Федя Греков не умер. Его кто-то убил. Никто не знает, кто его убил, и не узнает никогда, Саша был в этом совершенно уверен.
Спине стало холодно под модным норвежским свитером с модным норвежским узором, и он вдруг засуетился, отшвырнул ремень, полез в “бардачок”, хотя ничего ему не было нужно, двинул ногой и старательно отряхнул джинсовую коленку. Марат отошел довольно далеко и не мог подсмотреть и подслушать, что делается в голове у Саши Белошеева. Это невозможно подсмотреть и подслушать, даже если раскроить череп на две неровные части, как кокосовый орех, – снаружи немного коричневой шерстки, внутри все белое, вылезающее острыми костями, а еще глубже черное и красное месиво, бывшее когда-то центром человеческого существа.
Сашу затошнило так сильно, что он подался к двери, наотмашь распахнул ее, чуть не вывалился в сырой и грязный сугроб и задышал ртом. Словно в замедленной съемке, он видел, как, почти дойдя до проходной, Марат медленно поворачивается и что-то говорит без звука, только шевелятся его губы, и сигарета дымится медленно-медленно, и машина ползет за спиной, и грязная вода веером медленно летит из-под неторопливых колес и с глухим звуком летит в его джинсы.
– …что такое?! Сашка! Ты что?
Картинка перед глазами дернулась и пошла в реальном времени, и Белошеев смог перевести дух. Марат таращился на него во все глаза.
– Все нормально.
– Ты чего, в обморок упал?!
– Нет.
– Ты пил, что ли, вчера?!
– Я не пил.
– Тогда что такое с тобой?!
– Марат, – выговорил он сквозь зубы, – отстань от меня. Все в порядке.
Ничего не было в порядке, и в эту секунду он понял это как-то особенно остро. Больше ничего и никогда не будет в порядке – он знал это с тех самых пор, как увидел на белой бумаге надпись толстым черным фломастером:
“Смерть врагам”.
* * *
– Значит, так, – сказал Троепольский унылой толпе сотрудников, – если кто-то думает, что на этом работу можно бросить, лучше сразу пишите заявления. Я всем подпишу. Кто так не думает, расходится по местам и работает, как обычно. Без вопросов и восклицаний.
Сотрудники в его кабинете не поместились, и собрание происходило в круглой комнате “для гостей”. Пришли все, даже полоумная Шарон Самойленко маячила за спинами, вытягивала любопытствующую куриную шейку. Троепольский старался на нее не смотреть, но, как только отворачивался, сразу натыкался на Полину Светлову с собакой Гуччи на руках. Собака дрожала и перебирала тонкими розовыми лапками у нее на коленях. Гадость какая.
– Подожди, – неторопливо сказал из-за спин Гриня Сизов. – Что значит – без вопросов и восклицаний? Федька с нами всю жизнь работал. Сколько там? Девять лет?
Троепольский хмуро оглянулся на него, но Гриня, как и Полина Светлова, никогда не боялся его дурного настроения или мрачных взглядов.
– Мы должны знать, что с ним случилось. Кто его… убил? И за что?
– Я не знаю, кто его убил, – пробормотал Троепольский и закурил. “Давыдофф” имел отчетливый вкус и запах тюрьмы. – И за что, не знаю тоже. Менты сказали, что из квартиры ничего не пропало.
– Откуда они знают? – Это Полина спросила, и вопрос почему-то показался Троепольскому странным.
– Не знаю откуда, но, когда я его… увидел, вокруг все было… – Горло сильно стиснуло, но он справился, и голос не изменился, и в мелодраму его не повело. – Когда я его увидел, вокруг все было в порядке. То есть я хочу сказать, что в квартире ничего не искали. Вещи на месте. Компьютер на месте. Диски все на месте.
– Ты смотрел их? – это опять Полина спросила, и он покосился на нее. Этот вопрос показался ему еще более странным.
– Не смотрел я никакие диски, – отчеканил он мрачно. – Что они тебе дались? И менты мне потом сказали, что деньги тоже на месте.
Федя держал деньги в письменном столе – очень умно! В среднем ящике между справочниками, дисками с “Властелином колец”, “Гарри Поттером” и несколькими словарями – Троепольский всех приучил пользоваться этими самыми распроклятыми словарями! – были рассыпаны деньги, довольно много. Миролюбивый молодой майор по фамилии Никоненко, прикидывающийся деревенским дурачком, вежливо сообщил Троепольскому, что денег там рассыпано около десяти тысяч.
– Североамериканских долларов США, – смешно и задумчиво сказал он, посмотрел на Троепольского испытующе, да и отправил его в КПЗ. Как подозреваемого.
– Выходит, ему просто так, ни за что ни про что, дали по голове, – подытожил Гриня. – Ничего не взяли, даже деньги оставили.
– Выходит, так.
– Так не бывает, хоть и выходит, – жестко сказал Сизов. – А ты, пока менты не приехали, ничего подозрительного не видел?
Он видел убийцу – тот пролетел в сантиметре от его носа, даже очки задел, а Троепольский не понял, что это и есть убийца, не остановил, не сделал ничего, хотя мог бы, мог бы!..
Он не рассказал об этом ни майору, который смотрел на него обидно и насмешливо, качал ногой и посвистывал, ни Польке, караулившей его приезд, – никому. Сотрудникам и Сизову тем более не расскажет. Почему-то ему казалось, что он умрет от стыда, если только кто-нибудь узнает, что он ничего не смог сделать, что он перетрусил, как девчонка, что уронил очки, шарил по полу, а потом скреб перчаткой желтый твердый снег с подоконника и совал его в рот – все только для того, чтобы прийти в себя. Поэтому он сказал:
– Я не видел ничего подозрительного. Я вообще не понимаю, что такое это подозрительное. Мужик в маске и с топором в руке?! Или что?! Бумажка с адресом на полу?
– Неплохо бы, – пробормотал Белошеев. Он рисовал в блокноте. Такая у него была затея, что всякий настоящий дизайнер непременно должен что-нибудь рисовать. Желательно на глазах у шефа. Карандаш поблескивал в руке.
– Но я найду того, кто прикончил Федю, – неожиданно для себя поклялся Троепольский. – Все меня слышали? Я найду и… убью его. Я вам обещаю.
Сотрудники растерянно молчали – словно он собирался убить прямо у них на глазах и немедленно.
Шарон Самойленко внезапно ожила и сказала в потолок и в спины:
– С такими рассуждениями и под суд недолго. На нее оглянулись все до одного, а Ира даже сильно дернула ее за руку. Шарон посмотрела независимо и руку убрала.
– Себе позволять никому не разрешается! А милицейская работа не каждому подходит! Если каждый начнет убивать кого попало, милиции тогда что останется делать?
– Замолчите, – сквозь зубы велела Ира и опять дернула ее за руку, – что это вы выступить решили!
– А вы мне рот не затыкайте, – решительно изрекла Шарон Самойленко, новое и ценное приобретение конторы Арсения Троепольского. – Привыкли помыкать! А наше время такое, при котором каждому по способностям, и работа для каждого найдется, а на вашей свет клином небось не сошелся!
