— Саша, я понимаю, что тебе неприятно говорить об этом. Но, может быть, Мария привлекала Шерсткова своей сексуальностью — она ведь была изумительно хороша! Она была его любимой моделью и, вполне возможно, стала любимой женщиной…
Одинцов скептически хмыкнул:
— Маша часто меняла партнеров, но постоянных любовников у нее не было никогда. Если бы можно было прожить без секса, Машка была бы счастлива: сексуальность у нее была чисто внешняя, точнее сказать, актерская. На самом деле в постели Машенька была никакой, секс не доставлял ей удовольствия, она даже обращалась к сексопатологам. Конечно, она переживала эту свою ущербность, может, оттого и появилась у нее потребность казаться этакой секс-бомбой. На ночку-две ее мог уговорить каждый. Она легко шла на контакт, потому что каждый раз надеялась, что новый любовник разбудит ее как женщину. Но этого не случилось ни разу!
Анна молча слушала Одинцова. Конечно, ему удобнее, думала она, считать, что Маша не была любовницей Шерсткова. Но вдруг именно фотограф и стал для нее тем мужчиной, с кем она почувствовала страсть и высшее наслаждение?
Одинцов словно угадал ее мысли:
— Я бы, честное слово, понял ее, если бы она наконец нашла своего мужика. Но это не был Шерстков! Маша жила от него отдельно. Она, как мне сказала ее знакомая, ненавидела Шерсткова. И в то же время была зависима от него в такой степени, что одержимо разыскивала его по городу, когда он несколько дней не появлялся у нее. Ему нравилось мучить ее, он оставлял ей две-три дозы, не больше, а потом снисходил до следующей пайки. Да, да, именно пайки! Она была здесь словно в тюрьме, словно его пленница! И наверняка он использовал ее в каких-то грязных целях.
Одинцов опять закурил.
— На письма мои и Вадима Маша не отвечала. Пару раз мы сопровождали раненых до Ставрополя, пытались дозвониться в Москву — никто толком не мог объяснить, где Мария и что с ней. Я демобилизовался первым, Вадим должен был вслед за мной, наверное, сейчас уже дома. — Он вздохнул. — Послезавтра, в среду, будет сорок дней, как Маши нет. Пойду на кладбище, закажу службу в церкви. Машка при всей ее распутности была верующей, очень боялась умереть без покаяния.
— И тебе, Саша, не хочется узнать, кто зверски расправился с ней, что искали в доме? Не хочется отомстить за жену?
Одинцов свистом подозвал Демона, ловко застегнул на нем ошейник. Он не отвел взгляда от Анны, в его глазах она не заметила смущения или неловкости, когда он легко ответил:
— Нет, на роль мстителя я не гожусь! Дело не в том, хочу или не хочу лично я мести. Но убежден, Аня, что каждый получает в жизни то, что заслуживает. Маша знала, что ходит по лезвию бритвы. Я даже думаю, что если бы она могла каким-то образом предположить, увидеть, предугадать, какой ужас предстоит ей пережить перед смертью, даже тогда она не сумела бы бросить наркотики. Слишком завязла.
Они уже вышли к автобусной остановке.
— Кто ее убил и зачем — пусть выясняет милиция. Я еще раз тебе говорю: каждый в этой жизни получает по заслугам.
— Ты что же, действительно убежден, — изумилась Анна, — что безнаказанным ничто и никто не остается?
Она спрашивала это, стоя уже на ступеньках автобуса.
…Анна глянула на часы. Без двадцати двенадцать. Наконец-то! Из остановившегося перед входом в гостиницу серебристого «Мерседеса» вышли Люсьен, переводчик Серж и пожилой мужчина, который о чем-то еще минут пять рассказывал Люсьен, и та, слушая перевод, громко смеялась.
Направляясь с Сержем в гостиницу, Люсьен даже не посмотрела на вереницу припаркованных неподалеку машин. Через пять минут Анна набрала номер ее апартаментов.
Люсьен взяла трубку сразу же.
— Спускайся. Если вдруг встретишь Сержа, держись так, чтобы все вопросы застряли у него на языке. Машина на стоянке третья справа. Я посигналю фарами. Жду.
Ольга отодвинула телефонный аппарат, который притащила из прихожей, на край кухонного стола — он еще понадобится, она ждала звонка из Москвы. Аккуратно, зная свою способность спотыкаться на ровном месте, переступила через длинный шнур, потихоньку забрала из комнаты пачку бумаг. На машинке теперь не постучать, девчонки спят, а собственного компьютера у главного редактора до сих пор нет. С такой зарплатой, как у нее, даже подержанный не купить.
Ольга заметно приободрилась после разговоров с московскими коллегами. Но вот заместителя главного редактора самой популярной и самой многотиражной в стране молодежной газеты она не нашла ни по рабочему, ни по домашнему телефону. Загулял где-то Павел Смоленский.
Писала она быстро, не мучаясь поиском нужных слов, — все, о чем болела душа, ровные строки, написанные крупным почерком, передавали точно и образно. Она уже почти заканчивала материал для редакторской колонки, когда приглушенно звякнул телефон.
— Приветствую, дорогая, — раздался знакомый голос. — Только что прослушал твое сообщение на автоответчике. Что там у тебя стряслось?
…С Павлом Смоленским Ольга училась в университете в одной группе на факультете журналистики, а на пятом курсе вышла за него замуж, несказанно удивив своих столичных сокурсниц.
Паша был не только красив и талантлив, он к тому же был единственным сыном известной детской писательницы и главного редактора толстого театрального журнала.
Попав в их группу на третьем курсе, Павел долгое время оставался чужаком. Популярность отца-драматурга словно двигалась впереди него, о Павле говорили только как о сыне Смоленского. Это его раздражало, хотя и понимал он, что через месяц-другой к нему привыкнут, лучше узнают и забудут о знаменитом папе.
Ольга Аристова театралкой не была, поэтому с Пашей, о котором ей не было известно ничего, кроме того, что он симпатичный новичок, она легко подружилась. Она вообще очень легко сходилась с людьми.
Смоленскому надо было досдать четыре спецпредмета, и она охотно вызвалась помочь. Он пригласил ее на выходные на дачу, чтобы без помех позаниматься. Она легко согласилась, почему и нет?
Двухэтажный особняк, который Смоленский-старший делил с известным военным писателем, стоял в окружении огромных сосен и пожухшей за сентябрь травы. Ольга спокойно поздоровалась с драматургом, сделала комплимент Раисе Ивановне — ей очень понравилась цветочная клумба, дело рук и умения писательницы.
Павла поразило, что Ольга за два дня ни разу не завела речь о его родителях, совсем не пыталась понравиться им. Однако — понравилась.
Но, оказывается, Раиса Ивановна благоволила к Ольге только во время занятий с ее сыном. Как только Павел в середине пятого курса объявил, что женится на ней, потому что любит и не хочет, чтобы она уехала по распределению в какую-нибудь Тмутаракань, Раиса Ивановна резко изменила отношение к будущей невестке: просто перестала ее замечать.
