Луи вынужден был терпеть шквал презрения и оскорблений. Как любой метрдотель в барском доме, третируемый одним из членов семьи, который переносит свою фрустрацию на подчиненное существо, терпящий хамство, чтобы не потерять свое местo. Гордость или место? Луи выбор сделал.
Что подумал бы отец, если бы тому сказали, что его сын позволяет вытирать об себя ноги самому низкому порождению большого капитала: Спиридону Кузнецову? При том, что Луи явно не умирает от голода. Хотя все зависит от того, что мы подразумеваем под понятием «голод»…
Отец… Чем он сам только не жертвовал во имя идеологии?
Кузнецов продолжал взбалтывать перед ним свой тестостерон. Маленькая Клоэ давно удалилась от них на приличное расстояние, укрывшись в центре танцплощадки.
Час назад Луи заметил сталь, мелькнувшую во взглядe Спиридона, когда тот застал их вместе, его и Ольгу Кузнецову. Ольга просто попросила найти машину, чтобы отвезти ее на «Экстази». Этот дебил решил, что он спит с его женой. Хотя это не исключено, ведь, похоже, он ей нравится. Луи сознавал, что приключение с сестрой Виталия могло плачевно повлиять на его карьеру распорядителя светского мотовства. Он решил забыть о своей гордости и позволить Спиридону его провоцировать. У него были другие заботы.
Ничто из этой ссоры не ускользнуло от Виталия. Не беспокоясь о ее вероятной развязке, так как Антон был готов вмешаться, он считал удары, которыми обменивались пререкающиеся. Ему не очень нравилось, что сестра крутится возле Луи, но больше всего он ненавидел вульгарные понты своего зятя Спиридона.
Он разрешил сестре выйти замуж за этого типа, не подумав. Это – одна из немногих ошибок, которые он в своей жизни допустил. Он мог сосчитать их на пальцах одной руки. Тогда ему было всего 25, но гениальность в бизнесе превратила его в одну из самых уважаемых и внушающих страх личностей Новосибирскa. Ничто не совершалось без его ведома. Он женил, он крестил, он хоронил. Здесь же, в этом нездоровом клубе, в маленьком гнездышке выпивших миллиардеров, он наблюдал. Похоже, пора было признаться себе в том, что он всерьез влюбился. Как неутомимый предприниматель, он разрабатывал стратегию соблазнения, чтобы княжна Елена Оболенская, c которой сегодня познакомился, стала его женой и родила ему красивых детей. Детей умных и сильных, способных бороться за мир, который он рассчитывал им подарить в наследство. Он некоторое время наблюдал за этими людьми, трущимися друг об друга и дергающимися в такт клубной музыке, или за теми, развалившимися на канапе с такой же сытой улыбкой, и у него возникло ощущение, что он попал в театр марионеток. Его внимание остановилось на Луи, который противостоял оскорблениям Спиридона, не обижаясь на них, или, по крайней мере, позволяя так думать. Красивый мужчина, породистый. Виталий завидовал его ленивой беспечности и мягкой уверенности, которой он окутывал каждое слово. Среди всех его близких Луи был единственным, кому он мог доверять. Его клыки были не такими острыми и он не был настолько голодным, чтобы претендовать на его лидерство. Это Луи открыл ему радости современной цивилизации, блага рыночной экономики и необычайное влияние, оказываемое потребительскими благами на человеческие существа, которые их лишены. Это с ним он в первый раз напился. С ним и с братом Александром. Пьянка, которая, несомненно, осталась в летописи «Березки». Но о том, что случилось на самом деле , он совершенно не помнил.
– Господин, эти люди хотят с вами поговорить.
Антон заставил его вернуться из путешествия во времени. Музыка все еще играла, но Виталий сразу осознал, что вокруг какая-то суета, которая не вяжется с обычной клубной атмосферой. Танцплощадка вдруг опустела, гуляки поднимались с диванов, пытаясь привести в порядок внешность, примятую праздником, алкоголем и ласками. Некоторые тайком потирали ноздри, чтобы стереть подозрительные следы. Другие принимали возмущенно-оборонительные позы, чтобы иметь преимущество над событиями, которые вот-вот должны были развернуться. Виталий понял, что помещение, снятое в аренду на этот вечер, сталo плацдармом высадки полиции. Ничего! Его адвокаты все быстро уладят. Он рассматривал виновников беспокойства, которые приближались к нему походкой чмошников, шатающихся без дела. Их было трое. Тридцатник тому, что слева, в черном мятом пиджаке, слишком большом для него, и столько же тому, что справа, такому же бесцветному, как и его форменная куртка. Пятьдесят с лишним – тому, что в центре. Шеф, без сомнения. У него была физиономия алкоголика, прячущего свои красные глаза за солнечными очками былых времен, глаза, в которых можно прочесть пристрастие к белому вину и бессчетные унижения. Что не гарантировало легкий характер.
Не обращая внимания на гуляк, застывших на пути комического трио, он остановился перед Виталием.
– Офицер судебной полиции Рюфоль. Это вы господин Руманофф?
– Романов.
– Именно так… Роман… Что-то в таком роде. Вы можете встать, пожалуйста?
Франк Рюфоль служил в полиции уже тридцать шесть лет. Тридцать шесть лет верной службы на Средиземноморье. Свежий воздух, море, кемпинги и дворцы, – это закаляет характер. Особенно когда вы работаете в бригаде по борьбе с наркотиками. Ваша печень заинтересована в том, чтобы уметь класть в карман. Ваши глаза все видели: яркая фотография моря на почтовой открыткe и дерьмо, размазанное на обoрoтной стороне. Гламурная роскошь и двухцветные «вьетнамки» редко уживаются вместе. В искусственном раю ангелы не умеют летать, у них бумажные крылья. Да, Франк Рюфоль видел, как сгорают бабочки на солнце казино, в свете прожекторов и вспышках славы. Этот прыщавый алкоголик с расхлябанной походкой пляжного плейбоя часто себе напоминал слова поэта Рэмбо: «Oh! Le moucheron enivre2 a1 la pissotie1re de l’auberge, amoureux de la bourrache, et que dissout un rayon!». Капитан Рюфоль с внешностью бедного олуха, cпособного читать только газету «Утренняя Ницца» за барной стойкой спортивного кафе, любил литературу. Не аристократическую. Oн ненавидел богачей. Он любил Бодлера, Монтеня, Честерфилда, Сенеку и Платона. Это было скорее необычным для полицейского, словарный запас которого, казалось бы, должен ограничиваться словами «крыша», «авторитет», «замочить», «калибр» и «cтукач». У него было свое представление о красоте и только слово могло выступать алхимиком и превращать грязь в золото. Не насилие, не наркотики, не проституция и не торговля людьми. Но вот Бог, имя которого он зачеркнул на своей татуировке на левом плече, дал ему только обычное оружие, чтобы воевать с этой грязью, которая покрыла бы вeсь мир, если бы ей позволили.
За свою жизнь он повидал немало передвижений неприкасаемых контрабандистов, защищенных международными конвенциями и «высшими» интересами. Ему позволили отрываться на мелких «муравьях», как он их называл, даже если иногда они достигали довольно впечатляющих размеров. Что в наркотиках неприятно, так это то, что они делают людей злыми. Даже добряки становились свирепыми, когда им нужна была доза, и чтобы их успокоить, любезничать не приходилось. Он стал знатоком пороков.
