Сара смотрела на пожилую женщину во все глаза. Затем прокричала:
— Бабушка!
— Тебе нужно было именно это? Это сделает тебя счастливой?
— Очень счастливой, бабушка.
— Тогда они твои.
Сара обняла пожилую женщину и закружилась вместе с ней.
Вачера рассмеялась и спросила:
— Что ты теперь будешь делать?
Сара не могла двинуться с места, ее глаза блестели. Она точно знала, что она сделает с этими деньгами. Но ей нужно было спешить — оставалось слишком мало времени.
Дебора уезжала через две недели.
Грейс сложила стетоскоп и убрала его в карман белого халата.
— Следите за его состоянием и сообщайте мне о малейших изменениях, — сказала она стоявшей у кровати медсестре, африканке в светло-голубой рясе.
— Да, мемсааб доктори.
Напоследок Грейс еще раз взглянула в медицинскую карту мальчика, затем рассеянно потерла левую руку и вышла из детской палаты.
По дороге домой Грейс то и дело приветствовали люди: священник, спешащий на обряд крещения, сестры-студентки с книжками под мышками, католические монахини в голубых одеждах, пациенты в креслах-каталках, посетители с цветами в руках. Миссия Грейс была похожа на маленький городок; это было независимое сообщество, которое занимало каждый дюйм всех тридцати акров. Говорили, это самая большая миссия на территории Африки.
Грейс Тривертон по-прежнему была директором, однако управление миссией, по большому счету, лежало на плечах других людей, которым она на протяжении последних лет постепенно передавала свои полномочия. В восемьдесят три года Грейс уже не могла выполнять всю работу, как бы ей того ни хотелось.
На улице зажглись фонари. Люди спешили в столовые, на занятия, на вечернюю молитву в церковь. Грейс медленно поднялась по ступенькам своей удобной и привычной веранды и вошла в дом. К своей большой радости, она увидела Дебору, вернувшуюся из Амбосели.
— Привет, тетя Грейс, — сказала Дебора, обнимая ее. — Ты как раз вовремя. Я приготовила чай.
Убранство дома мало изменилось за эти годы. Мебель, которая теперь считалась антикварной, была покрыта накидками и салфеточками. Огромный письменный стол Грейс, как и раньше, был завален счетами, распоряжениями, медицинскими журналами и письмами со всех уголков земного шара.
— Как там «Килима Симба»? — спросила Грейс, идя за племянницей на кухню.
— Лучше некуда! У них столько клиентов, что им приходится селить в одной комнате по нескольку человек и при этом еще многим отказывать! Дядя Джеффри сказал, что он собирается построить еще один охотничий дом, здесь, в горах. Назло конкурентам, как он выразился.
Грейс рассмеялась и покачала головой.
— Этот человек смог заглянуть в будущее. Десять лет назад мы все говорили, что он сумасшедший. А теперь он один из самых богатых людей в Восточной Африке.
Несмотря на смуту, возникшую в первые дни независимости — мятеж кенийских солдат, попытки некоторых лиц терроризировать белых людей, — ничего серьезного не произошло. Упорный труд, сотрудничество, дух харамби, сплоченность и мудрое правление Джомо Кеньяты сделали Кению процветающей страной и завоевали для нее титул Жемчужины Черной Африки. Только время покажет, продержится ли эта стабильность в течение последующих десяти лет ухуру.
Намазывая маслом булочки и ставя на стол джем и топленые сливки, Грейс изучала свою племянницу. Дебора сидела сама не своя.
— У тебя все в порядке? — спросила Грейс, усаживаясь за стол. — Дебора, ты себя хорошо чувствуешь?
— Да, все в порядке, тетя, — безрадостно улыбнувшись, ответила Дебора.
— Но тебя все же что-то беспокоит. Твоя поездка в Калифорнию?
Дебора уставилась на чашку с чаем.
— Ты снова раздумываешь об этом, да? — ласково спросила Грейс.
— Ой, я не знаю, что мне делать! Понимаю, что это потрясающий шанс для меня…
— Тебе страшно?
Дебора закусила губу.
— Что-то другое? Надеюсь, ты не переживаешь из-за меня? Мы с тобой это уже обсуждали. Я хочу, чтобы ты поехала. Мне не будет одиноко. Тем более что три года пролетят как один день.
Для восемнадцатилетней Деборы три года были равны примерно трем столетиям.
Грейс ждала ее ответа. На протяжении всех этих лет, что они жили вместе, Дебора всегда делилась с ней своими страхами, проблемами и мечтами. Они часто сидели ночами возле камина и разговаривали. Грейс рассказывала Деборе историю семьи Тривертонов, а девочка завороженно слушала. Между ними никогда не было секретов — разве что имя отца Деборы держалось в тайне по требовательному настоянию Моны. После того как Мона уехала из Кении, присылая редкие безличные письма, у Деборы ни осталась никого, кроме тети. Они были очень близки, жили друг другом.
Наконец Дебора тихо произнесла:
— Дело в Кристофере.
— А что с ним?
Девушка мешала ложкой чай: было видно, что она с трудом подбирает нужные слова.
— Вы, часом, не поссорились? — поинтересовалась Грейс. — Не из-за этого ли он уехал в Найроби, не успев вернуться из Англии?
Она помнила маленького мальчика, которого Дебора привела к ним как-то на чай, абсолютную копию Дэвида Матенге. С того самого дня вплоть до момента его отъезда в Оксфорд Дебора и Кристофер были неразлучны.
— Я не знаю, почему он уехал в Найроби, тетя Грейс. Не знаю, почему он не захотел здесь остаться.
— Ну, спросишь у него завтра об этом.
Дебора подняла на нее глаза.
— Завтра? Ты хочешь сказать, что он приехал? Что он дома?
— Я видела его сегодня днем: шел к своей хижине с чемоданом в руке.
— Он вернулся!
Когда Грейс увидела выражение лица своей племянницы и услышала радость в ее голосе, она все поняла.
— Я должна его увидеть, — сказала Дебора, вставая. — Мне нужно с ним поговорить.
— Не сейчас, Дебора. Подожди до утра.
— Я не могу ждать, тетя Грейс. Я должна у него кое-что выяснить. И прямо сейчас.
Грейс покачала головой. Вот оно, нетерпение юности!
— Неужели это настолько важно, что не может подождать до утра?
— Не может, — сказала Дебора тихо. — Я люблю его, и хочу знать, что он чувствует по отношению ко мне.
Это Грейс нисколько не удивило. «Двадцать лет назад, — с грустью подумала она, — твоя мать пошла по этой же дорожке. Но тебе повезло. Сегодня общество благосклонно относится к межнациональным бракам. Мона и Дэвид родились слишком рано. Их любовь была обречена».
— Тебе не следует идти к нему сейчас, Дебора. Будет лучше, если ты подождешь до утра.
— Почему?
