— Я осторожный водитель. Но ты теперь увязла во всем этом не меньше меня, так что имеешь право голоса. Что, по-твоему, мне следует делать?
— По-моему, ты решил все правильно. Нужно встретиться с тем человеком у Гейзера и отдать ему это… Чем бы оно ни было на самом деле.
— А если кто-нибудь попытается нас остановить?
— Если это будет Слейд, отдай ему посылку. А если Кенникен…
Она отрицательно помотала головой.
Я прекрасно понимал ход её мысли. Со Слейдом мы ещё могли разойтись мирно, но с Кенникеном — вряд ли. Значит, обязательно прольется чья-то кровь, не исключено, что моя.
— Хорошо, — беспощадно продолжал я, — допустим, это Кенникен. И что мне тогда делать?
— Ты ведь захочешь… убить его.
Элин бросила на карабин взгляд полный отчаяния. Я взял её за руку:
— Элин, пойми, я не убиваю людей ради забавы. Обещаю тебе, что если это произойдет, то только в ходе самообороны, только если твоя или моя жизнь будет в опасности.
— Извини, Алан. Просто мне ещё не приходилось сталкиваться ни с чем подобным. Это из какой-то иной жизни.
— Знаешь, я подумал, что возможно все-таки ошибаюсь. Неправильно оцениваю ситуацию…
— Нет, — решительно прервала меня Элин, — твоя оценка Слейда абсолютно правильная. У тебя против него очень серьезные улики.
— И все-таки ты хочешь, чтобы я отдал ему посылку?
— А зачем она мне? Или тебе? Пусть забирает и даст нам возможность спокойно жить.
— Это было бы неплохо… если бы могло быть.
— Поехали, нам пора.
Пока мы ехали по относительно ровной дороге, я украдкой поглядывал на суровое лицо Элин и думал, что прекрасно понимаю её чувства. Для исландки все это было чересчур. Давно прошли те времена, когда её предки-викинги наводили ужас на Европу. К тому же исландцы очень долго жили в своеобразной изоляции от остального мира и не понимали его проблем. Независимости от Дании они добились исключительно путем мирных переговоров. Единственным связующим звеном между ними и остальным миром является торговля, но экономика — это все же не война.
Между прочим, у исландцев вообще нет никакой армии. И это понятно: если они, с их тысячелетним опытом, с трудом выживают в этой суровой стране, то кому ещё нужны эти испытания, да ещё с вооруженным вмешательством? Мирные люди, у которых действия, подобные моим, вызывают только ужас и отвращение.
Собственно говоря, они уже вызывали такие чувства и у меня самого.
Дорога становилась хуже буквально с каждым метром. Самое скверное заключалось в том, что это была дорога с односторонним движением. Я не ехал, а полз, и молил Бога только о том, чтобы никто не поехал мне навстречу. Когда мы наконец достигли безопасного места и остановились, я был абсолютно мокрым от пота.
— Давай я поведу? — предложила Элин.
— У тебя болит плечо, — покачал я головой. — Кроме того, за каждым поворотом может оказаться встречная машина.
Если это все-таки случится, то кому-то придется давать задний ход, а это почти нереально на узкой горной дороге. Причем это ещё лучший вариант, а о худшем даже думать не хотелось.
— Я могу пойти вперед, — сказала Элин. — Буду следить за поворотами.
— Это займет уйму времени, а нам ещё очень долго ехать.
— Свалиться вниз будет ещё хуже. Ты все равно еле-еле едешь. Вот что: я встану на передний бампер, а перед поворотами буду соскакивать и смотреть.
— Плечо…
— Оно тут вообще не при чем!
Элин удалось настоять на своем. Что ж, все новое — это хорошо забытое старое. Когда-то в Англии был даже закон, согласно которому перед каждый автомобилем должен идти человек с красным флажком и предупреждать встречных о грозящей им опасности. Никогда бы не подумал, что окажусь в подобной ситуации!
На одном из поворотов Элин вдруг подняла руку, но показала не вниз на дорогу, а вверх, на небо. Я затормозил и поднял голову: высоко в лучах солнца поблескивал вертолет, который быстро приближался к нам. Второй самолет, который залетает в эту глушь? Что-то тут было не так.
Мы спрятались за джипом, но я понимал, что машина на скале великолепная мишень для вертолета. Я сжимал в руке карабин, прикидывая все возможные варианты развития событий. Вертолет снизился, покружил над нами, потом вдруг набрал высоту и стал удаляться. Я выглянул из своего убежища и увидел на борту вертолета надпись «NAVY». И… вздохнул с облегчением.
Если и было место, где Кенникен точно не мог находиться, так это вертолет военно-воздушных сил США.
— Все в порядке, можешь вылезать, — сообщил я Элин.
Вертолет вернулся, но это меня уже не пугало. Открылась дверца, высунулся человек в белом шлеме и, держась одной рукой за скобу, стал делать другой рукой какие-то странные знаки: круговые движения. Потом он прижал кулак к уху и Элин воскликнула:
— Он хочет, чтобы мы позвонили по телефону!
Я бы тоже этого хотел. Но пока это было совершенно нереально. Поэтому я указал на то место на капоте джипа, где должна была быть антенна, и красноречиво развел руками. Вертолетчик кивнул, забрался обратно в кабину, захлопнул дверцу, и вертолет улетел уже окончательно.
— Ну, и что все это значит? — спросил я то ли Элин. То ли себя.
— Думаю, они хотят поговорить с тобой. Наверное, сядут где-нибудь дальше на дороге.
— Возможно, ты права. Тогда мы добрались бы до Кефлавика с определенным комфортом. Только никто не говорил мне, что в этом участвуют американцы.
— В чем — в этом?
— Не знаю, черт побери! Хотел бы знать. Но не знаю. Так что поехали пока дальше.
Через несколько километров дорога наконец стала лучше и Элин села в машину. Очень вовремя: она здорово устала от своих прыжков туда-сюда. Я решил, что теперь можно остановиться, выпить горячего кофе и отдохнуть. Это была моя серьезная ошибка, но понял это я лишь пару часов спустя.
Мы выпили кофе, отдохнули и, не торопясь, поехали дальше. Дорога привела нас… к полноводной реке, которой не было на карте. Я забыл про шуточки ледника, который может превращаться в реку, озеро — да во что угодно. Нужно было переехать это место хотя бы час тому назад, а теперь время было безнадежно упущено.
— …шестнадцать рек, — услышал я конец фразы Элин.
— Что?
— До Гейзера нам осталось проехать шестьдесят километров и пересечь при этом шестнадцать рек.
— О Господи!
Никогда я не торопился, путешествуя по Исландии. Возникали препятствия — останавливался и ждал благоприятного момента, чтобы их преодолеть. Но теперь я не мог себе позволить такой роскоши.
