было то, что нужно.
Вскоре позвонил Леонид Яковлевич, и Виктор передал мне трубку.
— В десять часов выезжайте, ребята подвезут тебя, куда надо. Подъедете, и будете ждать моего сигнала. Я позвоню, Виктор тебя проводит в зал. Ничего не бойся, веди себя, как обычно. Особо не разговаривай, улыбайся и молчи. Я обещаю: все будет хорошо. Ты мне веришь?
Я кивнула, как будто он мог это видеть.
Сиротенко облегченно вздохнул:
— Вот и ладно.
Я причесалась и подкрасила лицо. Жалко, что не было возможности посетить хороший салон, но и так сойдет. На свежем воздухе кожа разгладилась, лицо посвежело. Кажется, для моей внешности эта история даже на пользу пошла. Я переоделась, достала теткин жемчуг.
Зашла к детям, поцеловала Мишку.
Нина вздохнула, глядя на меня:
— Присмотрю, не беспокойся.
А Лена медленно протянула:
— Маргарита Николаевна! Какая вы красивая!
Я поцеловала и ее, пообещала:
— Постараюсь вернуться пораньше.
Вышла на крыльцо, спустилась к джипу.
Виктор замолчал, увидев меня, и я поняла: проняло. В принципе, этого эффекта я и добивалась.
Почти всю дорогу ехали в молчании. Свернув к ресторану «Шехерезада», заглушили мотор.
В начале июня редко бывают такие теплые ночи. Пахло какими-то цветами, и я все пыталась вспомнить их название.
У Виктора в кармане зазвонил сотовый, и он выдохнул:
— Пойдем?
Он подал мне руку, и я оперлась на нее. Почувствовав по дрожи мое волнение, он сказал:
— Не бойся. Леонид Яковлевич ни за что не стал бы тобой рисковать, если бы это было опасно.
Я кивнула, поправила шаль, и мы направились ко входу. В дверях он пропустил меня вперед, кивнув охране.
Мы поднялись в зал.
Сегодня ресторан был закрыт, как раньше выражались, на спецобслуживание.
Посреди ресторана размещался бассейн с золотыми рыбками, и мне понадобилось обогнуть его.
Я услышала уверенный голос Германа:
— Считаю это просто недоразумением. Два-три дня, и Рита найдется. Она сама вам объяснит, что вовсе не собиралась продавать часть своих акций, так что крайне уважаемый мной господин Сиротенко явно поторопился звать вас сюда. Деньги, которые мой брат вложил в это дело, в нем и останутся. Если мы придем к разумной договоренности, то проработаем вопрос перепрофилирования завода, решим вопросы с инвестициями и наладим производство препаратов, в которых заинтересованы не только мы, но и сам господин Сиротенко, конечно, если он спокойно, без эмоций, оценит экономическую выгоду проекта.
Я вышла из-за пальм, окружающих бассейн.
Герман, сидевший ко мне спиной, не заметил моего появления. А вот Леонид Яковлевич при моем приближении поднялся:
— Рита, извини, что пришлось побеспокоить тебя...
Я доброжелательно улыбнулась всем и негромко произнесла:
— Добрый вечер.
Мужчины, сидевшие у стола, при этом поднялись. Впрочем, за исключением Германа.
Леонид Яковлевич придвинул мой стул, и все уселись.
Он по небрежности оставил свою руку на спинке моего стула, интимно наклонился к моему плечу и сказал:
— Позвольте представить вам Суворову Маргариту Николаевну, держательницу контрольного пакета акций.
Немолодой крупнолицый человек, сидевший по мою левую руку, улыбнулся:
— Вот скажи, Леня, почему некоторым людям так везет?
Сиротенко приподнял брови.
— Что ты имеешь в виду?
— Держательница акций у тебя прямо красавица! При таких-то деньжищах внешность можно иметь поскромнее!
— Спасибо, — сочла я нужным поблагодарить за комплимент.
Я заметила, что парень, сидящий напротив меня рядом с Германом, медленно наливается бордовой краской. На всякий случай, я ему вежливо улыбнулась.
Впрочем, моя внешность на него впечатления не произвела, и дела это не решило. Он поднялся и негромко спросил, обращаясь к Герману:
— Я так понял, что нас кинули, мой друг?
Герман пожал плечами и недовольно произнес:
— Вопрос не ко мне.
Сиротенко тихо сказал:
— Дима, я ведь сразу тебя предупреждал, что не позволю разводить заразу в нашем городе?
Судя по имени, это и был Митя Дымок.
— Послушай, Леонид Яковлевич, я ведь тебя тогда спрашивал, имеешь ли ты в комбинате свой интерес, и ты ответил, что нет. Предлагал тебе войти в долю, но ты и тогда отказался. Я вошел в расходы, побеспокоил уважаемых людей, и что же узнаю? Что меня обманули и провели, как школьника? Я смотрю, ты себя по-прежнему считаешь полновластным хозяином в городе, а ведь это далеко не так. Да, я благодарен тебе во многом, но я уже вырос. Теперь я большой мальчик и учителя мне не нужны.
Крупнолицый строго сказал:
— А вот это, Дима, в корне неправильно. Учителя нужны всегда.
Сиротенко оставил спинку моего стула и поднял голову:
— Дима, я давно заметил, что ты вырос. Только не поумнел. Каждый свободен в выборе и делает деньги по-своему. Китайцы говорят: «Свобода махать руками заканчивается там, где начинается нос другого человека». Ты был бойцом и должен бы оценить мудрость этого высказывания.
Митя продолжал наливаться кровью:
— По-прежнему, все с подходцами своими! А если без мудростей, то следует просто признать, что интересы наши схлестнулись. Так, что ли?
— Схлестнулись, — жестко признал Сиротенко. — И давно, еще тогда, когда ребята мои побили твоих торгашей. Говорил я тебе, чтобы ты наркотой не торговал около школ и на дискотеках? Ты не внял тогда моему совету и просьбу не уважил, за что и поплатился. Я, лично я, не позволю тебе гробить детские жизни. На приятеля своего посмотри, много радости ему эти деньги принесли?
